- Тетя Агнешка, ну расскажите еще! - едва замолчал мелодичный, переливающий голос, занудел кто-то из малышей. - Мы совсем не устали. Расскажите еще сказку.
Одетая в жакет женщина, поправила спадавший на лицо локон, и лукаво посмотрела на старшину, тоже сидевшего возле костра.
- А вот что на это скажет товарищ командир? - с заметным польским акцентом спросила она и вновь стрельнула глазами в строну Голованко. - Уже поздно и детишкам пора спать...
Крошечные глазки с надеждой устремились на старшину. К его удивлению точно также на него смотрели и почти все остальные — здоровые мужики и бабы. Голованко застыл... «Лес, костер, гурьба ребятишек..., - с тоской думал он. - Будто бы и войны нет! Эх, люди, что вы делаете такое? Что же вам не хватает?».
Над ними висело черное, как тушь небо, густо усеянное сверкающими июльскими звездами. Казалось протяни руку, и вот они... Хватай! Совсем как тогда...
- Хорошо! - наконец, не выдержал такого давления старшина и махнул рукой. - Давай, Агнешка еще одну сказку и все! Завтра дел у нас полно, а вам учится.
Женщина, раньше работавшая в Бресте учительницей, развела руками и весело проговорила:
- Раз сам товарищ командир разрешил, тогда расскажу еще одну сказку... В одном далеком, далеком от нас городе жил один старик. Не было у него семьи: ни жены, ни детишек, ни братьев и сестер. Был один одинешенек на белом свете.
- А куда делись его детишки? - вдруг, спросил один из малышей, пристроившийся у нее на коленях. - Их, что убили фашисты? Расстреляли, как нашего папу?
На секунду вокруг костра воцарилась тишина, пока рассказчица не опомнилась.
- Что ты Олечка, какие фашисты? - принужденно рассмеялась она, гладя ее по лохматой головке. - Я же говорю, старик жил в далеком, далеком городе, где нет ни каких фашистов.
- А можно мне туда? - ни как не могла успокоиться девочка, просительно заглядывая ей в глаза. - Можно-можно?
Хрясть! Солдат, чистивший винтовку, громок щелкнул затвором.
- Конечно, можно, моя крошка, - учительница крепко прижала ее к груди. - Скоро мы все туда поедем... А пока слушай дальше. Взял как-то старик большое такое полено. Березовое, с сероватой корой. Погладил его и говорит: «А что это я один и один... Скучно и тяжело жить одному в нашем городе. Сделаю я себе сыночка из этого полена». Сказал так, да и начал стругать из дерева деревянного человечка. Долго он его стругал, потом полировал, потом краской покрасил. Стал человечек красивый — красивый... Вот почти как этот!
Тут она быстро выхватывает из-за спины что-то длинное с веревочками. Деревянный человечек с ножками и ручками на веревочках. Детишки завизжали от неожиданности. Старшина все это время улыбался: этого буратино он делал почти всю вчерашнюю ночь. Агнешка задрыгала человечком. Его руки стали подниматься и опускаться, подниматься и опускаться, совсем как у настоящего человека.
- И человечек открыл глаза. А старик сказа: «Назову-ка я тебя Буратино!. Больно это имя хорошее. Знавал я как-то одну семью с такими именами, так все они жили счастливо и долго».
- Тетя Агнешка, тетя Агнешка, а деревяшки не могут говорить, - задергали ее уже с другой стороны, где в точно такой же позе сидел вихрастый мальчишка. - У меня солдатики были деревянные. И я с ними разговаривал, а они молчали... Они же неживые!
Тяжело вздохнув, женщина обняла и эту головку.
- Да, Дима, не могут, - грустно проговорила она, тиская его. - К сожалению не могут, но не все так просто... Многое что окружает нас далеко не такое, каким кажется...
Последняя фразу, похоже, вообще никто не расслышал.
- Так ладно, давайте спать, - медленно приподнялся старшина. - А то вон и наша рассказчица уже устала! Все спать!
С недовольным бормотанием детишки разошлись по своим шалашам, где спрятались под теплый мамкин бок. Потом стали расходиться остальной народ. Возле костра осталось только игрушка — деревянный Буратино, который оказался никому не нужен. Ну, или почти никому не нужен!
Угли уже подернулись сероватым пеплом; лишь кое-где мелькал красноватый огонек. Темнота со всех сторон обступила бывшее кострище и уже наступала на на угли, грозя и их окутать своим пологом. Под ее покровом из леса вытянулся тоненький пруток, который своим гибким концом ухватился за тельце куклы и быстро утянул ее в темноту.
… Прошло несколько часов. Солнце только начинало подниматься над горизонтом. В лесу царил полумрак. Было сыро и свежо. Повариха, осторожно держа ведра, шагала по тропинке. На такой лагерь было нужно много воды и бойцы, выделенные ей не всегда управлялись к сроку. Поэтому иногда, кода командир не видит, Клавдия сама хватал два здоровенных ведра и бежала к ручью.
Шла она медленно, хотя было совсем не тяжело. Тропинка просто была просто усеяна корневыми узлами, которые змеями пересекали почти каждый ее участок. Видно было еще не очень хорошо, поэтому она внимательно смотрела себе под ноги.
Тук-тук-тук-тук! Раздался глухой ритмичный звук. Было похоже на что-то деревянное, которое стучало друг об друга. Повариха насторожилась и медленно положила ведра. В стороне от тропинки, примерно в паре метров, что-то блестело и дрыгалось.
- Ой! - вскрикнула она, хватаясь за сердце. - Боже ты мой! Ой!
Прямо по траве вышагивал тот самый деревянный человечек. Он смешно подбрасывал вверх ноги, словно они у него были загипсованы и не могли сгибаться в коленках. Все тело при этом дрыгалось, как наэлектризованное.
- А-а-а-а-а-а! - сорвалась на визг Клавдия Степановна. - А-а-а-а-а-а! Вона! Вона!
Ведра полетели в стороны и опрокинулись! Женщина с немыслимой для своих форм и лет скоростью понеслась в лагерь.
- А-а-а-а-а-а! - неслось вслед за ней. - А-а-а-а-а-а!
Бах! Шедшего ей навстречу солдата, несущего уже пустые ведра, просто снесло. Щуплый, еще толком не оправившийся от ранения боец, отлетел в кубарем покатился по траве.
- Ой! Что же это такое?! - никак не могла она успокоиться. - Что же такое! Что же такое?! Боже мой! Боже мой!
Единственным кто ее смог остановить оказался сам командир. Крепко схватив ее за плечи, Голованко сильно тряхнул Клавдию несколько раз. У него это получилось так сильно, что клацнули ее зубы.
- А ну прекратить! - приказал он, строго смотря в ее глаза. - Что за ор в бабьем батальоне?! Молчать! Давай-ка все с толком и с расстановкой...
Через пару минут старшина с непонятным, но нехорошим предчувствием, подумал, что вот и объявился Андрей
24
Возможное будущее.
г. Брест. 1949 г. 5 июля. Праздничный день.
Актовый зал общеобразовательной школы имени Дважды Героя Советского Союза гвардии полковника Ильи Петровича Голованко празднично украшен. На высоких стенах красиво уложены красные знамена гвардейских полков, принявших участие в освобождение города-героя Бреста от немецко-фашистских войск. В углах зала расположены стенды с многочисленными фотографиями.
Зал полон. Много людей в форме — темно-зеленой, синей, серо-стальной, белой. То там то веселой гурьбой бегали детишки: мальчишки в коротки шортах и матросках, девчонки в развевающихся пальтишках.
Наконец, занавес дрогнул. Все зрители быстро разбежались по местам и с волнением следили за колыхающейся тканью. Быстрое шуршание и занавес водопадом исчез в боках сцены.
- Здравствуйте, дорогие товарищи! - на сцене стояли двое ведущих — статная девушка с огромными бантами и худощавый парень с короткой стрижкой. - Мы рады вас приветствовать на торжественном концерте, посвященным Дню Великой Победы Союза Советских Социалистических Республик над немецко-фашистскими захватчиками!
Под ритмичную дробь барабанов на сцены вышел отряд пионеров и детские голоса запели гимн СССР.
- День Победы — это день великой радости и великой скорби, - речитативом начала девушка, а потом продолжил парень. - День Победы — это день нашей памяти и прежде чем славить Победу, отдадим дань памяти мужеству наших дедов и бабушек, отцов и матерей, братьев и сестер, отдавших самое дороге что них было — жизнь в борьбе с врагом! Наш концерт откроет ученик 8 «б» класса Олег Василенко, который прочитает письмо своего отца бойца Красной Армии Сергея Юрьевича Василенко...
Вместо ведущих на сцене остался невысокий мальчишка. Белоснежная рубашка, отглаженные брюки, до блеска надраенные ботинки... В его руках мелко дрожал пожелтевший лист бумаги.
