— Что ж, — улыбнулся Гильденштерн, — кланяйтесь драгоценной Аглае Тихоновне.
Геля махала ему рукой, пока коляска не завернула за угол.
— Дак что, барышня, с ветерком вас прокатить али потише? Как вам приятственней будет? — обернулся к ней извозчик.
— Поезжайте, как обычно, пожалуйста, — милостиво кивнула девочка.
Покровка была полна суеты (как и сто лет вперед?): на перекрестке истерично звенел трамвай, по узким тротуарам, толкаясь, спешили пешеходы. Из непривычного Геля заметила только большую, совершенно незнакомую церковь, выпиравшую красным брюшком на и без того узкий тротуар.
Раньше (то есть позже, конечно) на этом месте был всего лишь никчемушный пыльный скверик, а сейчас высился необыкновенной красоты храм, вздымаясь среди низеньких, обыденных зданий праздничной, красно-белой пеной вишнево-сливочного десерта. Луковички-купола, каким-то чудом улавливая слабые солнечные лучи, горели золотыми стрелами на фоне серого неба.
«Снесли, — горько подумала Геля, — вот дураки, снесли такую красоту. А чтоб вам…»
— А, чтоб вам пусто было! — выкрикнул извозчик.
Смирная Любушка вскинула передние ноги и дернулась к обочине. Коляска села носом в землю и тут же подпрыгнула. Гелю тряхнуло, она едва успела ухватиться за край коляски, чтобы не упасть.
Мимо птицей пронеслась серая в яблоках лошадь, запряженная в лаковую пролетку с красными спицами. Седок, толстый господин с багровым лицом, охаживал извозчика тростью по спине и ревел пьяным голосом:
— Наддай! Наддай, каналья! Озолочу! — в подтверждение своих слов свободной от битья рукой разбрасывая деньги. Монеты со звоном катились по булыжной мостовой, мятые купюры разлетались во все стороны.
Не успела Геля перевести дух, как вслед за первой пролеткой промчалась вторая — лишь спицы в колесах желтые мелькнули, а так — один в один предыдущая. И лошадь серая, и господин толстый, пьяный, красномордый.
Этот заливался тонким хихиканьем и тоненько же подвизгивал:
— И-и-и-их, пшел! Что-нибудь сделай ты такое для моего удовольствия! Задави кого-нибудь — старушенцию какую либо…
А дальше случилось страшное, накаркал гнусный толстяк — его серая шарахнулась на полном ходу от встречного автомобиля и налетела на мальчишку, подбиравшего монеты, рассыпанные первым красномордым.
Мальчишку отшвырнуло на ступеньки церкви, лошадь, вскинувшись, заржала испуганно и зло, а второй красномордый завыл-заулюлюкал:
— Гони-гони-гони!
Извозчик хлестнул лошадь кнутом, пролетка рванулась и понеслась вперед, на Маросейку.
— Остановите, там мальчика сбили! — закричала Геля, выпрыгнула из коляски почти еще на ходу и побежала к церкви.
На месте происшествия быстро собиралась толпа, всплескивали волнами писклявые женские ойки, сердито бухали басы мужиков, а над всем сверлил и сверлил свинцовое небо оглушительный свисток городового, тяжело бежавшего от перекрестка.
— Чего ты рассвистелся, раззява? Чего теперича свистеть? След уж их простыл, — бубнил дядька в картузе и сером поношенном пальто с поднятым воротом.
— Как же ему не свистеть, если он их к ответу должен призвать? — ответила тетька в шляпе-клумбе.
Геля продиралась сквозь толпу — зачем? — она и сама не знала. Просто от страха.
Со всех сторон доносились возмущенные голоса:
— Ищи ветра в поле! Да и какая на них управа, на толстомясых? Нет на них управы. Такого хоть в участок приведи, все одно вывернется. Да ты его возьми еще сперва…
— Откупятся… Энто у них, у купчиков, обычная забава — на лихачах гоняться…
— Ни стыда ни совести… Посреди бела дня…
— А с мальчонкой-то что?
— Да живой вроде…
— В больницу его надо…
В больницу! Геля удвоила усилия, да еще крикнула:
— Пустите! Пустите же! У меня папа — врач!
Вывалилась из толпы прямо к мальчику.
Он сидел, скрючившись, на ступеньках, баюкал левую руку. На лбу наливалась огромная шишка, щека вся ободрана, в крови, но живой. Живой!
Геля опустилась на колени, заглянула мальчонке в глаза:
— Как ты? Идти сможешь? Давай я тебя к своему папе отвезу, он врач.
— Да нужон больно папаше вашему таковский пациент, — визгливо выкрикнул кто-то. — Голь перекатная. В больницу для бедных его надо.
— Не надо в больницу, — раздался за Гелиным плечом хрипловатый, знакомый голос. — Я его к бабе Ясе заберу. Она вылечит.
Геля обернулась. Увидела оборванца лет четырнадцати в разбитых башмаках и пиджаке не по росту, с закатанными рукавами. Того самого драчуна — только теперь стало понятно, до чего он широкоплечий и здоровенный, гораздо выше ее.
— Ты кто ему — брат? — спросил городовой, тоже пробившийся сквозь толпу.
— Брат, — кивнул хулиган.
— А вы, барышня, беретесь доставить пострадавшего в больницу?
— Да. Меня извозчик дожидается, — ответила Геля.
— Так что, господа хорошие, шапито закрыто, расходитесь, кто к делу касательства не имеет, — зычно выкрикнул городовой, обращаясь к толпе. — Пааапрашу рррразойтись! Прошу вас, мамаша, двигаться по своим делам, с вас одной затор на пол-улицы. И вы, любезный…
Так, мало-помалу, всех и разогнал.
Мальчонка на ступеньках дрожал и всхлипывал, но в голос не плакал. Хулиганистый оборванец присел рядом:
— Сильно зацепило?
— Не, вроде не сильно, — неуверенно ответил тот. — Только руку больно, мочи нет…
— Терпи. Не девка — слезы лить, — отрывисто бросил верзила. На Гелю он совершенно не обращал внимания, даже не смотрел, но не стоять же столбом? Она и спросила:
— А тот, что в Трехсвятительском был, тоже брат?
— У меня таких братьев… — пробормотал драчун и сплюнул на сторону. Подхватил мальчишку под локоть, тот стал приподниматься, но тут же повалился обратно на ступеньки:
— Ой, руку жгет! И в башке мельтешение какое-то…
— Ништо, не пузырься. Давай на закорки мне, за шею зацепись.
На закорки тоже не получилось.
Геля терпеливо дождалась, пока эти двое исчерпают все доступные возможности, и скромно сказала:
— Может быть, все-таки на извозчике? Я помогу отвести мальчика к коляске.
— В больницу не поеду! — испугалась жертва ДТП.
— Чего ты боишься, дурачок? В больнице тебе помогут. А не хочешь в больницу — поехали к моему папе. Он тут недалеко работает… то есть служит. Доктор Рындин его фамилия.
Рослый хулиган выпрямился и, наконец, взглянул на Гелю.
Лучше бы он этого не делал — девочка и прежде не испытывала к нему ни малейшей симпатии, а теперь и вовсе обозлилась. Он смотрел на нее сверху вниз — и дело было совсем не в росте. Он смотрел на нее как… Как Василий Савельевич на свою кошку! С добродушной, снисходительной улыбочкой, словно перед ним стояла не замечательно красивая, нарядная, почти уже совсем взрослая барышня, а маленькая, несмышленая зверушка! Следовало сейчас же поставить наглеца на место, но от возмущения слова никак не находились. Наглец тем временем снова сплюнул и лениво проговорил:
— Шли бы вы домой, барышня хорошая. На фортепьянах играть. Мы тут сами.
Девочка вспыхнула, а наглый переросток продолжал как ни в чем не бывало:
— Доктор — он все одно Шкрябу в больницу определит. А оттуда в приют заберут. Это уж будьте-нате.
Геля так и не смогла придумать достаточно язвительную реплику, чтобы сбить спесь с заносчивого типа. Несомненно, причиной такой заминки послужили ее доброта, здравомыслие и прекрасное воспитание. Разве сейчас подходящее время для ссор? Бедный мальчик серьезно ранен, и она, Геля, должна ему помочь. А на этого хама ей плевать. Девочка твердо решила быть милой и с преувеличенным интересом спросила:
— Шкрябу? Это его так зовут или фамилия такая?
— Кто б его звал. А кличут Шкряба, — насмешливо сузил глаза хулиган.
«Ага, это у него кличка», — сообразила Геля. Стало ужасно интересно, какая же кличка у этого несносного замарашки.
— А тебя как… кличут?
— Ну, Щур, — нехотя процедил он.
«Щур — потому что щурится все время, — догадалась девочка и тут же раздраженно подумала: — Верблюд бы больше подошло. Плюется как дурак». Верблюдом не стала обзываться, чтобы не выходить из образа. Спросила про важное:
— В приют? Вы что, бездомные? Так, может, и хорошо, что в приют?
— Мы — люди вольные. Приюты ваши в гробу видали, — Щур надменно задрал подбородок. А Геля — Геля едва удержалась, чтобы не треснуть его по этому подбородку — да вот хоть своей прелестной бархатной сумочкой. Рассудительность и милота давались все труднее. Но актерское мастерство — не вздохи на скамейке. Девочка совладала с собой и решила не спорить. Вот еще, только время терять с этим придурком. Сейчас отвезет их, а потом найдет Василия Савельевича и все ему расскажет.
