– Ах ты козел! Ты чего так поторопился?! Ублюдок! Пошел вон! Выбрось его!
Тотчас к делу подключилась Катерина и со злобным рычанием и оскорблениями вышвырнула несчастного паренька вместе с его одеждой на лестничную площадку. Тогда как Машка стала командовать оставшейся возле нее Вере:
– Катька, ко мне!
– Да я не Катька… – попыталась та возразить, уже догадываясь, что ей сейчас предстоит делать.
– Мне плевать! Работай!
– Но ведь он туда…
Звук громкой пощечины прервал слабое возмущение, а ядовитое шипение заставило даже меня поежиться:
– Не зли меня!
Вскоре из главной спальни раздались хорошо знакомые мне постанывания, переходящие в крики блаженного оргазма.
И подобные сцены происходили не раз, затягивая Марию, а вместе с ней и обеих лисичек в странный сгусток самых негативных и аморальных противоречий, в омут распущенности, пьянства и откровенного бесстыдства. Ну а меня – толкая в водоворот безысходности, отчаяния и новых, все чаще меня посещающих, мыслей о самоубийстве. Приходило понимание, что еще месяц, максимум три таких «сплошных веселий» – и от моего красного диплома останется только разухабистая фига, мои мечты добиться чего-либо своими знаниями окажутся размазаны по грязным простыням, а мое непреходящее похмелье от насильно вливаемого алкоголя станет нормой жизни. Тем более что я понимал: с моим здоровьем любой алкоголь для меня смертельный яд. Более чем несколько лет я не выдержу и быстро помру от пьянства. Вот такие дилеммы передо мной встали накануне моего семнадцатого дня рождения. И честно признаться, я не знал, как с ними бороться. Да что там не знал: предположить не мог, настолько потускнели и увяли мои фантазии. Учителя поражались моей резкой деградации, но к концу третьей четверти все еще продолжали, скорее по инерции, ставить мне пятерки. Но это был уже предел – жалость даже к калеке не бесконечна.
Мало того, я заметил, что нас стали бояться. И я не оговариваюсь: именно нас, моих подружек и меня в их числе. Если уже давно все сверстники побаивались только девчонок, то с недавнего времени и от меня стали шарахаться как от огня. Некоторое время я не понимал подноготную такого отношения, пока со своим талантом подслушивать и подсматривать не стал участником одной весьма неприглядной сцены.
Мои три подруги окружили оставшегося наедине здорового парня из параллельного класса и засыпали его со всех сторон вопросами:
– Привет! Как дела?
– Чем занимаешься?
– Маленьких обижаешь?
– И на калек тоже поглядываешь?
– А за здоровье свое при этом не беспокоишься?
– Или совсем жить надоело?
– Или ручки укоротить?
– Да вы чего? – побледнел парень, прижимаясь спиной к стене.
– Зачем вчера Борю Ивлаева обидел?
– Больше поиздеваться не над кем?
– Думаешь, большой, так все можно?
– Так он ведь сам на меня налетел, сам упал, я его и пальцем не тронул.
Действительно, я вчера и в самом деле совершенно случайно столкнулся с этим парнем на повороте коридора, даже сам извинился и побежал дальше, сразу забыв о происшествии. Так что никакой обиды не было и в помине. Но мои подруги, видимо, считали не так, намереваясь низко и подло отомстить отработанными среди них методами. Причем еще и морально вначале стремились добить свою жертву:
– Пальцем, говоришь, не тронул?
– А малый, значит, сам упал?
– Ха! Ты Сашку Болдырева давно видел?
– Знаешь, почему у него рука в гипсе?
– Он ведь тоже говорил, что Борьку пальцем не трогал. Зато теперь три поломано.
– Тебе тоже так нравится?
Я и не помнил отчетливо, когда и как подобное произошло, и только смутное мелькнуло воспоминание, что вышеназванный Болдырев просто недавно сказал в мой адрес всего лишь несколько пренебрежительных слов. И вот какую получил расплату! Пока я содрогался от предчувствия самого ужасного, униженный и запуганный парень, заметив в руке у Верочки раскачивающийся кистень, побледнел еще больше и залепетал:
– Девочки, простите, я совершенно нечаянно! Больше такого не повторится!
Лисички замерли, готовые к немедленной атаке, тогда как последнее слово должна была сказать королева. И та, видимо, решила не рисковать: слишком много приоткрытых дверей выходило в, казалось бы, пустое место.
– Ладно, на первый раз прощаем.
И парень на полусогнутых рванул в сторону всеобщего школьного шума.
Потом мне еще удалось узнать про аналогичное поведение, только с несколько иным уклоном и свойствами. Все три мои подруги не стеснялись шантажировать и требовать чего угодно от своих временных, всего лишь на одну случку ухажеров. Да так требовали, что те готовы были на кого угодно броситься, что угодно совершить и чем угодно откупиться, лишь бы больше никогда не испытывать морального давления со стороны своих временных любовниц. Наверное, все эти волокиты-бабники не раз проклинали последними словами тот час, когда они польстились на милые, очаровательные мордашки и возбудились при виде изумительных фигурок. И с явным опозданием припоминали прописную истину: змеи ведь тоже бывают прекрасны в своей брачной расцветке, но менее ядовитыми от этого не становятся.
Но они хоть имели возможность сбежать. Или откупиться и опять спрятаться. У них имелись шансы даже не встречаться больше с истеричной любовницей до конца жизни. В крайнем случае выполнить ее просьбу и опять остаться в океане относительного спокойствия. Я же этого всего не имел. Мое озерцо жизни бессильно плескалось, зажатое тремя угрюмыми скалами, затеняющими свет, лишающими надежды истечь в расщелины, вырваться рекой на пространства, испариться в чистое небо или просто вскипеть под ударами пылающей лавы. А уж слиться с другим озером или океаном мне и подавно не было суждено. Единственный, самый яркий и печальный пример – тому подтверждение.
В середине третьей четверти, впервые за последние несколько лет, я совершенно случайно обратил внимание на одну девочку. На год младше нас, вся какая-то хиленькая и нескладная, она сильно прихрамывала и пользовалась палочкой при ходьбе. Что-то кольнуло у меня в душе, когда я рассмотрел ее, идущую мне навстречу и сгибающуюся под тяжестью своего рюкзака с учебниками. Так и не понял, что заставило меня заговорить:
– Привет! Ты тоже здесь учишься?
– Ага! В девятом «Б», – с готовностью заговорила девочка, скидывая рюкзак на подоконник и довольная представившейся передышкой. – Уже три месяца в этой школе. И тебя видела не раз. У тебя ведь три сестры, правда?
И столько зависти прозвучало в ее словах, что я сразу понял, насколько она одинока и несчастна. Уж ей-то наверняка ничего в жизни не светило, и такой грозной защиты за своими плечами она никогда не почувствовала.
– Правда, – продолжил я разговор. – Но мне приходится самому учиться только на «отлично». Сама понимаешь.
– Слышала, что ты тянешь на красный диплом.
– Как же иначе? А у тебя как успехи в учебе?
Девочка ответила не сразу, а потом призналась, словно самому близкому и родному человеку:
– Неважно. Вечно грустно, скучно и печально. Никак не могу собраться. – Она попыталась прямо взглянуть мне в глаза. – Но сейчас я исправлюсь! Обязательно исправлюсь! Точно-точно исправлюсь! И буду учиться только на «отлично»! Как ты!
Сглотнув комок, подступивший к горлу, я постарался улыбнуться.
– Вот это – самое правильное! Мы с тобой должны надеяться только на себя.
Мы еще несколько минут поболтали об отвлеченных пустяках и разошлись с самыми светлыми воспоминаниями о встрече. Ничего друг другу не обещая и ни о чем на ближайшее время не договариваясь.
Зато наш разговор не ушел от внимания общественности. Болтовня двух калек-недоростков бросилась в глаза многим, и те стали делиться информацией с другими. Дошла эта информация через два часа и до моих подруг. Еще оставался один урок, когда они на последней переменке устроили со мной разборки. Катька, оставшаяся у двери, дождалась, пока помещение покинут все одноклассники, закрыла дверь на швабру, и все трое подступились ко мне с ехидными улыбками:
– Никак наш Пончик встретил свою Дюймовочку?
– Или, может, Подошва ищет новый каблучок?
– Наших ему уже для остроты ощущений не хватает?
Я редко краснел, но тут мои щеки и уши запылали не столько от стыда, сколько от гнева, потому как сразу догадался, о ком идет речь.
– Вы о чем? Мы даже не познакомились! Просто поговорили про учебу!
– Хо-хо! И договорились о совместных занятиях на дому?
– Ты хочешь ее подтянуть в математике? Или анатомии?
– И чем тебе эта замухрышка приглянулась?
– Ни о чем мы не договаривались! – продолжал защищаться я с отчаянием. – И как вам не стыдно говорить такие глупости?! Она же несчастная калека!
