Так бы выглядел её давным-давно умерший младенец, будь он жив. Сейчас он был бы ровесником твари.
Призрак. Такой явственный, словно явился во плоти. На нём — странный костюм, светлые волосы подстрижены коротко. Он печально смотрел на Бриана, и от его взгляда у Бриана сильнее тела болела душа. Разрывалась между ужасом, тоской и абсурдной надеждой.
— Здравствуйте, дядя, — сказал мальчик. — Простите, я не могу понять, вы ещё живы или уже умерли?
От слов Бриану стало больнее, чем от взгляда. Потому что мальчик, король, не был ни призраком, ни демоном, ни вестником-мстителем. И в тоне его не было ненависти. Более того — Бриану послышалось невозможное сочувствие.
— Я жив, — сказал Бриан глухо. — Пока. К сожалению.
— Вы очень больны, да? — спросил король. — Я вижу, как вам тяжело стоять.
— Никак не подохну, — сказал Бриан в тоске. Он казался сам себе шелудивым псом, ползущим на брюхе. — Ад… обманул меня. Я думал, всё начнётся после смерти. А оно уже началось… оно бы-ыстро началось… Ты ведь… добить меня пришёл, да? — спросил он в отчаянии. — Отомстить? За мать с отцом, да?
Король вздохнул. На его лице так и не появилось ни злости, ни отвращения — одна глубокая печаль.
— Месть их не вернёт, — сказал он с горечью. — И… вы ведь уже не тот человек, что убил отца и маму. Вы — больной старик. Дядя, сколько же вам лет? Вы ведь моложе отца, да?
— Тридцать восемь, — с трудом выговорил Бриан. — Я ещё не стар. Это… плата. Мне было предсказано, что с меня… возьмут… плату… а я был так глуп, что думал о деньгах. А ад берёт только жизнью, государь. Я, дурак и сопляк, понятия не имел, что творю.
— Не плачьте, пожалуйста, — сказал король. — Вам надо присесть… жаль, что тут нет стульев.
Бриан тяжело опустился на колени, взглянул снизу вверх:
— Государь, мой племянник, — сказал он, не сомневаясь ни единого мгновения, — милости не прошу, не смею, но позвольте вам присягнуть. Вы ведь правда вернулись? С неба, из рая — откуда там… вернулись во плоти? Это вещий сон?
— Я вернулся, — сказал король. — Правда. Адские псы растерзали только Гектора. Я уцелел.
— Вы четвертуете меня, когда вернёте себе трон, — прошептал Бриан. — Это будет правильно, я только порадуюсь. Может, казнь хоть как-то зачтётся… вместе с раскаянием. Только верните себе корону, я вас умоляю. Пожалуйста.
Он бы обнял ноги юного короля, но не посмел его коснуться. Перед Брианом стоял благой государь из легенд, он, очевидно, мог исцелять наложением рук… а исцеление Бриана только продлит и без того чудовищно длинную пытку.
И может повредить самому государю — искорке надежды.
— Я сделаю всё, что смогу, — сказал юный король. — И вы могли бы мне здорово помочь и хоть немного исправить зло, которое причинили. Я ведь ничего не знаю. Меня не учили быть королём. Я только хочу, чтобы убрался ад…
— А я-то как хочу, чтобы убрался ад! — вырвалось у Бриана с рыданием. — Будь я проклят, я бы всё отдал, чтоб он убрался, но у меня больше ничего нет! Ничего! Я — нищий, один, больной старик! Вы — истинный король, помогите же, помогите!
Он дёрнулся к государю, уже не владея собой, желая страстно дотронуться и хоть на краткий миг ощутить живое тепло, протянул дрожащую руку — но тут всё вокруг затряслось, раскололось и провалилось в кромешную тьму.
Бриан проснулся.
За окном опочивальни еле брезжил серый зимний рассвет.
Бриан чувствовал себя чудовищно уставшим, словно прошёл по подземному ходу до храма Святой Розы наяву, а не во сне. Он думал, что у него не хватит сил шевельнуть рукой, но, несмотря на усталость, смог дотянуться до столика у кровати.
Колокольчик для камергера. Стакан с питьём. Бальзам или отрава в этот раз? Бриан позвонил.
Камергер вошёл в опочивальню с елейной миной, скрывавшей физическое отвращение.
— Принеси мне воды, — приказал Бриан. — Просто воды. Чистой.
— Ваше высочество, — возразил камергер слащаво, — лейб-медик, заботясь о вашем бесценном здоровье, запретил вам…
— Воды! — у Бриана хватило сил и духу повысить голос. Он чувствовал себя так, словно превратился в тень себя прежнего, ещё с волей и гордостью. — Сию минуту!
Камергер поклонился, вышел.
Липкая сволочь.
Бриан ждал, облизывая саднящие сухие губы.
Камергер пропал. Зато вошёл… гад. Тварь.
Юность, сила и красота Бриана перешли в тварь целиком. Прекрасное тело и точёное лицо твари обманывали и обманывали — и подданных, и послов — но не могли обмануть Бриана: опальный принц отлично видел мёртвые глаза над ослепительной мальчишечьей улыбкой.
— Ваше высочество, батюшка, — сказал гад весело, — доброе утречко. Вам получше, правда же? Правда?
Бриан молчал.
— Не стоит капризничать, батюшка, — сказал гад тем сюсюкающим тоном, каким говорят с непослушным дитятей. — Если вы будете привередничать, то никогда не поправитесь. И я очень огорчусь.
— Алвин, — заставил себя сказать Бриан, — прикажите моему камергеру принести воды. Я хочу пить, а бальзам Марбелла не утоляет жажды.
— Если бы не бальзам Марбелла, вы бы давно умерли, — сказал гад, пародируя скорбь. — А вода вам вредна. Не привередничайте, батюшка. Подать вам кубок?
— Принеси мне воды! — рявкнул Бриан из последних сил и толкнул столик локтем. Кубок съехал по столешнице и грохнулся на пол. — Воды, ад вас всех разрази!
— Ба-атюшка! — протянул гад с весёлым изумлением. — Ну как это вы так неаккуратно⁈ Смотрите, всё пролили… теперь вам придётся подождать, пока Марбелл приготовит новую порцию. Ах, как это досадно, бедный батюшка.
Бриан скрипнул зубами от ярости и бессилия. Гад, брезгливо переступив приторный тёмный ручеёк на полу, приказал камергеру, торчавшему, как оказалось, за дверью:
— Ульрис, прикажите вытереть пол, там батюшка лекарство пролили, — и, насвистывая, вышел из опочивальни Бриана.
Бриан отвернулся к стене, чтобы не видеть своего отражения в зеркале, заботливо повешенном самым удобным образом: только в одном положении Бриан не видел гниющего полумертвеца в атласе, золотом шитье и меховых оторочках роскошной постели. Зеркало ни на миг не давало ему забыть, как он выглядит: лысый череп, обтянутый кожей в мокрых язвах, глаза в чёрных глубоких впадинах и губы, потрескавшиеся от постоянной жажды.
Яд жёг тело Бриана изнутри, дико медленно, но неотвратимо — и не было капли воды, чтобы затушить этот жар. Кто-нибудь даст умирающему хоть глоток⁈
* * *
Король вошёл в лабораторию Марбелла Междугорского без стука — и помешал своему лейб-медику и советнику думать. Остановился в дверях, взглянул сверху вниз, сказал, насмешливо улыбаясь:
— Вот чем ты занят… Твой король скучает и в досаде, ты отослал лакеев, не являешься на зов — почему бы это? О, у тебя нет времени служить! Вместо этого ты, как старая шлюха, со вздохом рассматриваешь в зеркале свою мерзкую рожу! Очевидно, правда, что все некроманты — мужеложцы. Хочешь понравиться маршалу, Марбелл?
Марбелл поднял от зеркала бесцветные глаза:
— Ваша манера обращаться к верным слугам прелестна, ваше величество, — сказал он холодно. — К сожалению, я, грубый плебей, не в состоянии оценить её вполне. Прошу вас позволить мне покинуть столицу.
Король досадливо сморщился и махнул рукой.
— Да что ты лезешь на стенку в ответ на любую шутку, Марбелл? Отлично знаешь, что я в тебе нуждаюсь и люблю тебя — а ты не любишь своего короля. Ты неблагодарный мерзавец, всё-таки.
Он ведь искренне ждёт, что я буду церемониально объясняться ему в любви, удивился Марбелл. Забавно, что демон обожает это слово. «Я люблю тебя», — как смешно и стыдно. Он ведь понятия не имеет, что это значит. Просто ожидает, что начнут пресмыкаться. Ладно, пусть.
— Я вам благодарен, ваше прекрасное величество, — возразил Марбелл. — Вы создали мне великолепные условия для работы, как я могу этого не ценить и не любить вас… Осмелюсь покорнейше просить вас вернуть на место этот сосуд: в нём раствор Серого Дракона, пары этого вещества убивают мучительно и быстро, я опасаюсь за вашу бесценную жизнь.
