что-то произошло с верованиями, во-вторых, за прошедшие тысячи лет смертные об этом все равно напрочь забыли.
— А, так ты просто невежда, как иные мужики, — ввернула Донна с заметным удовольствием. — Завоевался в своем дальнем углу… Хм, а где у нас такой дальний угол?
— На севере, — сказал он наугад. — Допустим, я невежда…
Перехватив ружье так, как доводилось когда-то держать арбалет, и как держал его Карантир в лавке оружейника, он поискал глазами подходящую цель. Донна тоже огляделась, прищурясь.
— Правую верхушку того кактуса, — предложила она, указав пальцем. — Нажимать на спусковой крючок надо плавно, медленно. Будь готов к сильной отдаче. С севера, говоришь? Индейцы канадские вас, что ли, вырастили?
Назначение маленькой петли наверху ружья — для прицеливания — он понял сам.
— Нет, стой. Не шевелись… — Донна деловито обошла его кругом. — В плечо упри получше, понадежнее. — Поправила сама. — А то отдачей выбьет плечо, или замком в зубы твои ровные, то-то будет весело. Вот так. Нажимай плавно.
В плечо мощно ударило. Значит, если стрелять долго, плечо заболит, особенно с непривычки, понял он. Зато выстрел идет совсем по прямой, по крайней мере, на таком расстоянии, и поправки на ветер и тяжесть не нужны вовсе. Если стрелять на дальность, пожалуй, могут понадобиться… позже он это проверит.
Колючка чуть вздрогнула. Но макушка осталась на месте.
— Хорошо для первого раза, — Донна внимательно на него смотрела, словно проверяя, не шутит ли он все-таки.
— Допустим, я невежда, — повторил Маэдрос, тщательно перезаряжая карабин. — Как из этого следует предопределенность?
— Может, ты и Библию не читал, рыжая твоя голова? И в церковь не ходил?
— Я или воевал, или работал, — как бы постараться ей напрямую не соврать? — Знания о том, что Создатель существует, мне было вполне довольно. Так что тебя смущает?
— Господи… — повторила Донна уже в который раз, всплеснув руками. — Да ты католик, что ли, рыжая голова? За что мне это все? Мало того, что стрелять не умеет, так еще небось и католик, Святого Писания не читавший!
Маэдрос тщательно прицелился, промедлил, не решаясь, затем снова выстрелил. Отлетела оставшаяся верхушка кактусовых лап. Медленно повторил все движения ещё раз, готовя Спрингфилд к бою. Огляделся, подыскивая новую цель.
— Вон тот, — ткнула зло пальцем Донна в кактус, отстоящий в два раза дальше. — Попади для начала.
Он медленно и тщательно отмеривал порох из маленького сосуда.
— Ты не ответила.
— Я, положим, не проповедник, — сказала Донна хмуро, когда дальний кактус вздрогнул. — Низко взял.
— Ну, ты же не мужик и не невежда, — вернул Маэдрос ее слова.
— Ну, хорошо, пропащая ты душа. Вот я скажу, что Господь наш Иисус и Отец его уже все в нашей жизни рассудили и выстроили, наперед решено, попаду я в ад или рай, и что я в жизни натворю, и остается только прилежно трудиться, делать, что должно, и надеяться. Легче тебе стало?
— Нет, — сказал Маэдрос. — Зачем тогда ты выступила со мной против Большого Билла, если ему все равно суждено быть убитым? Почему не сидишь дома и не ждешь, когда его убьют?
Теперь перезарядить побыстрее. С четвертого раза у него получилось ускориться.
— Потому что я хочу хоть попытаться эту сволочь пристрелить за Александера! Может, это я или вот ты, и будем орудием Господа, которое его поразит!
— Но это ты решала, ехать или нет. Никто не примет решения за тебя.
— Господь наперед знал, что я решу, — отрезала Донна. — И уж, наверное, он знал, что в наш город занесет таких сумасбродов, откуда не ждали. Не знаю уж, зачем Господь выбрал таких… невежд как вы, ружья в руках не державших. Точно, индейцы вас украли и вырастили, хорошо хоть ума сбежать хватило. Ты братьев-то зови, что ли. Пусть тоже стреляют.
Кажется, спорить с ее странными идеями было бессмысленно. А с ее идеями об их происхождении даже не надо было. Еще немного она так поразмыслит вслух — и готовая легенда сложится.
— Позову чуть позже.
— Так стемнеет совсем.
— Мне не мешает.
— Вот же ж упертый! Зови братьев, пока я хоть что-то вижу! — сказала она с негодованием. — И что, твои братцы такие же невежды?
— Слушай, Донна, — сказал Маэдрос сквозь зубы. — Мы все владеем оружием и ремеслами. Я еще посмотрю, кто здесь невежда. Какого… рожна тебе от них еще надо?
— Зови своих обормотов, — повторила женщина и вздохнула. Ее воинственная вспышка уходила, сменяясь терпеливой усталостью. — И главное, девчонкам не говори ничего, не пугай. Пусть думают, что вы новые ружья пристреливаете.
…Потом Келегорм очень возмущался. Выстрелы пугали их лошадей отчаянно, ему пришлось приложить все силы и всю волю, чтобы удержать их и запретить спасаться бегством.
А коротконогим здешним лошадкам, оказалось, все нипочём, лишь бы стреляли не над самым ухом.
Младшие без него выпили на двоих больше половины котелка этого горького отвара под названием кофе и умчались. Остальное Нэн оставила «нарочно для караульных»: даже горький запах этого варева бодрил. Братья разделили стражи на четверых, и Маэдрос взял себе первую, потому что знал — сразу не заснёт.
И если в первую ночь они засыпали, словно дети, то сейчас каждому найдется, о чем подумать в звёздном сумерке.
Он сидел, всматривался неотрывно в небо, где уже и звёзды исказились, сдвинулись со своих мест, где созвездие Серпа сузилось и сделалось ковшом, а Луинамирэ сдвинулась далеко в сторону, и вокруг нее больше не вращался небесный свод. Ему хотелось бы думать о том, что это значит. О том, что сделало мертвым камнем Луну. А думалось все больше о тяжести карабина в руке, и о том, что ствол при выстреле дёргает чуть вверх, и нужно подправлять его.
Когда Келегорм сменил его, Маэдрос опустился на попону, завернулся в плащ — и, сам того не ожидая, ушел в глубокий сон.
*
Чаще всего он видел-слышал
