— А, может, ты поговоришь с ними? По-мужски? — вкрадчиво предложила я, — чтобы они от этой улицы отстали.
— Да ты что, Люба! — от бандитов лучше держаться подальше. И тебе советую.
— Но я не могу бросить отца! — сказала я.
— Какая же ты невероятная, Люба! — восхищённо посмотрел на меня Алексей Петрович, — и пахнет от тебя вкусно…
Он попытался привлечь меня к себе, но я отступила в сторону.
Вечер, и так начавшийся не ахти как приятно, теперь был окончательно и безнадёжно испорчен.
А ещё я поняла, что таки придётся искать новую работу.
А на следующий день (который я партизанила, стараясь на работе не попадаться на глаза обиженному Алексею Петровичу), состоялось собрание нашей группы в Доме молитв.
Я хотела оценить всех членов группы и проверить, как продвигается подготовка к жизни в Америке. Нет, я не собиралась огорошить народ этой новостью, но нужно было выяснить их планы и степень готовности (моральной) жить в чужой стране. Да не просто жить, но и осуществлять диверсии.
Я начала собрание, поздоровалась:
— Здравствуйте, товарищи!
— Какие мы вам товарищи! — фыркнула Белоконь, — мы теперь господа!
— Господа — это те, кто в Рио-де-Жанейро по променаду в белых штанах ходит, вот они господа. А мы так — голозадые оборванцы, — парировала Рыбина.
— Говорите только за себя! — возмутилась Белоконь, — не надо обобщать! Я вот себя голозадым оборванцем не считаю. В отличие от вас, Зинаида Петровна!
— Да что вы себе позволяете, Ирина Александровна! — взорвалась Рыбина.
— Это у вас хамские манеры, Зинаида Петровна!
— Да вы знаете, что я…
— А ну тихо! Обе! — рыкнул вдруг Пивоваров, оборвав их на полуслове, и обе дамочки притихли.
— Спасибо, Пётр Кузьмич, — кивнула я, — если все вопросы выяснили, я продолжу. Итак, в первую очередь меня интересуют две вещи. Первая — ваш уровень знания английского…
— Зачем нам английский? — вскинулась Белоконь, — разве у нас там переводчика не будет? Я вообще считаю…
— Да уймитесь же вы, наконец! — опять рыкнул Пивоваров. — Вам задали вопрос. Вот и отвечайте на него конкретно! Не надо тут каждый раз дискуссию базарных баб устраивать.
— Кто базарные бабы? — пискнула Рыбина, правда осторожно и очень тихо.
Пивоваров оставил без внимания её выпад, а я, после секундной паузы, продолжила:
— Итак, ваш уровень знания английского. Сейчас пусть каждый из вас, по очереди, скажет, насколько хорошо он владеет английским. Это и разговорный, и умение читать и писать. Слушаю вас.
— А кто начинает? — напряженно спросила Белоконь и переглянулась с Рыбиной.
— А давайте с любого начнём и пойдём по кругу, — предложила я. — Кто хочет первый?
Все молчали. Никто не хотел.
— Давайте тогда начну я, — откашлявшись, начал Пивоваров. — Разговорный английский у меня хромает. Причём сильно хромает. Не было практики. Но я хорошо понимаю разговорную речь. Если не слишком быстро говорят, конечно же. В свое время «Голос Америки» слушал. А ещё я фанат «Битлз», Луи Армстронга и Джеймса Брауна. Поэтому на слух воспринимаю язык отлично. Читать могу, недавно с внуком уроки учили, так я текст и прочитал, и сразу всё понял. Хотя там был школьный текст, за девятый класс. А вот писать — вряд ли. Думаю, я забыл уже.
— Спасибо, Пётр Кузьмич, — поблагодарила я и отметила себе в блокнотик. — Следующий… Ксюша, давай ты.
— Ну… я не очень хорошо училась в школе, — покраснела девушка и запнулась, — у нас сначала был немецкий, до шестого класса. А потом училка уехала, и стал английский. Но мы там, в основном, класс убирали. Те, кто хотел тройку в четверти.
Она совсем смутилась и умолкла.
— Понятно, — кивнула я и отметила у себя в тетрадке. — Давайте дальше. Кто там следующий?
— Я сдавал кандминимум по английскому, — сообщил Кущ.
— У вас научная степень, Фёдор Степанович? — поразилась я.
— Да нет, я потом женился, в аспирантуре. Дети сразу пошли, один за другим. Пришлось думать, как их прокормить. Стипендия в аспирантуре маленькая, а в сельской школе платили хорошо. Ещё и жильё дали. Мы переехали и всё. — Он вздохнул и задумчиво посмотрел в окно невидящим взглядом.
Я тоже вздохнула. Вот так молодёжь часто на два шага вперёд не думает. Что стоило его жене подождать год-два с детьми? Да и с замужеством. А так карьеру мужику на взлёте испортила. Видно же, как он мается, чувствует себя не на своём месте. Иначе бы в секту эту не пошёл. Хорошо, хоть пить не начал.
А вслух сказала:
— Но всё равно, вы конкретизируйте, пожалуйста. Разговорный? Чтение? Письмо?
— Да, пожалуйста, — кивнул Кущ, и конкретизировал, — чтение и письмо нормально. Хотя нет, письмо — хорошо. Мы с ребятами статьи пишем в научный журнал и там нужно аннотации на английском. Я сам пишу их. Причём переводчик почти не исправляет после меня. А вот разговорный — плохо. Нету практики, как и у остальных.
— Ясно, спасибо, — черканула себе заметку я, — давайте дальше. Ефим Фомич?
— Я свободно разговариваю на английском, — неожиданно заявил Комиссаров.
Честно говоря, у меня глаза на лоб полезли. Да и не только у меня. По комнате прошелестели удивлённые шепотки. Наш Комиссаров чаще всего был угрюм и крайне молчалив. Зачастую молчалив. В склоки и разборки старался влезать минимально. Я, честно говоря, о нём единственном конкретного впечатления так и не сложила, до сих пор. Но вот то, что простой постсоветский слесарь из глубокой провинции свободно владеет английским языком — поставило меня в тупик. Вроде не врун он.
Видимо моё лицо от удивления вытянулось, потому что Комиссаров рассмеялся:
— Здесь всё просто, я служил на флоте, а потом после мореходки на корабле дальнего плавания работал. Мы много стран повидали. Английский так и выучил.
— А кем вы работали на корабле? — заинтересовался Пивоваров.
— Я ж говорю. Так и работал. Слесарем, — развёл руками Комиссаров. — А потом травму ноги получил, вот меня и списали на сушу. В КАлинов приехал, к мамке. Здесь женился. Работаю вот, на нашем фаянсовом заводе, слесарем.
Все опять зашушукались. Степень уважения к Комиссарову резко скакнула вверх и задралась на заоблачную высоту.
— Понятно, — я это отметила тоже у себя и продолжила, — так, про Зинаиду Петровну и Ольгу Ивановну я знаю. Остается одна Ирина Александровна. Слушаю вас.
— А почему это они не рассказывают при всех? — сразу пошла спорить Белоконь.
— Потому что про их уровень мы уже поговорили, и я его выяснила.
— Ничего не знаю! — психанула Белоконь, — сейчас мы слушали только мужчин и Ксюшу.
— Они мне в личном разговоре рассказывали, — ответила я.
— А почему это они за спиной у всех какие-то личные разговоры с вами ведут, а мы должны тут как на собрании анонимных алкоголиков всё о себе выкладывать? Может, я не хочу!
— Не дури, Ирина! — хмуро сказал Пивоваров, — Любовь Васильевна не просто так опрос проводит.
— А почему она со всеми по-разному его проводит? — чуть не плача, сказала Белоконь, губы её дрожали
— Так, Ирина Александровна, — решила прекратить весь этот дурацкий балаган я, — насколько я понимаю, вы не особо дружите с английским языком, да? Правильно?
Белоконь покраснела, но потом через силу кивнула.
Я поняла, что нужно успокоить народ, а то сейчас начнётся. И сказала:
— Мне эта информация нужна не для того, чтобы выставлять кого-то дураком или полиглотом. На основании её я подготовлю для каждого из вас индивидуальную траекторию развития. Потому что когда вы все поедете в Америку, то вы должны не только уметь сказать «здравствуйте» и «Лондон — столица Англии». Но и свободно общаться, бегло читать и писать.
— Да зачем это нам⁈ — отмахнулась Рыбина, — и без всего этого столько лет прекрасно жили.
— Я потом вас всё объясню, — пообещала я, — но чуточку позже. И уж поверьте, когда вы узнаете мои планы, вы наперегонки побежите учить английский. Вроде всё обсудили?
