Ознакомительная версия.
– Раньше товарищ Панфильев всеми делами в Певеке заправлял, – невозмутимо пояснил Эйвэ. – Он в двадцатые годы с басмачами на юге воевал, в пустынях. Оттуда и словечко это привёз. Как увидит двух оленей, идущих по тропе, так сразу – «караван». Привыкли все, прижилось понятие. Да, ещё: судно вплотную к берегу подойти не сможет, придётся с борта в воду прыгать. Поэтому пистолеты в брезент заверните, в несколько слоёв, и спрячьте в рюкзаки, чтобы точно не намочить.
Два тяжеленных рюкзака получилось, всякой всячиной набитых: жратва разная, спальники, кружки-ложки, фляги со спиртом, носки шерстяные. Плюс – эти планшеты с бумагами.
– Избушка стоит в паре километров от сгоревшей буровой, прямо на берегу Паляваама, – продолжил излагать информацию Эйвэ. – Крепкая ещё избушка, сделанная из морского плавняка. Его на побережье много бывает, течения морские приносят. По весне на Большой Земле лес подмывает на берегах больших рек. Деревья падают в воду. Этот лес реки выносят в океан, на волю морских течений. С Лены, с Колымы, с американских речек сюда брёвна приплывают. Печка в избе, правда, дымит сильно, с сухими дровами плохо. Ничего, перебедуете как-нибудь. А Паляваам река рыбная, хариус ловится, кета иногда попадается, голец. Снастями можно будет разжиться у отца Порфирия.
– У отца – это в смысле у попа? – уточнил грубый Лёха.
– Можно и так сказать, у попа. Недалеко от Чаунской бухты, на перевале, стоит старинная церковь. Много лет была заброшенной. Года три назад там появился молодой священник. Откуда взялся? Говорят, что ваш, ленинградский. Церковь – а может, скит, я в этом ничего не понимаю – подновил, землянку себе вырыл: пещера просто получилась, завёл парники. Молодой ещё совсем, а глаза грустные. Не иначе от любви несчастной в священники подался да и уехал на край света, несознательный элемент. По-хорошему, его давно уже надо было на зону отправить – порядка ради, да у Шняги всё руки не доходят. Скорее всего – отговорками занимается, покрывает этого служителя культа. Надо будет по инстанции доложить, пусть разберутся. И с попом, и со Шнягой…
По утру в дверь землянки тихонько поскреблись.
Ещё через минуту бодрый голос громко проорал:
– Эй, вставайте, сони! Отчаливать пора!
«Видимо, у Шняги очень своеобразное представление о конспирации», – решил Ник.
Встали потихоньку, умылись по очереди из ржавой бочки.
– Потеплей одевайтесь, – посоветовал начальник порта. – Похолодало нонче. К полудню и ветер образуется. Поторапливаться надо, а то прямо в штормягу угодим.
– А пожрать? – заупрямился Сизый. – В смысле – позавтракать, культурно выражаясь?
Но Шняга на пререкания и споры решил времени не тратить, подхватил один из рюкзаков да засеменил куда-то бодрой походкой.
Ник взвалил себе на плечи, с помощью Эйвэ, второй рюкзачище, припустил следом, пыхтя и матерясь сквозь зубы. Карабины возле землянки оставил, пусть Сизый тоже поработает, не барин.
– Товарищ Эйвэ, ты только ничего не забудь! Тщательно караван комплектуй! И вот ещё, напоследок: мыла килограмм сто раздобудь, а лучше – все двести! – обернувшись, отдал Ник последние указания.
Эстонец пилотку с головы снял, успокаивающе помахал ею в ответ.
Лёха догнал их только возле причала, гремя карабинами и вкусно хрустя чем-то на ходу. В чём в чём, а в умении пожрать – всегда и много – ему равных не было.
У причала качалось на мелких волнах очень странное судёнышко: длиной метров десять, шириной – не намного меньше. Была, правда, и палуба, и рулевая рубка, но ощущалось в облике судна нечто игрушечное. На зелёном борту «игрушки» кривыми белыми буквами было начертано: «Проныра», чуть ниже и помельче: «Флагман Чукотского Флота».
Очевидно, Шняга себя ещё мнил и местным королём юмора.
– Чего это оно у тебя такое, м-м, овальное? – поинтересовался Ник.
– Не «оно», а «он», мотобот значит, – беззлобно ответил капитан «Проныры». – А что такой широкий, так это конструкция такая специальная. Тут у нас ветер сильный часто дует, «южак» по-нашему. Волны поднимаются – страшенные, всё подряд переворачивают, кроме «Проныры». Он у меня устойчивый, отсюда и название такое. Сегодня, правда, – скорчил озабоченную гримасу, – без груза идём, вот, разве что ваши рюкзаки, поэтому и посадка высокая. Ежели всерьёз задует, тоже запросто перевернуться можем. Вот, я и говорю: торопиться надо…
Пожилой матрос в замасленной фуфайке перебросил с борта «Проныры» сходни, завозился, дёргая их туда-сюда, стараясь попасть направляющими брусьями в специальные пазы на причальном молу.
На востоке, цепляя линию горизонта, висело бледно-жёлтое солнце.
– Это оно заходит или восходит уже? – спросил Сизый.
– А вы, чудики береговые, присмотритесь повнимательнее, – посоветовал Шняга. – Весьма любопытное действо, доложу я вам.
Солнце двинулось вниз, осталась видна только крохотная долька, замерло и начало восходить.
– Вот, тебе восход и рассвет – в одном флаконе, – удивился Ник. – Такого в Питере, то есть в Ленинграде, – быстро поправился на всякий случай, – и не увидишь никогда…
«Проныра», бодро тарахтя мотором, неспешно двигался на юго-запад.
Шняга весело покручивал штурвал – туда-сюда, без остановки травил анекдоты, байки, разные местные притчи и легенды. Ник стоял с ним рядом, вглядываясь в сопки южного берега. Сизый спустился в трюм – дуться с пожилым матросом-мотористом в буру.
– Весёлый ты человек, капитан, – подытожил через полчаса Ник.
– Это точно, – согласился Шняга. – Моряки, они и вовсе никогда не грустят.
– Послушай, – Ник решил перевести разговор в деловое русло. – А вот этот священник Порфирий, он что за человек? Зачем нам с ним вообще общаться?
Шняга передёрнул плечами:
– Мимо его скита вам, всё равно, никак не пройти. Устье Паляваама – оно болотистое очень. Километрах в трёх западнее пристанем, дальше в сопки пойдёте, наверх – к перевалу. А на перевале как раз отец Порфирий и обитает, так что всё равно повстречаетесь. Что за человек? Да обычный человек. Печальный только очень. Видимо, битый жизнью многократно, всерьёз. А так ничего, работящий. На реке рыбку ловит, в тундре песца промышляет немного. У нас с ним коммерция небольшая образовалась, неофициальная, – покосился на Ника. – Ты хоть и из органов, но сразу видно, что с правильными понятиями в голове. Думаю, что не вломишь. Меняемся мы с отцом Порфирием ценностями материальными. Он мне – рыбу и песцовые шкурки, я ему консервы привожу, муку, мебелишку разную списанную, по осени стекла ещё завёз – так, бой сплошной, осколки. Так он нынче три теплицы выстроил, огурцы хочет выращивать, помидоры всякие. Работящий очень, я же говорю. А что до коммерции той, так в России все подворовывают понемногу, кто такую возможность имеет, понятное дело. С давних времён так повелось. Не нами придумано, не нам и отменять…
– У матросов – нет баблосов, – прокомментировал Ник.
Шняга шутки не оценил, посмотрел с подозрением и непониманием, явно ожидая подвоха.
– Не жадный этот Порфирий, снастями рыбацкими с нами поделится? – спросил Ник.
– Поделится. Он мужик мировой. Вот, тут я ему подарочек везу, – Шняга снял одну руку с рулевого колеса, из нагрудного кармана ловко достал небольшую жестяную коробочку, помахал ей перед носом Ника, спрятал обратно. – Что в ней? Извини, не могу сказать, там содержимое – не совсем поповское, грешное слегка. Зачем же мне батюшку позорить? Захочет, потом сам расскажет.
«Интересно, – подумал Ник. – Коробка-то маленькая совсем. Что в ней такого греховного можно спрятать? Разве что кокаин какой, что тоже мало вероятно. Откуда на краю земли кокаину взяться?»
Неожиданно справа по борту из воды показался белый бок какого-то крупного животного. Вот ещё кто-то большой и светлый перекатился в волнах прямо по курсу «Проныры».
– Это ерунда, – успокоил Шняга. – Просто белухи. Играют немного.
Они, может, и играли, но уж больно здоровы – в длину были с «Проныру», или что-то около того. Так доиграться можно и до чего нехорошего.
Чтобы как-то скрыть волнение, Ник поинтересовался, вяло так:
– Эти белухи, они из каких будут? Ну, киты там? Может – касатки?
– Откуда ж мне знать? – смутился Шняга. – Белухи и белухи. А что, тебе это очень важно?
Ещё часов пять шли навстречу волнам и ветру. Белухи всё это время плыли рядом, время от времени демонстрируя свои блестящие бока. Так вдвоём со Шнягой в рулевой будке и простояли, только один раз Сизый из трюма поднялся. Браво пописал в морскую воду с кормы, кулаком белухам погрозил и вернулся к своим карточным забавам.
Приблизился южный берег, вот он и рядом совсем, в полукилометре. На ближайших сопках уже отдельные крупные валуны можно разглядеть.
– Смотри туда, видишь? – Шняга показал рукой. – Это и есть ваш перевал. Вон и церквушка, а вот и солнышко от стёкол теплиц отражается.
Действительно, солнечные блики заскакали вокруг, Ник зажмурился даже, секунд десять промаргивался.
Ознакомительная версия.
