Нельзя ему на пенсию. Таких людей только дело на этом свете и держит. Стоит уйти на отдых, и "сгорит" за пару месяцев.
Что от меня нужно Молчанову? Днём я обрадовался, думая, что моя выходка с фотографией приносит плоды. Только какие?
Неужто меня хотят поставить на замену Митричу? Работа в фотоателье, так себе карьера. Сажай людей на стульчик, и крышку с фотоящика снимай. Рутина.
С другой стороны, законный доступ к школе и детскому садику, самым "хлебным" местам для фотографа. Да и нагрузка не слишком большая судя по тому, что мы сидим тут и расслабляемся в середине рабочего дня. Можно своими делами заниматься. Профессионально расти.
И всё равно, "могильщиком" для Митрича я становиться не хочу, решаю для себя. Если предложат — откажусь. Принимаю внутри это решение, и на душе становится спокойнее.
— А почему вы выпускников не фотографировали? — спрашиваю.
— Старый я стал, Алик, — вздыхает Митрич, —ноги совсем не ходят. И руки дрожат. Какой из меня фотограф, если плёнку в кассету зарядить не могу? Только на ФК и снимаю. За столько лет знаю её лучше, чем жену, хе-хе, на ощупь всё сделать могу.
— Значит, плёнки у вас нет? — перехожу к делу.
— Не держу, — Митрич разводит руками, — ты в Кадышев съезди. Там в "Универмаге" должна быть. Заведующая там, Зинаида, человек понимающий. Не то, что эти жучки. Управы на них нет.
—А чем поможете? — спрашиваю, — у меня деньги есть...
Вытаскиваю червонец, который получил от Комарова, но Митрич отмахивается от меня.
— Бумага есть, — говорит, — этого добра сколько надо, столько и дам. Если у меня печатать будешь, то и глянцеватель найдётся. — он показывает на незнакомое мне устройство в виде большого барабана.
— Обязательно приду, Степан Дмитриевич.
Что я дурак, от помощи отказываться? Это в фоторедакторе я царь и бог. А тут практически терра-инкогнита. Всё, что я могу, это следовать инструкциям на упаковках с реактивами. Ну ещё, может, в библиотеке книжка какая-нибудь найдётся. Так, в технологии изготовления фотографии я не понимаю ровным счётом ничего. Детские воспоминания не считаются.
— А можно, я плёнки проявлять тоже приду?
— Приходи, конечно.
— А увеличитель у вас какой?
— Никакого. — Митрич словно сам огорчён этим фактом, — Я же с пластинки печатаю. Контактным способом.
Значит, мне нужна плёнка и увеличитель. Не так много, если совсем недавно у меня не было ровным счётом ничего.
— Как сделаю снимки, так сразу к вам! — обещаю.
— И "шкалик" захвати, — подмигивает фотограф, — без "шкалика" реактивы плохо смешиваются. Проверено!
Эх, блин. Мне ж восемнадцати нет. Как я тебе "шкалик" добуду?!
— Договорились.
— Так, а снимать ты чем собрался? — останавливает меня Митрич.
— "Сменой"…
— Погоди, — Митрич роется в одном из шкафов и возвращается с фотоаппаратом, в плотном кожаном чехле.
У меня перехватывает дыхание. Аппарат сначала кажется непропорциональным. Корпус чересчур низкий и широкий. Грубоватые и основательные металлические детали. Блестящий объектив, который вытягивается в характерную рюмочку.
— ФЭД?!
— Феликс Эдмундович Дзержинский! — гордо произносит Митрич, — "командирский"!
— Можно?!
— Держи.
У меня в руках легенда. Точная копия немецкой "Лейки", которую в Советском Союзе собирали бывшие беспризорники в колонии знаменитого Макаренко. Аппарат опередивший время и выпускавшийся потом десятки лет почти без изменений. Да, он даже выглядит старомодно, словно реквизит к историческому фильму. Но в прямых руках это в десятки раз лучше моей "Смены".
— Ради комсомольского задания доверяю, — голос Митрича чуть подрагивает, — Не осрамись. Всё лучше, чем твоя пластмассовая коробка с дыркой. Чтоб вернул в целости!
— Верну, Степан Дмитриевич! Не сомневайтесь!
* * *
Выхожу с рынка, и нос к носу сталкиваюсь с Копчёным и парой его приятелей. Они идут вдоль ряда, на котором бабки торгуют семечками и отсыпают по горстке "на пробу" у каждой. Старый способ разжиться семками на халяву.
— У меня попробуй!.. и у меня… — кричат наивные бабки, — мои крупнее… а мои поджаристей…
Может, им скучно просто. А семечек не жалко, подсолнечные поля начинаются сразу после Заречья. "Всё вокруг колхозное, всё вокруг моё".
Копчёный уже успел переодеться в прежнюю цветастую рубаху и джинсы клёш. Над джинсами поработала умелая рука. Снизу штанины распороты, и в них вшиты клинья яркой ткани в цветочек, чтобы сделать размах клёша ещё более головокружительным.
Да он мажор! Интересно, кто его родители? Настоящие джинсы сейчас стоят приличных денег, даже если их привезли из Польши или ГДР.
Двое других "тянутся" за лидером, но одеты победнее, в "рабочие брюки" из тёмно-синего хлопка, которые отдалённо напоминают джинсы, но отличаются отсутствием заклёпок, фирменных ярлыков и, самое заметное, задних карманов.
Их штаны тоже прошли "кастомизацию". У одного понизу пришита бахрома, как из фильма про ковбоев, у второго — треугольник ткани посветлее. "Пегасик, Брыкун и Калигула", всплывают в голове образы из Незнайки в Солнечном городе.
Неужели мне, чтобы прослыть "продвинутым" парнем, тоже придётся одеваться "по моде"? Углубившись в свои мысли, я совершенно теряю бдительность.
— Эй, Ветров! — замечает меня Копчёный, — подгребай к нам, разговор есть!
Игнорируя его сворачиваю к мосту и ускоряю шаг.
— Слышь, ты чё оглох?! — сзади раздаётся свист, — а ну, стой!
Нашли идиота. Встревать в конфликт, когда у меня в руках фотоаппарат Митрича, я не собираюсь. Если эти придурки его разгокают, я сам себе не прощу. Так что я, со спокойной совестью ударяю "по тапкам".
— Держи его! — Копчёный с корешами подрывается с места.
Мчусь по знакомым заречным улочкам. На мне сегодня кеды и брюки без стрелок. Бегать в них гораздо удобнее, чем в джинсах. К мосту я прихожу с солидным опережением.
Самый долговязый из преследователей останавливается, уперев руки в колени и тяжело дыша.
— Попадёшься ты мне! — кричит он вслед.
Что и требовалось доказать. Вместо того, чтобы бежать прямиком к дому, я забираю правее и направляюсь по широкому кругу в обход центра.
Копчёный с приятелем прибавляют ход. Они почти ликвидируют разрыв, и я слышу сзади их тяжелые шаги и пыхтение.
Держу темп. Я сегодня перед экзаменом уже пробежал "двушку", размялся. Хотел попробовать "пятёрку", но поберёг силы. Как в воду глядел.
Методичные и правильно организованные пробежки дают результат очень быстро. Меньше недели тренировок, а организм реагирует на нагрузку совсем иначе.
Главное, не рвать на старте, наращивать темп постепенно, ждать когда разогреются мышцы и откроется второе дыхание.
Топот сзади становится тише. Ещё один отвалился. Как я и предполагал: "Курить, — здоровью вредить". Непохож Копчёный на ЗОЖника. Культ турников и спортивного мордобития появится у "плохих парней" после девяностых. А сейчас они на одном кураже выезжают.
Спокойно оглядываюсь. Копчёный держится на "морально-волевых". Дыхание свистит. Локоть левой руки неестественно опущен. Вот что бывает, когда рвёшь с места без подготовки. Диафрагма перенасыщается кровью и теряет эластичность. Теперь каждый вдох причиняет Копчёному острую боль, словно его ножом под рёбра колют.
Я чуть сбавляю темп, чтобы он оказался метрах в трёх позади меня.
— Привет! — говорю, — а я тебя не заметил, сначала. Тоже пробежаться решил?
— Счас ты у меня договоришься, сука! — пыхтит Копчёный.
— А давай наперегонки?! — предлагаю с тупым оптимизмом, — до следующего поворота? Если я выиграю, ты мне свои джинсы отдашь. Если ты, — я тебе свои штаны. Идёт?
