Я покачал крыльями и пропустил комэска вперед. Мы сделали разворот и легли на боевой курс так, чтобы в первую очередь накрыть стоящие почти в ряд пушки. С пикированием градусов пятнадцать скинули на них все бомбы. Со второго захода обстреляли из пушек и пулеметов тягачи. Заодно я зафиксировали на кинокамеру, что все четыре тяжелых орудия сильно пострадали, вести огонь не смогут.
На третьем заходе нас и подловила шестерка «мессеров». Эти были поопытней. Вся группа в первой атаке прошлась по мне так хорошо, что штурмовик стал неприлично тяжелым в управлении. Скорость сбавлял и набирал хорошо, я вот с маневрированием по горизонтали и особенно по вертикали начались проблемы. Моя попытка сесть на хвост замыкающему кончилась пшиком. «Горбатый» задирал нос так медленно, будто тот стал тяжелее раза в три. Задницей почувствовав, что вражеские истребители зашли на цель во второй раз, сманеврировал только двигателем, резко потеряв скорость и просев по высоте. Крениться и уходить в скольжение самолет не желал. За что получил очередную порцию свинца. Крыло и фюзеляж стали напоминать терку для овощей.
«Худые», видать, решили, что я всё, переключились на ведущего. У них на всех машинах стоит кинопулемет, кадры которого подтверждают победу в воздушном бою. Я замедлился и начал опускаться, значит, готов. К тому времени капитан Айриев летел на бреющем, незамысловато маневрируя. «Ме-109» насели на него вшестером. Признаюсь честно, я обрадовался, что выгребает он. Мой ведущий летел по прямой к аэродрому, а я взял строго на восток, к линии фронта. До нее всего минут пять. Я дотянул до своих, после чего малость расслабился. Теперь можно садиться на вынужденную. Самолет пока летел, поэтому я решил рискнуть, дотянуть до своего аэродрома, хотя, конечно, лучше было бы выбрать ровное поле и сесть, потому что в любой момент «Ил-2» мог рухнуть, где придется, и угробить меня.
На посадку пошел, несмотря на красный флаг на вышке. На взлетной полосе, почти у поворота к стоянкам, застрял штурмовик, возле которого суетились люди. Скорее всего, это капитан Айриев приземлился, как получилось, на побитом самолете. Я подумал, что заверну в снег, если не успею остановиться. Всё получилось интереснее. Едва заднее колесо коснулось бетона, как раздался громкий и протяжный хруст, и хвостовая часть фюзеляжа отвалилась. Я катился на передних колесах, а за мной летели искры. Благо скапотировать в таком положении нереально, поэтому я резко надавил на тормоза на колесах. Помогали трущиеся о полосу части фюзеляжа, так что остановился метрах в пятидесяти от застрявшего «Ил-2». Часть людей побежала от него ко мне. Выбрался из кабины сам. Это было легче сделать из самолета с задранным носом и значительно укороченным фюзеляжем. Сильно воняло бензином, но возгорание так и не случилось.
— Аникеич, тебе ждет много работы, — шутливо-извиняющимся тоном сказал я, отдавая парашют механику.
— Главное, что ты живой, а самолет починим, — сказал он.
Тут он ошибся. Мой самолет был оставлен на запчасти, как и капитана Айриева, и командира Второй эскадрильи, которого тоже здорово отделала шестерка «худых», может быть, та же самая, а его ведомого, молодого летчика, сбила, упал на вражеской территории. В Пятьсот третьем полку не осталось ни одного исправного самолета. Двадцать первого марта мы убыли в Куйбышев в Первую запасную авиабригаду на переформирование в грузовом «Ли-2». Летчики и часть механиков расположились на откидных дюралевых лавках, а остальные — в проходе на палубе. Терпеть нам пришлось всего три с половиной часа.
27
На этот раз мы задержались в Куйбышеве на два месяца, дожидаясь своей очереди. Потери на фронте были огромные, и новые самолеты расхватывали, как горячие пирожки. Жили в казарме на территории авиационного завода. Я теперь лейтенант и командир звена, поэтому получил место в комнате с четырьмя одноярусными койками.
Пока не растаял снег и не подсохло, делать было нечего. Кто читал, кто играл в настольные игры, кто пьянствовал, благо водка в магазинах не переводилась. Раз в неделю ходили в клуб на новый фильм и на танцы по выходным. И то, и другое меня не интересовало. Всю стоящую советскую кинопродукцию я посмотрел до того, как она здесь появится, а на танцы приходили молоденькие девчушки, которым не собирался ломать жизнь.
Знал бы, что пропаду без вести для советской власти, женился бы на какой-нибудь. Сейчас это просто: пришли с двумя свидетелями в сельсовет или в городе в отдел записи актов гражданского состояния (ЗАГС) — и через несколько минут, которые потребуются чиновнику на заполнение бланков, муж и жена. Только вот я могу пропасть с вестью. Попытка сбежать из советского рая стала три года назад самым страшным грехом, за который расстреливали, если поймают, а если нет, отыгрывались на родственниках, включая детей, даже грудных, которых объявляли врагами народа и отправляли в ссылку.
От тотальной скуки меня спас парторг завода — недалекий, целеустремленный, искренне верующий мужчина тридцати девяти лет, одетый в темно-коричневый костюм, но без галстука. Упоротостью не отличался от христианских и мусульманских миссионеров и также был уверен, что все остальные просто обязаны вляпаться в то говно, в котором он оказался по своей воле.
— Ты орденоносец и, как мне сказали, сделал двадцать шесть боевых вылетов, сбил вражеский самолет, поэтому должен выступить перед нашими рабочими, — насел на меня парторг, поймав перечитывавшим в положении лежа на застеленной кровати взятый в заводской библиотеке роман «Тихий Дон».
Догадавшись, что отбиться не получится, не стал портить отношения, согласился сходить на пятиминутку ненависти, то есть на мероприятие по промывке мозгов, решив перенаправить пропаганду в просветительское русло и понадеявшись, что мое выступление не понравится, перестанут приглашать. Первое было в обеденный перерыв в цехе по сборке «Ил-2». Мне помогли подняться на какой-то агрегат, чтобы был виден рабочим, по большей части женщинам и подросткам. Сразу вспомнились лекции в университете, только тогда я был внизу, а слушатели вверху, а сейчас наоборот. Первым делом я похвалил самолет, который они изготавливают, назвав его летающим танком, рассказал, как много урона наносит он немцам за один удачный боевой вылет. Указал на главный недостаток — отсутствие заднего стрелка, из-за чего нас так часто сбивают, но в этом рабочие не виноваты. Будем летать на одноместных, на то мы и воины. Затем коротко выложил о своих боевых подвигах и сделал большой исторический экскурс в историю, поведал, начав с крестоносцев, о многовековых попытках западноевропейцев завоевать Россию. Меня предупредили, чтобы говорил не очень долго, работать надо, но я подумал, что пусть люди отдохнут, пока буду болтать.
Закончил словами:
— Такая вот в Западной Европе странная традиция — раз в столетие собраться всем вместе и сходить к нам, чтобы получить люлей и успокоиться надолго. Теперь пришел наш черед встретить, как положено, незваных гостей и проводить их до самого дома, до Берлина, что мы обязательно сделаем. Мы ведь с вами люди воспитанные, не так ли⁈
Последнее предложение оценили громким смехом и разными нецензурными пожеланиями в адрес агрессора.
Несмотря на то, что я сильно превысил время, выделенное на выступления, и наговорил много лишнего, парторгу завода очень понравилось.
— Здорово ты выступил, товарищ лейтенант! Сразу видно, что человек образованный, бывший студент! — похвалил он. — А на кого учился?
— Забыл после контузии и до конца войны не вспомню, а то ненароком в тыл отправят доучиваться! — улыбаясь, ответил я.
— Понимаю тебя и одобряю! Сам бы на фронт ушел, но не отпускают, — сказал он.
Кто хочет, находит возможность, а кто не хочет, становится парторгом.
— Завтра выступишь в другом цехе, — решил он за меня.
В итоге я окучил весь авиационный завод, несколько других предприятий города и три ближние школы. Если бы не отлет на фронт, меня бы знали в лицо все куйбышевцы. Не ожидал, что мне так понравится балаболить забесплатно. Может, перевести этот процесс на экономические рельсы — пролезть в коммунисты и сделать партийную карьеру, шлифуя уши аквариумным рыбкам?
