к командиру отряда. Если капеллан явно претендовал на роль замполита, то знаменосец являлся кем-то вроде начальника штаба. Во всяком случае, пока так решил для себя Родимцев.
Задача у всех братьев-рыцарей была общая и понятная всем им: распространять свет Господа и противостоять сатанинским силам, которые представляли собой сарацинские армии. И все братья-рыцари в отряде могли без колебаний пойти на смерть ради веры, Христа и Храма. Однако, штурм Тибериады представлялся все еще слишком серьезным риском. Один барон Монфор так не считал. Он уже послал половину своих людей для того, чтобы разбить на виду у сарацин осадный лагерь, а потом наблюдать за тем, как в их рядах поднимется паника. На это, во всяком случае, надеялся сам барон. Конечно, Родимцев тоже понимал, что после гибели предводителя и утреннего разгрома значительных сил крестоносцами, войско Бейбарса, засевшее в озерном городе, оказалось ослабленным. Но, уравновешивало ли это риск штурма?
И снова мысли Родимцева возвращались к графу Ибелину. Он не мог понять, как этот умный человек мог после всех споров довериться Монфору? Но, возможно, что граф просто вел какую-то свою игру. В любом случае, Григорий пока не мог понять, чего следует ожидать от этих двоих. Было ясно лишь то, что барон очень хочет заполучить Тибериаду, а граф начал подыгрывать ему из каких-то своих соображений и несмотря на то, что Родимцев предупреждал его воздержаться от штурма этого города.
Впрочем, ситуация уже складывалась несколько по-иному. В той истории, которую помнил Григорий Родимцев, такого поворота событий, как разгром крестоносцами армии какого-то местного шейха, а затем и авангарда наместника Бейбарса в Галилее не припоминалось. Возможно ли, что удача повернулась лицом в сторону крестоносцев? Исключать такое было нельзя, но игра, конечно, пошла рискованная. Григорий был уверен только в своих бойцах. К счастью, все братья-рыцари в его отряде подобрались суровые и с боевым опытом. Такими серьезными рыцарями он всегда себе тамплиеров и представлял. Выпадал из общего ряда угрюмых молчунов, пожалуй, лишь добродушный Тобиас. Но, в бою и он никому из врагов не давал пощады.
— Если Монфор и Ибелин решат осаждать город по-настоящему, а не для видимости, то и мы присоединимся. Но, не раньше, — поведал Грегор Рокбюрн своему знаменосцу.
На что ветеран сказал ему:
— Насколько я понимаю, вы впервые командуете отрядом? Но я вижу, что вы проявляете такую же осторожность, которую проявил бы и я сам, убеленный сединами старик. А потому я выражаю вам свое согласие и доверие.
Это не было похоже на комплимент. Простая констатация фактов. Симон де Буланже заметил, что Родимцев и сам обладает немалым опытом ведения боевых действий. Конечно, ветерану, скорее всего, было весьма странно наблюдать, что молодой брат-рыцарь, который должен бы рваться на подвиги, проявляет вместо этого выдержку, благоразумие и осмотрительность. Но Буланже, кажется, не собирался выяснять, откуда парень нахватался непонятных военных талантов. Возможно же, что он просто гений и вундеркинд? Бывают же люди, вроде какого-нибудь Наполеона, которые с молодости уже неплохо разбираются в своем деле. Родимцев все больше уважал знаменосца. А потому произнес:
— Я ценю ваше доверие, и не собираюсь подводить наш отряд. Мне дороги жизни наших бойцов. И просто так я их на смерть не пошлю, что бы там не затевали Монфор с Ибелином.
— Понятное дело. Никто не должен погибнуть зря, а лишь тогда, когда Господь определит время смерти. Не раньше и не позже. И я верю, что мы не умрем зря, а очистим Святую землю от сарацин, — отозвался знаменосец, глядя вдаль на озерный простор.
Григорий молча кивнул головой. Пока они смотрели с холма на город у озера, верный оруженосец Мансур вызвался проникнуть во вражеский лагерь и все разузнать. Он прикинулся раненым бойцом сарацинской армии, что не составляло труда, потому что в ходе утреннего сражения Мансур действительно получил удар мечом по шлему. Не слишком сильный. Но правая бровь была у него рассечена и кровоточила, а глаз заплыл. С холма они видели, как фигурка парня смешалась внизу на дороге с толпой таких же раненых и отставших, бредущих к сарацинскому лагерю.
Тут примчался сержант и доложил, что прибыли госпитальеры. Грегор Рокбюрн вместе со знаменосцем покинули передовой наблюдательный пост, забрались в седла и вернулись в свой лагерь у водопоя. По дороге они проехали то место между холмами, где утром состоялась битва. Там до сих пор не всех похоронили. Еще кое-где виднелись трупы людей и туши павших лошадей, но похоронные команды делали свое дело, закапывая мертвых прямо там, где смерть нашла их, возле дороги. Если почва попадалась слишком твердая, то тела просто клали в кучи и закидывали камнями, создавая целые могильные холмы вдоль тракта.
Когда они подъехали к лагерю, госпитальеры уже поили коней рядом возле водопоя. Их прибыло не меньше сотни. Но, не все кони были расседланы. Командир отряда все еще находился в седле. Он поднял руку, увидев начальство тамплиеров. При этом выражение лица этого широкоплечего мужчины средних лет оставалось таким суровым, что жест можно было воспринимать не как добрый знак, а в качестве сигнала к атаке. Когда он поднял правую руку, те несколько рыцарей, которые тоже оставались в седлах, следуя за собственным командиром, сразу остановились.
А сам командир двинулся навстречу командиру тамплиеров. Подъехав поближе, он окинул Грегора Рокбюрна изучающим взглядом холодных выцветших голубых глаз. Его черный плащ украшали белые кресты. По одному гордому виду этого человека с бычьей шеей, с широко посаженными глазами, с узкими губами и большими залысинами было заметно, что этот властолюбец обожает покомандовать.
— Я капитан Арман де Бланшфор, — представился он.
Грегор Рокбюрн и Симон де Буланже тоже назвались.
Потом госпитальер подъехал к ним еще ближе и добавил:
— Я слышал, что вы, храмовники, затеяли здесь интригу, не желали пускать нас в наш собственный замок Тарбурон. Если это правда, то, воистину, вы поступили так, как не поступают добрые христиане.
Как там звали этого госпитального командира для Григория значения не имело. Он только сразу понял, что человек в черном плаще с белым крестом не настроен по-доброму. Иначе не начал бы беседу с осуждения бойцов храма, которые отстояли замок ценой своей крови.
— А я считаю, что вы свой замок бросили на поживу сарацинам. Мы же отбили его и удержали до прихода подкреплений, — сказал Родимцев.
Госпитальер промолчал, но взгляд Бланшфора наполнился злобой, скользнув по лицу Григория, подобно клинку. При этом лицо самого капитана
