— Бах! — Главный в шайке, привлекающий все внимание людей к своей персоне и явно получающий от этого удовольствие разбойник, навскидку пульнул в клерка из своего барабанника. Пуля прошла чуть правее головы заикающегося клерка, попав в стол и отколов от него длинную щепку.
— Ой, промазал. Ну ничего, сейчас я подойду, и если ты, паскуда такая, резко не вспомнишь про ключ, то второй раз я точно попаду в цель. Где ключи от сейфа, свинота ты жирная.
Четвертый налетчик, последний который до этого момента еще не произнес ни слова, пока остальные разбирались с людьми, закрыл дверь банка, повесил предусмотрительно принесенную с собой табличку «ревизия», потом бросился к шторам и тоже сделал так, чтобы с улицы было не видно, что происходит в помещении отделения Первого Российского Банка. После этого он, перехватив оружие начал обходить помещение банка и проверять все боковые комнаты на наличие там людей. Всех, кого находил, выводил и так же молча укладывал на пол в общем зале. К счастью, сопротивления никто не пытался оказывать, потому что убивать обывателей князю Алексею Петровичу Чегодаеву не хотелось совершенно. Да и вообще грабить банк потомку двухсотлетнего княжеского рода было противно, но вот выхода другого он просто не нашел. Либо так, либо в петлю. Последнее конечно выход, но вот двоих детей он совершенно точно на ноги помочь поставить не поможет. Да и вообще самоубийство князю всегда казалось чем-то сродни дезертирству, ну а в этом грехе боевого ротмистра-кирасира, прошедшего Царьградскую войну до самого Рейна, обвинить уж точно никто бы не смог.
История падения семьи Чегодаевых началась не вчера. Собственно мелкий татарский княжеский род никогда не мог похвастаться особым богатством, в начале века еще при отце нынешнего императора им принадлежало несколько деревенек на полтысячи душ крепостных, что позволяло худо-бедно оплачивать себе ту жизнь, которая должна быть у нормальных столичных дворян. Иметь свой дом, содержать выезд, выделять приданное дочерям, служить в гвардии — не в гусарах конечно, но все же — и в целом не испытывать нужды.
Потом отец Алексея Петровича ввязался в неудачный заговор против Александра I в 1815 году и уехал на каторгу. Самому теперешнему налетчику пришлось уходить из гвардии, куда поступил только за год до этого, переводиться в армейский полк и прощаться со всем карьерными перспективами.
Отслужил десять лет в конном полку, воевал на Кавказе вышел в отставку по истечении десятилетнего срока. Денег хронически не хватало, пришлось продать дом в столице и уехать в имение в Тамбовской области.
А потом пришел этот… И понеслось.
Чегодаев всегда считал себя нормальным человеком. Любил охоту, разводил собак, трахал крепостных девок, играл в карты… Умеренно. Занимался хозяйством по стольку-поскольку, считая, что все эти денежные дела, они дворянина не достойны, настоящий князь должен воевать, водить полки на врага. Ему с карьерой не повезло, многого выслужить не смог, ушел в отставку штаб-ротмистром, когда понял, что батальона ему никогда не дадут из-за отца-заговорщика.
Ну а деньги… Нанятый управляющий оказался вороват. Второй — когда первого поймал буквально с поличным, — как выяснилось, был не лучше. Потом император взял и отменил крепостное право, нанеся тяжелейшую пробоину хозяйству князя. Он попытался отбить свое, подняв стоимость аренды земли, но крестьяне неожиданно начали разбегаться, попытка удержать их силой наткнулась — и это, можно сказать, окончательно уверило мужчину в том, что наступают последние времена — на полное непонимание властей. Он буквально чуть не попал на каторгу за то, что приказал поучить пару особо задиристых простолюдинов. Отделался штрафом, но ненависть к нынешнему императору, подрывающему устои общества, приобрел всепоглощающую. Они даже как-то обсуждали с такими же соседями-бедолагами из тамбовского дворянского собрания возможности изменения государственной политики, вплоть до самых радикальных, но… Однажды в имение заехал невзрачный ротмистр из СИБ, показал пару анонимных доносов, в которых князь Чегодаев выставлялся опасным смутьяном и попросил не доводить до греха. Можно сказать, вынес устное предупреждение. На этом весь революционный запал неудачливого заговорщика и угас, повторять судьбу сгинувшего где-то в Сибири отца князь не хотел совершенно.
Потом в начале тридцатых было короткое увлечение акциями железных дорог. Они тогда росли как на дрожжах, казалось, любой может сделать тут состояние буквально из воздуха. Результат закономерен — крах 1834 года, проданные чтобы расплатиться с долгами земли. А потом и само имение, содержать которое без постоянного дохода было просто невозможно.
Потом были три года бесконечных попыток как-то пристроиться в новой жизни бедного человека. Сначала князь не хотел возвращаться на службу — там шли реформы, менялось все, рекруты сменились призывниками, к ним почему-то стало нельзя применять телесные наказания. Появились бесконечные учения, красивую форму поменяли на что-то отвратительное цвета дерьма, в офицеры начали массово пролазить чуть ли не вчерашние крестьяне, а дворян отправляли учиться даже тех, кто на службе уже оттрубил два десятилетия. В общем, как тогда думал Чегодаев, шел процесс уничтожения вооруженных сил страны.
Два с половиной года князь вынуждено работал преподавателем в гимназии и возненавидел это дело всей сущностью. От корней волос до кончиков ногтей. Поэтому начавшуюся большую войну воспринял как знак свыше и все же вернулся на службу. Три года войны описывать нет смысла. Ходил в атаку, труса не праздновал, был награждён «клюквой» к оружию, получил ротмистра и пару новых шрамов, как уже упоминалось, победу встретил на Рейне.
Потом отслужил еще положенные по договору два года и вновь вышел в отставку в 1841 году. Армия активно сокращалась до размеров мирного времени, и в ней Чегодаеву просто не нашлось места. Нет, ему предлагали сдать по-быстрому — как ветерану со всем уважением, но без поблажек — экзамены, получить майора и батальон где-то на краю света. Тем, где через пару лет встал новый город Владивосток, было много пустой земли, чуть-чуть местных узкоглазых и полтора европейских лица на тысячи километров окрест. Как ему сказали, в батальоне европейцами будут только офицеры, подофицеры и сержанты, а большую часть рядовых еще предстояло набрать из тамошних новых подданых императора. Князь представил себе эту затею, сплюнул в сердцах и написал рапорт — ну его к чертям такие приключения, майорские погоны и шанс получить полковника к отставке через пятнадцать лет того не стоят. Хоть может и прогадал, этого уже не узнать.
Следующие четыре года получились достаточно спокойными, больших денег князь заработать не мог, но денежное содержание отставного ротмистра кое-как позволяло жить. Не в столице опять же, но на жилье, еду и так по мелочи хватало.
Князь попытался пролезть в земской совет Тамбовской губернии, но там, как оказалось, всем правили толстосумы, ему бедному отставному офицеру получить хоть сколько-нибудь реально хлебную должность было крайне сложно. И опять Чегодаева раздражала эта «молодая поросль», вчерашние разночинцы, нувориши, сумевшие нахапать как-то денег, заработавшие состояние на войне, пока он природный князь защищал отечество живота на жалеючи. А еще они были чуть ли не через одного дворянами, чаще всего личными, не потомственными, но, черт побери, какой из вот этого… Дворянин? И вот с ними он должен был сидеть бок о бок, ручаться как с равными, а ведь были в губернском собрании и вовсе крестьяне от сохи, сумевшие как-то после 1829 года развернуться, скупить участки менее оборотистых соседей и стать большими по меркам губернии хозяевами. Всего за каких-то пятнадцать лет дворян-помещиков, соль земли русской, на которых последних пятьсот лет держалось государство, сменило безродное сиволапое мужичье. От этого князь скрипел зубами, регулярно прикладывался к бутылке, но терпел. Место в земствах было единственным для него способом держаться на плаву, пусть даже субстанция, в которой он плавал, была очень далека цветом и запахом от бургундского вина, имея подозрительно коричневатый оттенок.
