вульгарных семейно-бытовых распрей в стенах районной прокуратуры. Этой пошлятины следовало избежать любой ценой. Поэтому отреагировал я решительно и быстро. Метнувшись к Нюрке, я одним рывком вдёрнул ее в кабинет и сразу же захлопнул за ней дверь.
— Чего орёшь, дура?! — театральным шепотом проскрежетал я, не выпуская скандалистку из жесткого захвата, — Сама изменяешь мне на каждом шагу с кем ни попадя, а теперь скандалишь во все горло, как базарная торговка! Молчи! Не то выгонят тебя из прокуратуры с позором! — я смотрел в лицо Злочевской и пытался понять, доходят до нее мои слова или нет.
Нюрка оказалась гораздо вменяемей, чем я ожидал. Она с неожиданно неукротимой силой забилась в моих руках. Вырвавшись, она отвернулась в сторону и теперь вибрировала своим могутным телом отдельно, и молча. Между тем, в коридоре уже были слышны голоса. Прокурорский народ повылезал из своих кабинетов и пытался выяснить, кто же всё-таки испустил этот совсем недавний, но такой истошный вопль. Дверь открылась и в нее просунулась голова нюркиного альбиноса.
— Это не вы тут орали? — подозрительно заморгали белесые поросячьи ресницы.
— Это не мы тут орали! — заступил я ему дорогу, — Мы работаем, а ты иди, давай, отсюда, не мешай!
— Иди отсюда! — хором рыкнули на своего сослуживца две нервные прокурорские волчицы.
Белобрысого словно ветром сдуло. Дверь опять закрылась. Я счел, что покидать кабинет, не разогнав по углам возбуждённых подруг, было бы неправильно.
— А пошли-ка, Анна Романовна, чаю у тебя попьём? — подмигнул я по-свойски так и недоцелованной прокурорше Копыловой, — Ты этому своему упырю бесцветному шоколадку мою скормить еще не успела?
— Он не мой! — снова повысила голос возмущенная Нюрка, — А чай ты со своими мильцанерками пить будешь! — она ожгла меня ненавидящим взглядом.
— А ты, Наташка, зря радуешься! — она перенесла своё нервическое состояние на пышнотелую коллегу, — Корнеев, он ведь не просто так к тебе ходить повадился! Ему от тебя что-то нужно! — мстительная, но злобно-проницательная Нюрка разоблачила мой корыстный умысел моментально и безошибочно, — Ты попомни мои слова, подруга, не сегодня, так завтра он тебя обязательно о чем-нибудь попросит!
Помощник прокурора Наталья Сергеевна Копылова всё это время смотрела на меня и глаза её молили, чтобы я прямо сейчас и не сходя с места, опроверг злобные инсинуации хабалки Злочевской.
— Наговариваешь ты на меня, Нюра! — начал стыдить я наветницу, уводя её небеспочвенные обвинения в сторону, — Я, между прочим, к тебе шел предложение делать, а ты с этой бледной поганкой шуры-муры, оказывается, крутишь! Не будет нам счастья с тобой, Нюра! Неверная ты! Мне теперь Наталья нравится!
Я твердо посмотрел в глаза зардевшейся Копыловой, потом сокрушенно покачал головой обозленной Нюрке. А затем уже аккуратно выдавил растерянную Злочевскую из кабинета в коридор. Она оторопело таращила на меня глаза, но особо не упиралась. Экспромт с версией о сорвавшемся по её вине предложении моих руки и сердца сработал. Затворив за несостоявшейся невестой дверь, я обернулся к её сослуживице. Надо было уже что-то ей прямо сейчас говорить, но я пока еще не собрался с мыслями.
— Ты придёшь ко мне на день рождения? — ни с того, ни с сего вдруг спросила меня Копылова. — В эту субботу? Придёшь? — она смотрела на меня, как экзаменатор по истории КПСС после второго семестра. Строго и не мигая. Без малейших шансов на полемику.
Деваться было некуда, надо было организованно сдавать позиции.
— Эх, Наталья! — с налетом укоризны, тяжело вздохнул я, — А зачем же я, по-твоему, к тебе сейчас зашел?! — взяв за глотку гранёный графин с подоконника, я опрометчиво отхлебнул сразу треть теплой и отдающей лягушками воды.
— Ты шел предложение Злочевской делать, — напомнила мне памятливая именинница.
— Ну да! — на всякий случай не стал я перечить мадемуазель Копыловой, — К ней я шел с со своим необдуманным предложением! Что теперь, кстати, как ты сама видишь, уже неактуально. А к тебе я шел с вопросом относительно подарка! — я поставил графин на место, сдерживая рвотные позывы, — Тебе какие серьги больше нравятся? С рубинами или с изумрудами?
Упоминать о лучших друзьях всех девушек я не стал. Просто потому, что не помнил, были ли в трофеях, доставшихся мне от Воронецкого изделия с прозрачными каменьями. А про зеленые и красные камушки я точно помнил, что они были.
— С ума сошел?! — округлила глаза прокурорская помощница, — Шутишь! — облегченно выдохнула она. — Мне и цветов хватит! Адрес записать или запомнишь?
— Адрес я запомню, ты мне лучше скажи, куда ты те отказные дела? — покрутил я головой, осматривая углы кабинета, пытаясь узреть громадную стопку подшивок.
— Половина в шкафу! — легкомысленно отмахнулась Наталья. — А половину Аньке шеф отписал!
Недоброе предчувствие коварной подколодной змеюкой поползло в мою трепещущую душу.
— Наташ, а покажи мне свою половину этих отказняков? — небрежным тоном попросил я, — Просто хочу посмотреть, кого из наших вы зацепили.
Несколько секунд Наталья Сергеевна Копылова колебалась. Потом подошла к шкафу и открыв дверцу, показала рукой на бумажную стопку.
— Смотри! — отойдя от шкафа, она обиженно уставилась в окно.
Быстро перебрав подшивки, я похолодел. Отказного материала с потерпевшим Фесенко, постановление по которому выносил Стас, в шкафу не было. По словам Копыловой выходило, что он должен сейчас находиться на рассмотрении у Злочевской. С которой я совсем недавно и так не по-доброму расстался.
Чтобы осмыслить сложившуюся ситуацию, требовалось время. Время и душевное равновесие. Но ни того, ни другого у меня прямо сейчас не было. Поэтому я придвинулся ближе к сдобной Наталье и заглянув в её глаза цвета спелого крыжовника, вздохнул.
— Аня, наверное, была права, когда сказала, что тебе что-то от меня нужно, — не менее грустно вздохнула прокурорская помощница, — Что у тебя случилось? Я могу тебе чем-то помочь?
Вытолкнув скандалистку Злочевскую из кабинета в коридор, я защелкнул замок двери. И потому, не опасаясь чьего-то внезапного вторжения, подошел сзади и по-комсомольски обнял процессуально надзирающий орган. Для подтверждения искренности своего душевного порыва, положив обе милицейские ладони на прокурорскую грудь. Так-то, следовало бы прижать руку к своему сердцу, но грудь Натальи Сергеевны оказалась намного притягательней.
— Ничего у меня, душа моя, не случилось! — жарко прошептал я в шелковистый завиток
