Он растолкал толпу, вытаскивая за шиворот Ефима, который, судя по всему, пребывал далеко в нирване. Потом сам поймал коня и сунул поводья в руки Ефиму:
– Запрягай! Сударыня, – это уже к Снеженике, – как поеду обратно, обязательно навещу!
– Зачем? – немного растерялась та.
– Мне может потребоваться ваша... помощь, – князь поиграл бровью и скрылся в толпе.
– Только попробуй! – сквозь зубы процедила Федоська, провожая его взглядом. – Так разукрашу – вовек не забудешь! Он не по тебе!
– По тебе ли? – ехидно усмехнулась Снеженика.
Этот хлыщ ей и даром не сдался, но позлить Федоську страсть как хотелось. Та уже пыхтела как паровоз. Воображение подкинуло картинку: они с Федоськой катаются по снегу, таская друг друга за косы, вокруг смеются люди, лают собаки, скоморохи люто завидуют, а Димитрий разочарованно качает головой. Синяк под глазами, клок выдранных волос в руках, рассыпанные бусы на снегу... Финал. Аплодисменты.
Федоська, судя по всему, подумала о том же, поэтому грозно полыхнув глазами, развернулась и зашагала прочь.
Снеженика оглянулась в поисках своих. Девчат и след простыл – наверняка театру побежали смотреть. Дед Данила обнаружился за накрытым столом. Он восседал у самовара и воодушевленно играл бабкам на гармони, те млели и охотно подпевали. Димитрия нигде не было видно, зато рядом вещала бабка Матрена, взахлеб докладывая новости всем любопытным:
– Какого-то дурня прислали – грамоте не обучен, манер не знает. Молодой да бестолковый аки пень дубовый. Говорит не по-людски, двух слов связать не может. Его даже Глашка Данилова за пояс заткнула.
– Дык енто он петуха ее испужался!
– А петухов от него прячьте, сказал, подати собирать будет, с кажного двора по петуху, ага! Себе на пропитание. А Ермолая Потапова, почти покойного, дорогу на мельницу расчищать отправит!
Снеженика закатила глаза к небу. Во дает бабка! Отсюда и повелась, наверное, игра в испорченный телефон. Но что же делать дальше? Она призадумалась. Можно присоединиться к девчатам, хотя здорово распирает поискать Димитрия, но нужно сначала отловить Звездоцапа...
– Барин тонет! – вдруг истошно заголосили в толпе. Все засуетились, кто-то взвыл, бабы ахнули. – Почти весь утонул! Не уберегли посланника царского!
_____
Внимание! Автор не претендует на историческую точность! Помним, что роман юмористический, а не исторический)))
Глава 22
– Барин тонет! – толпа рванула к речке. – Ой, батюшки, что деется!
Снеженика подцепила юбку и заторопилась вслед за всеми. Когда он успел-то? Только что тут был, глазки строил!
Селяне столпились на берегу, в глазах у баб читался ужас.
Деревянные сани медленно уходили под треснувший лед прямо на середине реки. Они надсадно скрипели, проседали, кренились на левый бок и на глазах погружались в ледяную воду.
На крик сбежался и сосновский люд с другого берега: дети, бабы, рыбаки. Народ галдел, суетился, бегал взад-вперед, но лезть на лед никто не решался. Все с любопытством смотрели на дорогие сани и рвущего жилы коня, что отчаянно пытался выбраться из ледяной ловушки. Коня держал под уздцы уже протрезвевший Ефим и отчаянно тащил его из воды. Ледяное крошево летело из-под копыт, конь бился и фыркал, стреляя полными ужаса глазами.
С князем ситуация обстояла и того хуже. Он, судя по всему, ухнул в воду, как только сани черпнули воды, и теперь почти по плечи был зажат между санями и кромкой льда, что угрожающе трещал и крошился от любого прикосновения. Одно неосторожное движение – край отломится, и сани тут же перевернутся. Одной рукой Долгомышкин цеплялся за деревянный обод, второй – пытался снять напитанную водой шубу.
– Да кой же бес тебя сюда понес? Переправа-то правее! – орали с берега Ефиму. – Коня отстегивай быстрее! С санями не выдюжит!
Ефим суетился, пыхтел и не знал, за что хвататься: он то бросал коня и бежал к саням, потом спохватывался и спешил обратно, черпая валенками воду. Лицо покраснело, борода висела сосульками, изо рта вырывался пар.
– Во дура-ак! – возмущались мужики. – Здесь полынья, и лед некрепкий, у нас про то кажный ребенок знает!
– Дык дети санками и накатали, вот конюх и попутал спьяну! – галдели на берегу.
К реке сбегались все новые люди, участливо уточняли, что к чему, мотали головами и присоединялись к громко сочувствующим.
– Князь по указу самого амператора к нам приехал! Управу чинить! А конюх его с цыганами напился, да в полынью его и завез. Теперя тонет! – вещала вездесущая бабка Матрена. Она, как представитель местных СМИ, собрала вокруг себя наибольшую кучу народа. Только микрофона в руках не хватает и оператора с камерой рядом.
– Дык это и не конюх даже, а писарь...
– Да какой он писарь, просто дворовый мужик...
– Эх, не уберегли князя...
– О-хо-хо, молодой, совсем не пожил... А цыгане-то выступать будут?
– Глядите! Глядите!
Лед опасно затрещал, от полыньи в разные стороны тонкими змеями поползли трещины.
– Барина, барина спасай! – подсказывали мужики суетящемуся Ефиму. – Бросай коня!
Тот месил ногами ледяное крошево, проваливаясь по колено в воду, но ухитрился-таки отцепить упряжь. Перепуганный конь заколотил копытами по льду, Ефим упал на пузо, подтягивая его за поводья.
– Бросай его, дурак! Сани сейчас перевернутся, и князь твой полностью потонет!
Сани совсем просели, наполняясь водой, и медленно завалились назад. Бабы в толпе заголосили.
Ефим вскочил, бросил поводья и метнулся к саням, запутался в ногах и плюхнулся на лед, проехав на пузе почти до самой полыньи.
– Во непутевый, ведь сам сейчас провалится, ни князя не спасет, ни коня!
– Дык помочь бы... – неловко заикнулся кто-то в толпе.
– Дык помоги, коли жить надоело!
– Ох, пропал князь! Совсем пропал! Жалко.
– Ну, пойду Ермолая Потапова порадую, что ему дорогу до мельницы не чистить...
Снеженика наблюдала за всем как в замедленной съемке. Перед глазами проносились смазанные образы, звучал бабий гомон, скакали друг через друга переливчатые солнечные зайчики. Мозги сбились в кучу, а разум будто сразу отключился: ни размышлений, ни логики. Ни одного мало-мальски разумного сомнения, только одна ясная мысль: человек же тонет! А они стоят и просто смотрят!
Сама не понимая, что делает, она скинула шубейку и выхватила бадик из рук первой попавшейся бабки.
– Глашка! Ты-то куда лезешь! Вот бедовая девка, потонешь ведь! – завопили из толпы.
Осторожно, почти на четвереньках, добралась до саней, где уже по шею в воде бултыхался Долгомышкин, цепляясь окоченевшими руками за лед.
– Держись! – заорала, перекинув ему палку. – Шубу! Шубу сними!
– Тут либо держись, либо сними! – булькнул князь.
– А надо и то, и другое!
– Санями прижало, пошевелиться не могу! Надо ждать, пока утонут!
Сани снова просели, темная утроба ухнула подо льдом, издавая чавкающий звук, словно сам дядька Водяной заглотил, и кромка льда пошла мелкими трещинами. Сейчас раскрошится – и все!
– Хватай!
Раздался оглушительный хруст. Лед затрещал, мелькнули полозья, вода гулко булькнула и сомкнулась, увлекая сани вместе с князем за собой в ледяную бездну. На берегу завизжали, кто-то повалился в обморок.
Снеженика бросила палку, упала на живот, окуная руки в воду. Надрываясь изо всех сил, подтащила князя за меховой воротник. Тот плевался и отфыркивался.
– Гляди, как цепляется! Во девка! Брось его, Глашка, на кой он тебе?
– Дык замуж захочешь, не так цепляться начнешь!
Глаза князя излучали отчаяние.
– Бросай... – посиневшими губами вымолвил он, – не выдюжишь…
– А вот фиг вам, Василий... как вас там по батюшке... Не отпущу! – сквозь зубы прошептала Снеженика и закричала, срывая голос: – Шубу снимай!
Лед рядом затрещал и просел под грузным телом Ефима.
– Не подходи! – заорала ему Снеженика, и тот остановился как вкопанный. – Не выдержит! Иначе все утонем!
