Ознакомительная версия.
Старенькая церковь, прохладный зал, забитый скамьями, грубо сколоченными из пальмовой древесины, перед священником – странная пара, хотя в этих краях всё немного странное.
Жених – шкаф квадратный, в классической американской тройке, с чёрным цилиндром на голове.
Невеста – невысокая стройная фигурка в чём-то невесомом, лицо скрыто тёмной вуалью.
Привычно, не запнувшись ни разу, отец Джон довёл обряд до установленного свыше финала:
– Если кто-либо из здесь присутствующих знает причину, по которой этот брак не может быть заключён, – пусть встанет и сообщит нам об этой причине.
В храме повисла тишина, через минуту разрезанная на части звонким девичьим голосом:
– Я знаю непреодолимую причину, не позволяющую этому браку быть заключенным в соответствии со всеми канонами, установленными нашим Создателем!
К своему громадному удивлению, и отец Джон, и немногочисленные свидетели этой церемонии вдруг поняли, что это сказала сама невеста.
А девушка тем временем продолжила:
– Этот человек – мой двоюродный брат. И поэтому я отменяю эту свадьбу!
Вуаль отлетела в сторону: озорные голубые глаза, длинные, блестящие даже в полумраке церковного зала каштановые волосы…
Глаза священника округлились в нешуточном изумлении, красиво очерченный рот широко приоткрылся.
Горячие девичьи пальчики резко, но одновременно нежно коснулись нижней челюсти отца Джона. В ту же секунду крепкие белые зубы ревнивца громко цокнули – верхние о нижние.
Через секунду-другую раздался негромкий смех:
– Лузеру – саечка!
Занавес, господа мои, занавес…
– Хрень какая-то, – заявил Лёха. – Америка, понимаешь. При чём здесь какой-то Олежка? А «лузер», это ещё что за птица? Да, свалилась нам на голову эта деваха. Что с ней теперь делать, ума не приложу. Сдать вертухаям, то есть – нашим с тобой товарищам, по-новому? Впадлу это. С собой оставить, вылечить, откормить, да и использовать по прямому назначению? Тоже нехорошо как-то, да и искусать такая запросто может. А если так: вылечить, откормить и отпустить на все четыре стороны? Так у нас и у самих припасов мало, нечем делиться. Ты, командир, что думаешь?
– «Лузер», в переводе с английского, означает «глупыш», – усмехнулся Ник. – И очень похоже, что этот эпитет можно, мой друг, и к твоей скромной персоне отнести.
– Чего обзываешься-то? – набычился Лёха. – Эпитет какой-то, персона. Глупым обозвал ни за что ни про что! Ты поаккуратней, начальничек, поаккуратней. У меня душа нежная, обидчивая. Могу и в табло засветить…
– А, вот, сам посуди, – объяснил Ник. – У отца Порфирия что на руке вытатуировано? Правильно, «Олежка». Там, в рассказе – священник, у нас – батюшка…. Ну, соображай!
Через пару минут дошло до Сизого:
– Ты хочешь сказать, что эта бикса белобрысая, в компании с песцом недоеденным, к отцу Порфирию шла? Как бы – невеста? Это он её когда-то, в Ленинграде ещё, будучи мореманом, приревновал и из-за этого в попы подался? Так?
Ник согласно покивал головой.
– Во, дела! – Лёха восхищённо поскрёб щеку, поросшую седой щетиной. – Про такое же книжки писать надо. Вот оно как бывает…
– Да написано уже, – Ник мятой тетрадкой потряс. – Не в этом дело. Ты давай собирайся, бери эту барышню на руки и неси к батюшке нашему, пока у неё температура опять не подскочила. Вот, он с ней пусть и разбирается, раз она его невеста…
Ник бушлат снял, блондинке на плечи накинул, пуговицы все застегнул.
Лёха в карман штанов здоровый кусок оленины запихал, девицу через плечо перекинул, Нику подмигнул:
– Ты тут не скучай без меня, веди себя тихо, рыбку лови. Через сутки вернусь. Ну, покеда, командир!
Проводил Ник Сизого с ценной поклажей на плече, что называется – «до околицы», в избушку вернулся, кружку чая выпил, уснул.
Проснулся резко, словно толкнул его кто-то. Открыл глаза: в крохотное окошко солнце светит ярко, а на душе неспокойно так, муторно.
Вышел из избы, огляделся по сторонам.
Точно, влип! Вон они, красавцы в пятнистом камуфляже, на том берегу Паляваама.
Двое прямо напротив избушки стоят, метров четыреста всего до них.
– Эй, дрюг! – с того берега донеслось. – Ми свой! Не бояться! Ми – друзья!
Видали мы таких друзей – в гробу сосновом, с белыми тапками на синюшных ногах…
Вон ещё трое, в километре вверх по течению, бредут через реку: сперва по колено в воде, потом по пояс, по грудь.
А вот и другая троица, но уже ниже по течению, через Паляваам переправляется.
Понятное дело, в клещи берут, умники, не иначе – живым взять хотят. Ур-роды!
«Как там Шняга говорил о бедном котёнке, к которому в гости пришёл пушистый песец? – усмехнулся про себя Ник. – Похоже, эта знаковая ситуация и наступила. И я – в роли того бедного котёнка…»
Долго раздумывать не стал, рванул по направлению к ближайшим сопкам, забирая вверх по течению реки, стремясь успеть выскочить из капкана. Вниз по реке нельзя было двигаться – помнил, что устье Паляваама сильно заболочено.
Быстро бежал, что было сил. Минут через десять пот начал застилать глаза, сзади уже азартные крики были слышны, но не стреляли, видимо, хотели всё по-тихому сделать.
Добежал Ник до двух ближайших сопок, припустил по распадку, что проходил между ними. На повороте поднялся по каменистой россыпи наверх, на скалу, метров сто по гребню вдоль распадка прошёл, место подходящее выбрал, залёг, запал в гранату вставил.
Отдышаться толком не успел – оглоеды показались. Три штуки – как и ожидалось, вооружены до зубов – бегут по лощине друг за другом, отрывисто переговариваясь, причём по-английски, что странно. Ведь всё говорило о «немецком следе»!
Неосторожно это они – так кучно бежали, совсем даже напрасно.
Всё же Ника на той базе, что располагалась на мысе Морье, успели научить некоторым полезным вещам, могли бы эти «пятнистые» и поосторожней себя вести, проявляя уважение к противнику.
А так – сами виноваты.
Нику до них метров тридцать было, не больше, сверху все видны как на ладони.
Дождался нужного момента, метнул гранату. Качественно рвануло, жаль, что громко. Рассеялась пыль, тихо внизу, ни звука, ни стона. Неужели всех убрал, одним ударом?
Решил вниз спуститься. Опасно, конечно, но надо, как в таких делах без оружия? Необходимо трофейным разжиться, раз своего нет.
Тихонечко спускался, от камушка к камушку перекатываясь, нож держа наготове.
Вот, уже метров семь осталось до неподвижных тел. Ещё чуть-чуть…
Неожиданно один из лежавших резко приподнял голову, вскинул винтовку.
Прогремел выстрел, Ник метнул нож…
Глава одиннадцатая Миттельшпиль – середина игры
Промазал «пятнистый», ушла пуля в белый свет – как в копеечку, сантиметрах в трёх от головы Ника. Зато его нож точно в цель попал: прямо в горло противника, перерубив сонную артерию. Молодец, Епифанцев, хорошо учил!
Кровь тоненькими струйками брызнула во все стороны, захрипел «пятнистый», набок завалился.
«Надо будет, когда в Ленинград вернусь», – пронеслось где-то на уровне подсознания, – «ещё с Епифанцевым позаниматься. Пусть научит с пращой работать, из лука стрелять, звёздочки метать японские…»
Со стороны входа в распадок раздались выстрелы – ага, значит, и вторая группа подошла. Не могут, бедняги, понять, что за взрыв такой был, вот и нервничают, выстрелами условные сигналы своим подают. Только, извините, некому им ответить. Все, как говорится, на фронт ушли…
Ник подобрал винтовку, что валялась около ближайшего тела, оглядел внимательно.
Хорошая машинка, похоже – винчестер, но переделанный под многозарядную винтовку. Ага, вот сюда магазин на пять патронов вставляется. Пошарил по карманам трупа, в нагрудном ещё пять магазинов нашёл. Пятью пять – двадцать пять! Совсем неплохо, ещё повоюем, граждане дорогие…
Ник заглянул покойнику в лицо, ещё одна загадка образовалась: у усопшего в роду явно негры были – кожа цвета крем-брюле, нос характерный. Да, ещё один факт, ставящий «немецкую» версию под сомнение.
Подмывало опять засаду устроить, да нельзя. «В одну реку дважды не войти, снаряд в ту же воронку дважды не падает» – мымра очкастая на базе учила, психологиня хренова. Правильно всё, вторая группа в распадок теперь осторожно будет входить, обходя по сопкам с двух сторон. Если бой принимать, то слабые шансы совсем рисуются, нулевые.
Одно остаётся – прятаться тщательно и отходить скрытно.
Легко сказать – прятаться. Где, собственно? Тундра для этого дела – не самое лучшее место на планете, всё пространство просматривается на многие километры. Труба – дело. Пишите письма мелким почерком, непосредственно – на небеса…
Ник полз куруманником. Хотя этот термин вряд ли приемлем для описания природных ландшафтов Чукотки. Куруманник, как услужливо подсказывала память, это где-то там, в Сибири: ракита, ива, вереск, багульник, прочие симпатичные растения.
Славный такой кустарник, главное, что высокий, до полутора метров бывает, прятаться в таком – одно удовольствие.
Ознакомительная версия.
