— Ты каждую свободную секунду только и думаешь, как поправить своё здоровье, — отмахнулся остроухий.
— Ты постоянно что-то пытаешься узнать! — воскликнул поэт. — Что могло понадобиться в такую рань, ты не расскажешь?
— Тише! Ну а ты что делал утром? — я обратился к высокому парню, пытаясь отвести в сторону разгорающийся конфликт.
— Я? В гильдии сидел. Ну, Лудик ушёл рано, а Ридалий сказал, что б его ждали в гильдии. Вот я и сидел там. Ну, мы сидели, — он перевёл взгляд на четвертного парня, смотревшего на всё так, будто это лишь дурные грёзы послеобеденного сна.
— Да. Я тоже сидел… там, — парень был ниже всех на голову и его рост сильно контрастировал с хрипящим голосом, у которого ещё и тембр скакал то вверх, то вниз. — Имтар Кассель. К вашим услугам.
— Вот и познакомились. Теперь слушайте внимательно. У вас заключён контракт с гильдией, вы все состоите в одной группе — это значит, что любые конфликты должны быть исчерпаны. Вернётесь в город, вот тогда и ссорьтесь сколько угодно.
— Но ведь не ссорились, о нет! — с придыханием возразил поэт. — Ибо же давно знакомы мы вдвоём, что б знать причуды душ друг друга и злобы не таить.
— Не давно, а всего лишь месяц, — остроухий поправил Ридалия.
— Я могу сделать вывод, что конфликт исчерпан? — парни в ответ дружно закивали. — Хорошо, тогда пойдём. А чтобы нам не скучно было, вы вдвоём расскажите, чем занимались. Начнём с тебя, раз ты первым ушёл.
— С меня? — удивился Лудик, и тут же принялся отнекиваться да различными предлогами уйти от разговоров о его личных делах. Остальные парни наоборот: горели желанием услышать его историю и ни на секунду не останавливались в попытках уговорить равнинного эльфа.
— Ну хорошо! — Лудик долго сопротивлялся, но всё же сдался. — Я скажу, я скажу… Я в церковь ходил.
— Ты? В церковь?
— Да, Ридалий, в церковь… Почти в церковь. Вчера мне нашептали, по секрету… Ликус, вас тоже это касается, — я на ходу поднял правую руку в клятвенном жесте, и эльф продолжил: — Только не удивляйтесь — в одной из окрестных деревень какая-то баба родила осквернённого ребёнка.
Я чуть было не запутался в собственных ногах от неожиданности. Проявив хладнокровие и не подав вида, я продолжил вести за собой благородных, но чувствовал — что это всё не к добру. И даже больше — к одному большому и крайне скверному переполоху.
— А, чего необычного?
— Да нечего, если не знать, что его в живых оставили! — парни настолько оказались удивлены этим фактом, что встали на месте. Они смогли вернуться к движению только после намёка, что обсуждать скверну лучше на привале у костра, чем стоя в чистом поле.
Идя дальше, благородные продолжали гадать и пытаться понять причины, из-за которых ребёнку сохранили жизнь, а не убили сразу.
— В какой деревне это случилось? — я решил вклинится в разговор, идеально отыгрывая заинтересованность.
— Мне не сказали названия, — сразу же ответил Лудик. — Но сказали, что кто-то из местных взял его на сохранение.
Этот парень полностью соответствовал своему описанию. Надо попробовать вытащить побольше информации из него. Такие люди как он на лесть не ведутся, но вот признание заслуг — для них как амброзия для наркомана.
— В деревне, где я живу, недавно у одной крестьянки роды были. В тот день было тихо, и жители вели себя спокойно, но проверить надо будет. Спасибо за информацию. Она может пригодиться.
— Да не, вы что, я ничего…
— Ты что-то ещё знаешь?
— Только то, что трихтих Хубар должен будет поехать туда через две недели, но… — он замолчал, не желая дальше говорить и хоть как-то раскрывать свои планы.
— Сказал одно, но не сказал другое,
Гнуснейшей подлостью окрасившись при том.
Уж лучше продолжай, задев нас за живое,
Иначе прослывёшь отвратнейшим плутом!
— Хорошо, скажу, — сдался Лудик. Его самомнение явно подросло за прошедшие пять минут, и он решил быть более откровенным. — Я договорился, чтобы никто в деревню не ехал, а наоборот — этот придурок, что взял ребёнка на сохранение, сам притащил его в церковь. Как раз в день праздника. Там уже всё назначили и должны сегодня передать старосте деревни.
Во второй раз я чуть было не споткнулся. Но сейчас хотелось развернуться и воткнуть эльфу кинжал в горло! Я ведь рассчитывал, что ребёнка у Лины заберут перед, ну или после праздника — а теперь выясняется, что придётся самому его в город тащить⁈ Надеюсь, Гильм прикроет меня от этой участи… Ага, прикроет, как же: ему церковник слово скажет, так тот сразу и обделается. И не важно, что это слова благодарности.
— А, тебе это зачем? — Забрим удивлённо уставился на эльфа.
— Ну ты что, здоровяк, не в курсе? Поговаривают, что если такие отродья выживут, то будут обладать прекрасными боевыми навыками. А у этого, если верить словам трихтиха, как раз уши полукруглые, как у медведя. Я сделаю его рабом, он вырастет и станет прекрасный цепным псом. Надо только выкормить его, чтоб не сдох.
— Ты может быть в себе представишь,
Что грудь ему свою подставишь,
И станешь сладострастно причитать,
Чтоб принял он мужскую благодать?
— Ты не прав, лично я не собираюсь его выкармливать, нет, но… — Лудик на секунду задумался, а потом резко махнул рукой. — Так и быть: как вернёмся, я сразу же пойду к трихтиху и выкуплю невольную одну у церкви. Она блудница местная.
— Может быть и я познал её, не скажешь? — Ридалий хитро подмигнул остроухому.
— Нет, Ридалий. Она где-то в переулках сношается, там и залетела от псины, а на лекарства денег у неё нет. Так и сношалась с животом огромным, а как приспичило рожать, то сразу к церкви полетела и давай кудахтать. А разве святые люди не помогут нуждающемуся?
— А, теперь она церковный раб? — Забрим сделал несколько странный вывод, о чём ему тут же поспешил сообщить Лудик.
— Дубина ты. Как, по-твоему, у церкви могут быть рабы? Только невольники: отработают потраченные на них деньги и будут свободны. А вы сами знаете, что она только одну вещь умеет делать.
— Не одну, но несколько.
Остроумная шутка Ридалия понравилась ребятам. Настолько, что где-то на опушке леса птицы соскочили со насиженных мест и постарались улететь куда-нибудь подальше: их напугала волна хохота, больше похожего на ржание трёх лошадей. Имтар, в отличие от друзей, в своей привычной меланхоличной манере лишь легонько улыбнулся и продолжил отрешённо смотреть в сторону леса, к которому мы постепенно приближались.
— Скоро добавится ещё одна, — продолжал Лудик, — кормить грудью начнёт после родов. Вот тут-то я её и выкуплю, притом легко: такой сброд с удовольствием ведётся на обещания теплой постели и сытой жратвы. Она ещё будет просить поставить и ей и своему ребёнку полную рабскую печать. И это отродье скверны куплю, а она его вырастит как родного. Главное, чтоб Хубар не подвёл.
— А, он что?
— Какого-то младенца подкинули к церковному порогу. Совсем недавно. Как раз из-за него и взяли эту беременную, что б кормила его. А тут это отродье, которое никто точно кормить не будет. Трихтих обещал, что на днях младенца… Его случайно оставят на ночь под открытым окном, чтобы грудь освободить у этой шкуры, а то не получится её выкупить.
— И ты получишь сразу трёх рабов? Потаскуху, её младенца и отродье? — Ридалий хитро смотрел на остроухого.
— Отродье подрастёт и от тех двоих избавлюсь. А лет через пятнадцать эта тварь станет прекрасным боевым зверем.
— О! Это ты здорово придумал, ага! — просто, но с жаром в голосе Забрим похвалил своего приятеля и все трое парней так и продолжили обсуждать детей скверны, фантазировать и представлять какие именно будут способности у этого ребёнка.
К опушке леса мы подошли, когда солнце во всю освещало верхушки деревьев насыщенными оранжевыми тонами. Пройдя немного, я быстро вышел на вытоптанную за многие годы тропинку и повёл ребят вглубь леса. Тропа проходила по возвышенным местам и можно было рассматривать лес, не борясь провалится в лужу или грязное месиво. До землянки идти было ещё примерно час, но благородные уже не горланили во все глотки — они шли за мной молчаливой цепью, на их лицах отражалась усталость.
