— Намерен он…– Тихо пробормотал Вася, тактично отступив за мою спину. — Сам вот пусть и выходит на первые места. Совсем умом тронулся…
— Что ты там говоришь, Мишин? — Прилизанный вытянул шею, пытаясь рассмотреть Толстяка, который в свою очередь старался максимально этого избежать. Хотя, ясное дело, весь Ванечкин в три раза меньше, чем Вася.
— Говорю, вот Вы здорово придумали, Константин Викторович! В конце смены наш отряд получит знамя первенства. — Крикнул Вася из-за моего плеча. И тут же снова добавил себе под нос. — Дожить бы только…до этого конца смены…Не подохнуть бы… Энтузиаст чертов…
— Вот и отлично. Значит, так… — Костик кинул взглядом всех присутствующих. — Девочки остаются в корпусе с Еленой Сергеевной. Мальчики вместе со мной отправляются в лес. Научимся разбивать лагерь, разводить костёр и так далее. Покажу, как найти дорогу обратно. Как определять стороны света без подручных средств.
Пацаны оживлённо загудели. Их предложение вожатого привело в восторг. Всех, кроме, естественно, меня и Мишина. Правда, причины недовольства у нас с ним были разные. Для Толстяка любые физические усилия, кроме еды и сна, это — адский ад. Мое же недовольство вытекало непосредственно из поведения Костика. Он стал каким-то странненьким. Это факт.
Если до минувшей ночи вожатый смотрел только в сторону женщин, а чаще даже одной, конкретной, блистал своей харизмой, занимался самолюбованием и ни к каким супер показателям не стремился, сейчас у него произошёл сдвиг по фазе. Это уже стало заметно. Видимо, где-то в глубоких слоях подсознания Костик всегда хотел быть лучшим, а мы с Фокиной его эти слои знатно разворошили. Казалось бы, да и хрен с ним. Но теперь активность вожатого просто зашкаливает. Нет, может, оно и пройдёт. Может, просто еще свежи следы вмешательства гипнозом. Но даже за несколько часов я уже испытываю сильное желание Прилизанного придушить по-тихому, без свидетелей. Он своей активной деятельностью меня утомляет.
— Константин Викторович… — К вожатому сквозь толпу гомонящих пацанов, которые строили планы насчёт предстоящего похода, будто мы не на час пойдем, а на год, и прям сразу в тайгу или в южноамериканскую сельву, с трудом пробралась Елена Сергеевна.
— Что такое? — Константин повернулся к Леночке, но при этом в его взгляде больше не было даже намека на флирт. Наоборот, легкое раздражение, что она отвлекает его от важных дел.
— Константин…Мне кажется… — Вожатая покосилась на детей, потом подвинулась ещё ближе к Прилизанному. Наверное, не хотела критиковать коллегу открыто. — Мне кажется, Вы перегибаете палку. Дети очевидно после Ваших спортивных утренних экспериментов устали. Зачем Вы сейчас тянете их заниматься ориентированием?
— Послушайте, Елена Сергеевна, — Костик отстранился от блондинки. Причем, сделал это с таким лицом, словно она ему какие-то непристойности предлагает. — Я уже сказал, эту смену мы закончим лучшими. Наш отряд непременно получит знамя лагеря. Непременно! И больше никогда никто не сможет сказать Костику, что Костик неудачник.
Леночка открыла рот, собираясь снова что-то возразить, но на последней фразе Константина, закрыла обратно. Просто звучало и выглядело, конечно, странно, когда вожатый вдруг начал говорить о себе в третьем лице. Странно для Елены Сергеевны. Не для меня. Потому что я, естественно, грел уши неподалёку. Собственно говоря, моя догадка верна. Мы разворошили детские комплексы и обиды Поилизанного. Мандец…теперь вообще покоя не видать. Он задергает нас своими идеями, направленными на то, чтоб отряд вышел на первое место.
— Константин Викторович! — Звонкий голос Фокиной перекрыл болтовню пацанов. — А почему только мальчики? Я тоже хотела бы отправиться с вами в лес. Я тоже хочу научиться разводить костер, определять место ночевки.
— Маша…ты что? Ты никогда все это не любила….– Селедка, стоявшая рядом с Фокиной, дёрнула ее за руку. — Лес… Жуки, пауки…
Когда мы вернулись со стадиона, Тупикина, хромая, вышла из женской спальни, чтоб узнать у подружки все подробности. Ну, и, видимо, дабы убедиться в моем обещании, данном ночью. Что с Фокиной все в порядке.
— А что? — Маша на Тупикину даже не глянула. Смотрела она только на Костика. — Разве девчонки не могут принять участие? Это ведь несправедливо.
Естественно, псионику лес, костер и лагерь вообще не всрались. Он просто хочет снова оказаться рядом с вожатым подальше от людей. Понаблюдать. Оценить. Проверить догадку, к которой его подтолкнул я. Что Константин Викторович и есть его цель. Кстати, с этой точки зрения, поведение Прилизанного изменилось очень вовремя, мне на руку.
Оно исключительно совпадает с версией, будто именно в Прилизанном что-то не так. Тем более, с ним и правда теперь все не так.
— Маша… — Елена Сергеевна отошла от Костика, кинув на него взгляд полный сомнения. — Мы сейчас тоже займемся важным делом. Раз уж Константин Викторович обозначил цель выйти нашему отряду на первое место…давайте вместе поспособствуем этому. Напомню, среди мероприятий будет конкурс рисунков на асфальте. Вот мы с вами и решим, какой рисунок представит наш отряд.
Судя по лицу Фокиной, на неприличном месте она вида́ла Леночку с ее рисунками. Но сделать девчонка ничего в данной ситуации не могла. Поэтому вместе с Селедкой и остальными пионерками двинулась на улицу. Вожатая предложила обсудить предстоящий конкурс в беседке.
Фокина насупилась, конечно. И не она одна. Селедка тоже не выглядела довольной. А перед выходом вообще обернулась и посмотрела прямо на меня. Взгляд у нее был выразительный. Она этим взглядом словно спрашивала, ну, что? Это и есть твоё «все хорошо»?
Я сделал вид, что намеков Тупикиной не заметил. Тем более, Костик собрал всех пацанов в кучу и мы тоже двинулись на улицу.
Вот как раз по дороге, Мишин и завёл разговор про этот странный кусок ткани. Ладно, признаю, совпадение удивительное. Пентаграмма выглядела точь в точь как та, которую нарисовал я. Только в моем исполнении это было чистой воды баловство. Кому и на кой хрен понадобилось повторять шутку, не знаю.
— Ты думаешь, в этом есть какой-то смысл? — Ряскин повернул голову и вопросительно уставился на Толстяка.
Мы шли в самом хвосте вереницы подростков, которую вел вперед Прилизанный. Богомол, само собой, тоже двигался рядом с нами, с интересом слушая разговор, но как обычно, сам не говорил ни слова.
— Конечно! — Мишин явно чувствовал себя этаким Шерлоком Холмсом, а свою находку расценивал, как загадочную, страшную тайну. — Думаю, мы должны разобраться в случившемся.
— Пока ещё ничего не случилось…– Буркнул я.
— Пока, Ванечкин! Пока! — Толстяк поднял вверх указательный палец. — Ты что, хочешь дождаться беды? Нет. Мы должны сыграть на опережение.
— На опережение кого? — Я даже остановился, уставившись на своих товарищей. Ну, потому что, откуда эти бредовые речи? Среди самого опасного, что здесь имеется, точно нет какого-то драного куска с рисунком.
— А вот не знаю…– Толстяк развёл руками.– С этим нам и предстоит разобраться. Очевидно, что-то произошло. Сначала появился загадочный знак в девчачьей спальне старшего отряда. Потом, на трибуне я нашел этот кусок, вырванный из савана…
— Вася…– Я приблизился к Толстяку. Он, Ряскин и Богомол тоже остановились. — Это ты по непонятной причине решил, будто клок вырвали из савана. Но вообще не факт, что эта версия реальна. Даже, могу дать руку на отсечение, она, твоя версия — совершенно идиотская. Мало ли, какая ерунда там нарисована…
— Не отстаем! Ряскин, Мишин, Ванечкин! — Прилизанный заметил, что мы остановились. Он обернулся, маршируя на месте, как псих, честное слово, и прикрикнул на нас. Богомола не упомянул. Наверное, все по той же причине. С самого начала никто даже его имени не запомнил. Про фамилию вообще молчу.
Нам пришлось закончить обсуждение насущной темы и рвануть вслед за остальными.
Константин Викторович отвел нас в лес. В этот раз все происходило официально. Мы вышли через главные ворота, под удивленным взглядом сторожа, который наблюдал за этим великим исходом. Потом еще полчаса, может, больше, топали куда-то вглубь густо растущих деревьев.
