мёртвых.
Костры пылали практически бездымно, над берегом стоял густой хвойный аромат. Все в чёрном, комары напоминали призраков, пришедших из леса. Светлыми пятнами в тёмной громаде выделялись лишь Тэймэй в белом траурном кимоно и семья Крысина. У тех не было выбора в одежде, поэтому они обозначили скорбь чёрными повязками на предплечьях.
Белецкая с детьми принесли охапки разноцветных листьев к костру с погибшими воями. Они ничего не говорили, лишь молча возложили импровизированные букеты в знак уважения и почтения.
Наши боевые потери составили порядка четырёх десятков человек. В основном это были защитники мирного населения, которые нарвались на отряды наёмников и прикрывали собой людей. Более почётной смерти для воина сложно вообразить. Я никогда не был мастером говорить высокопарные речи, но слово всё же пришлось взять:
— То, что началось десять лет назад, закончилось здесь нашей победой. Победа эта со вкусом крови и горечи потерь. Можно говорить многое, но мы победили не только потому, что, как и другие роды, связаны клятвой служения и единым покровителем. Нет! Мы победили, потому что связаны узами крови. Мы все здесь одна семья. Как вои и кровники защищали до последнего вздоха мирных деревенских жителей, так и я буду защищать вас до последнего вздоха и до последней капли крови, моей или врагов. Мы позаботимся о семьях погибших, они ни в чём не будут нуждаться. На этом мы стояли и стоять будем, да не покинет нас Комар своим благословением.
Кровники и вои трижды проскандировали:
— Комар! Комар! Комар!
После наступила тишина, нарушаемая лишь треском дров, плеском воды у берега да шумом ветра в древних кронах.
Костры догорели. Пришёл черёд воздушников поднять пепел павших и отправить в последний путь. Останки наёмников маги земли подготовили к переносу на болото.
Наступал черёд гражданской церемонии прощания, и она имела некоторые отличия от военной.
Поскольку погибшие были использованы в ритуале, то хотя бы после смерти я хотел очистить их тела от скверны и подчинения.
Погибая в муках, защищая своих женщин и детей до последнего, они были достойны чистого перерождения. Этот костёр был самим большим. Вокруг него стояли женщины и дети, вернувшиеся из госпиталя. На лицах их застыли маски безразличия и печали. Такое состояние было результатом работы менталистов и ментаторов. Их услуги я заблаговременно оплатил ещё вчера, ибо, честно говоря, плохо представлял, что должны были чувствовать обычные люди, пережив подобное.
Деревенские сами попросили участвовать в церемонии прощания, когда я навещал их в госпитале накануне вечером. Отказать в подобной просьбе у меня язык не повернулся, поэтому я, как мог, постарался смягчить для них боль утраты.
Слова здесь были излишними и даже кощунственными. Поэтому пустив себе кровь, я принялся осторожно выводить на лбах погибших руну очищения. Шаг за шагом обходя помосты с погибшими, я объединял всех мучеников в огромную самоочищающуюся систему, фокусом которой должен был стать я сам. Ощущения от этого будут сродни реальному горению на костре, но это я уже проходил, потому…
Руны ложились на лица, а я невольно запечатлевал каждое из них в памяти. Лица, ставшие ценой моей ошибки и нашей победы.
— Покажи мне их, — прошелестел голос Тэймэй по кровной связи, — позволь разделить эту ношу с тобой.
И я показал.
Когда руны были нанесены, я отхлебнул из очередной фляги, поданной на этот раз Жуком, собираясь с силами.
— Ты уверен, что вытерпишь? — тихо спросил Комаро.
— Я уверен, что так будет правильно. Неважно, как мне будет. За свои ошибки нужно платить.
Я обмакнул палец в крови и нарисовал себе на лбу руну объединения. Стоило мне вывести последний элемент, как тело скрутило дикой болью. Я чувствовал, как из каждого тела ко мне потянулась ниточка агонии, страдания и ужаса, очищая бренные оболочки погибших. Эти эмоции были настолько сильными и концентрированными, что я упал на колени, сжал зубы, но продолжал смотреть на ярко пылающий погребальный костёр. Возможно, именно поэтому я первым увидел то, что повергло остальных в шок.
Белый дым отделился от огня, формируясь в фигуру и обретая знакомые человеческие черты. Кряжистый бородатый мужчина подошёл к своей семье, обнял жену и потрепал по вихрам мальчишку лет семи. Светлая улыбка озарила его лицо на прощание, и фигура истаяла. По толпе пронёсся вздох восхищения, а фигуры продолжали формироваться.
Погибшие прощались со своими семьями один за одним, очищаясь от боли и ужаса и уходя на перерождение с лёгким сердцем, а я всё смотрел невидящим взглядом в костёр. Боль закончилась так же резко, как и началась, но сил встать с колен у меня уже не было. Костёр превратился в пепел с последними алыми головешками. Я себя чувствовал так же, словно едва тлеющая головешка.
В душе́ было пусто и удивительно спокойно.
— Фигуры? Это твоих рук дело? — уточнил у Тэймэй по кровной связи, пока Паук и Маркус поднимали меня с земли.
— Их образы — да, но прощание… Я просто не могла знать, где чья семья.
— Комаро? — позвал я божество, даже не повторяя сути вопроса.
— Так было правильно, — услышал тихий ответ.
Глава 14
Знаете присказку: «Без меня меня женили»? Меня, хвала Богам, не женили, но ощущение я испытал похожее.
Ночь я провёл в школе, но на торжественном ужине не присутствовал. Тэймэй трижды приносила мне фляги от кровников, я их покорно опустошал, но моё состояние особо не улучшалось. Похоже, мне просто нужен был отдых. Поэтому ночь я бессовестно проспал. Наутро почувствовал себя как в старой шутке: «Если вы проснулись и у вас что-то болит, значит, вы ещё живы». Я был живее всех живых, ибо болело всё. Хвала богам и Матери Крови, хоть передвигался без посторонней помощи. А то было бы позорище. Не молодой барон, а развалюха. Тот ещё жених.
Пока я отсыпался, Арсений успел побывать в Санкт-Петербурге и подготовить к проживанию особняк. Я, честно говоря, даже задумался, уместно ли теперь продолжать жить в доме Виноградова. Как-никак это была спецоперация, запасной вариант. Это как раскрыть легенду разведчика.
Для себя пришёл к выводу, что легенда раскрыта лишь для императорской семьи, Орлова и Подорожниковых, значит, какое-то время, можно использовать особняк на Васильевском острове, уж очень он мне приглянулся. В крайнем случае оформлю сделку сам с собой и выкуплю в собственность Комарину.
Хотя среди перечня принятого от деда наследства мелькало что-то: то ли особняк в Петербурге, то ли имение рядом с ним, надо бы наведаться к Тигрову и уточнить.
Память Миши тоже подсказывала, что дом был. Совсем мелким карапузом Михаил бегал по зелёной лужайке среди фонтанов в большом парке, отец подхватывал его и подбрасывал в воздух, мать смеялась, но взгляд её был грустным, будто она догадывалась, что семейное счастье было мимолётным.
Я вынырнул из воспоминаний от слов Тэймэй:
— Если ты не против, я позвоню Подорожниковым. Нам нужно продолжать сеансы с Андреем.
Азиатка прятала взгляд и теребила шёлковый поясок кимоно. Такая скромность и нервозность были ей несвойственны и бросались в глаза.
— Не против, приходи потом в кабинет, позавтракаем вместе, — попытался улыбнуться ободряюще, но вышло излишне вымученно.
Тэймэй поклонилась и ушла, я же невольно заметил, что поклон вышел гораздо ниже обычного.
Надо бы разузнать, что там происходит в её голове.
Пока же лёгкий душ и пара кубков с кровью придали необходимую бодрость. Я ожидал Тэймэй, пил кофе и просматривал свежую прессу.
Тут-то у меня напиток поперёк горла и встал.
Передовица «Имперского вестника» гласила, что указом Его Императорского Величества от вчерашнего числа барону Комарину Михаилу Юрьевичу за закрытие двух прорывов шестого-седьмого уровня изнанки дарован титул графа с правом особой привилегии.
Откашлявшись, я представил, чем мне грозит подобная щедрость. Выходило, что исключительно общественным резонансом, который хоть и бывал порой полезен, но всё же чаще вредил. Шестой-седьмой уровень — это вам не кот наплакал. Чувствую, что лучше мне пока Виноградовым походить.
Ну и император, конечно, красиво разрешил ситуацию с основанием клана. Теперь, как сюзерен, я был выше Крысиных. Более того, наш клан со временем мог расшириться ещё больше.
Как подсказала память Михаила, особой привилегией могли
