Однако войдя в директорский кабинет, я застал там товарища Рогута в гордом одиночестве. Григорий Филиппович отчего-то не сидел за своим столом, перебирая корреспонденцию и сводки с полей битвы за производственный план, а стоял ко мне спиной и смотрел в окно, которое выходило на улицу Ленина. Что он хотел разглядеть среди падающих на землю больших хлопьев снега? Какие мысли роились в голове директора? В принципе догадаться было не сложно. Ибо мы все, так или иначе, перед принятием важнейшего решения, хотим заглянуть в будущее.
— Доброе утро, — поздоровался я, прикрыв за собой дверь кабинета.
— Здравствуй, Иван, — коротко буркнул директор и, развернувшись, подошёл к своему столу, на котором стояли восемь оловянных фигурок североамериканских индейцев. — Честно говоря, поначалу я в эту твою затею нисколечко не поверил, — Рогут взял фигурку индейца с луком и очень внимательно на неё посмотрел.
— Дали поиграть этих солдатиков своим детям? — догадался я.
— Кхе, — недовольно крякнул директор. — Ты даже не представляешь, какая была сегодня истерика, когда я забрал этих чингачгуков на работу. Присаживайся пока, сейчас остальные подойдут.
«Как же всё-таки у нас любят собираться и заедать, — думал я, спустя час бесплодных разговоров, которые вели: директор завода, секретарь парткома, бригадиры разных цехов и комсомольские вожаки. — Если так дело и дальше пойдёт, то нужно будет объявлять перерыв на обед и потом снова начинать переливание бессмысленных слов и предложений из пустого в порожнее и обратно».
Только один человек среди всех собравшихся высказался по делу и по уму. И это был защитник нашей заводской команды — Василий Богомаз, который в свободное от спорта время работал на заводе слесарем 7-го разряда. Он чётко сказал, что на производство одного стального кокиля, то есть специальной формы, куда заливается металл, уйдёт минимум один день, а то и два, так как работа слишком тонкая. Следовательно, на запуск производства наборов индейцев, ковбоев и пиратов потребуется целый месяц. А ещё Богомаз предложил использовать не дорогостоящее олово, а сплав: цинк-алюминий-магний.
— У нас в следующем году заканчивается 9-я пятилетка! — гудел секретарь парткома Юрий Георгиевич, широкоплечий и коренастый мужчина примерно 40-а лет. — Поэтому предлагаю производство этого детского баловства перенести на 1976 год.
— Производство этого, как ты выразился, баловства нам может по самым скромным подсчётам дать 200 тысяч рублей экономии в год! — рявкнул товарищ Рогут.
«Всё, по четвёртому кругу пошли, — подумал я, тоскливо посмотрев за окно. — Сейчас комсорги начнут по одному возмущаться, что в цехах и так работать некому. Так откуда возьмутся люди на этот экспериментальный литейный цех?».
— А я так скажу! Прямо! — гаркнул комсорг Бушуев. — В цеху, едрить, работать некому. А вы предлагаете вырвать из процесса лучшего слесаря Богомаза! Так мы никогда не договоримся.
— Я тоже считаю, что сейчас отвлекаться на ерунду мы просто не имеем права, — поддержал коллегу молодой перспективный и симпатичный бригадир комсомольско-молодёжной бригады товарищ Собянин. — Ответим трудовыми успехами на призыв нашей родной коммунистической партии!
«Это какой-то дурдом, — с грустью подумал я. — Деньги буквально валяются под ногами, осталось только нагнуться и их поднять, но это не входит в наши пятилетние планы, в которых чёрным по белому написано дать стране угля, а не игрушечных солдатиков. Потому что так завещала и запланировала наша партия. Правда она сидит за тысячи километров в Москве и просто не в состоянии понять, что жизнь меняется гораздо быстрее пяти лет, и что мир намного сложнее, чем это описывали в своих сочинениях Маркс и Энгельс. Помнится, в природе существовал такой динозавр с огромным телом и маленькой головой, который тоже с большим опозданием реагировал на нападение быстрого и вёрткого хищника. Он плохо кончил».
— А пусть Иван выскажется, — предложил Василий Богомаз. — Мы, который день вместе тренируемся, и мне кажется он толковый и деловой мужик.
— Знаем мы его дела! — отмахнулся парторг завода. — Разорил нашу заокеанскую команду, теперь здесь отсиживается и по девкам бегает, кобель.
— Благодарю за лестную характеристику, — улыбнулся я, удивившись скорости распространения слухов. — Товарищи, дело которое мы сейчас обсуждаем гораздо серьёзней, чем кажется на первый взгляд. Наш завод производит оборудование для местных угольных шахт. Верно?
— Нет, для Америки, — хохотнул парторг Юрий Георгиевич, чем вызвал всеобщий хохот.
— В этот, в Нью-Йорк конвейеры посылаем! Ха-ха-ха! — громче всех гоготал комсорг Бушуев.
— Теперь внимание: уголь, который добывают в шахтах, сжигается в кочегарках и на местной Яйвинской ГРЭС, — продолжил я, проигнорировав шутку. — Однако и кочегарки и ГРЭС не сегодня так завтра переведут на более дешёвый газ. А это значит, товарищи заводчане, что шахты скоро одну за другой начнут закрывать. Нет шахт — нет заказов на завод. Не будет заказов на завод, то чем вы будете кормить свои семьи?
После моего вопроса смех в одночасье прекратился. И на лицах некоторых мужиков, лично я, разглядел озабоченность, и даже испуг.
— Спокойно, товарищ Тафгаев, страна нас не оставит! — рявкнул парторг. — Там поумнее тебя люди сидят, — Юрий Георгиевич показал пальцем на электрическую лампочку. — Я считаю, что наш сегодняшний балаган пора закрывать. Сначала выполним пятилетний план, а через год рассмотрим идею с солдатиками.
— А если в этом году решиться клепать подобные игрушки, ну скажем, свердловский «Уралмаш»? — спросил я в полной тишине. — Это огромное предприятие завалит солдатиками все уральские магазины. Что вы скажете тогда? Кто вас потом на чужой рынок сбыта пустит?
— Что значит, кто пустит⁈ — заревел белугой парторг. — Мы, между прочим, не при капитализме живём, товарищ Тафгаев.
— Как вы это объясните детям и их родителям, когда они увидят на прилавках магазинов наш набор солдатиков за 4 рубля, а рядом за 3 рубля точно такой же с «Уралмаша»? — прошипел я.
— Ладно, хватит разговоры разговаривать, — наконец высказался директор завода. — С завтрашнего дня вы, товарищи Богомаз и Тафгаев, начинаете работать над кокилями. А потом мне представите список всего, что нужно для открытия экспериментального цеха.
На этих словах тут же стали возмущаться бригадиры и комсорги, но товарищ Рогут разом заткнул всех, сказав, что для низкоквалифицированной работы можно привлекать студентов училища и приказал всем расходиться по рабочим местам.
«А жизнь-то налаживается, — подумал я, покидая кабинет директора. — Не прошло и недели, как я уже начальник экспериментального литейного цеха. Кстати, кроме студентов можно привлечь к литью фигурок и старшеклассников. Смену после учёбы отпахал, три дня отдыхаешь, зато появятся деньги на джинсы, магнитофон и на прогулки с девушками. А девчонки придут работать, заработают на косметику и новые платья. А если летом поступят в ВУЗ, то будет на что снимать квартиру, ведь учиться и жить в общаге — врагу не пожелаешь».
— Иван, на тренировку-то сегодня приходить? — дёрнул меня за рукав Вася Богомаз.
— Обязательно, — крякнул я, — пока ты мой временный подчинённый, я с тебя ещё больше на льду буду спрашивать. Защита в нашей команде — это одно из самых слабых мест. Слабее только вратари, ёкарный бабай.
* * *
Умельцы, которые взялись мастерить деревянные трибуны для городского хоккейного стадиона, оказались не такими уж бессребрениками. Триста рублей за работу они взяли, но потребовали ещё восемьсот тугриков за доски и бревна. Либо по окончании сезона они всю эту конструкцию разбирают и продают на дрова. И на сегодняшней вечерней тренировке кроме стука молотков, то тут, тот там раздавался возмущённый голос Толь Толича, который позабыв обязанности старшего тренера, ругался с таким же горластым бригадиром плотников. Толь Толич требовал обосновать откуда нарисовались ещё 800 целковых, а бригадир отмахиваясь ворчал, что эти деньги взялись из леса, вместе с древесиной.
