— Мне это тоже не по нраву, герр де Лонэ, а что делать? У вас же ничего нет против Пфефферкорна, кроме слов Магды и её жениха. А они оба из небогатых семей, да ещё и несовершеннолетние. Кому поверит штадтгерихт, им или одному из первых богачей города? Думаю, ответ ясен. Это если отец этого Миккеля вообще разрешит ему давать показания в суде, а Клаус позволит это дочери. Сомневаюсь, что они захотят вот так, на ровном месте, ссориться с ростовщиком. Не говоря уж о том, что судьи и ландфогт явно не заинтересованы тянуть к ответу Пфефферкорна. Недаром о нём в приговоре ничего не было, если не считать упоминания неких «уважаемых людей», которых якобы «хотели оклеветать» разбойники.
Слова оружейника мне показались логичными, но принимать их не хотелось.
— А вы не думали, мастер Карл, что, промахнувшись с нами, Пфефферкорн захочет отыграться на вас и вашей семье? У него хватит золота нанять ещё одну шайку и послать уже к вам. Не боитесь, если не за себя, то за ваших близких?
— Нет, не боюсь, — спокойно ответил Карл. — Не во гнев вам будь сказано, герр де Лонэ, но вы не знаете здешних порядков. Одно дело — проезжие, чужие в городе, хоть и риттеры, до которых никому в Саарбрюккене нет дела. Или почти никому. Доведись Репейнику вас убить, власти, конечно, стали бы искать виновных, «нашли» бы каких-нибудь бедолаг и вздёрнули, чтобы неповадно было поднимать руку на благородных. А мы с семьёй здесь свои. И цех оружейников — это не просто так. Убийство своих не простят и не примут. Тут ведь только раз спусти — и никто не сможет быть в безопасности. Того же Пфефферкорна размолотят в лепёшку, никакие деньги и связи не спасут, особенно теперь, когда всему городу известно его отношение к нам, и на него, случись что с нами, первое подозрение. Думаете, почему он столько лет ждал, когда будет возможность зацепить нас законным способом? Если бы мог безопасно для себя кого-то к нам подослать, давно бы это сделал. Да и не так просто до нас добраться. Вся улица — одни оружейники. Оружия полон каждый дом, и держать его люди умеют. На нашу улицу разбойники и по ночам не заглядывают. Знают, что, пойдя к кузнецам по шерсть, сам вернёшься стриженый. Так что ростовщик нам не страшен. Дел мы с ним больше никаких иметь не будем, а опутать нас иначе чем через деньги, он не сможет.
— И всё же, это очень странно, — вся эта история не давала покоя моей натуре опера. — Что-то многовато тут совпадений. Пфефферкорн занимает вам деньги без процентов и залога, чего с ним сроду не бывало. Только оговорив срок возврата. Словно уверен, что долг вы в срок не вернёте. Хотя, откуда ему было знать? При этом барон, который заказал вам оружие, вдруг перед самой расплатой погибает, не успев заплатить вам за работу. Его племянник получает баронство, кучу денег, становится женихом наследницы графства, в общем, весь в…
Чуть не сказал «в шоколаде», но вспомнил, что в Европе с ним познакомятся лишь века через четыре.
— Весь в сахаре. Пфефферкорн получил бы в кабалу вас и вашу семью, не окажись на площади мы с Роландом. В общем, выигрыше от этого дело оставались только эти двое, а ещё древние говорили: «Ищи, кому выгодно».
— Так-то оно так, — протянул мастер. — Но что общего у ростовщика и молодого барона?
— Ну, например, деньги, — я толкнул Эриха, слушавшего нас, открыв рот. — Вообще-то знатные сеньоры нередко обращаются за ними к ростовщикам.
— Насколько я знаю, молодой барон фон Шарфенштейн не нуждался, — покачал головой Карл. — От своего дяди он получал достаточно денег.
— Достаточно — понятие растяжимое, мастер Карл, — я пожал плечами. — Достаточно на пьянки, гулянки, девок, турниры — это одни суммы. А, к примеру, подкуп верных слуг дядюшки — совсем другие. Как-то очень уж вовремя тот погиб в лапах медведя. И его люди ничем ему не помогли. Разве это не подозрительно?
— Подозрительно, — кивнул Карл. — Но уж в это я точно не полезу. Простому человеку только сунься в дела знатных господ — пропадёшь ни за что. И хорошо если один, а то можно и близких с собой потянуть. Если молодой барон и правда не пожалел родного дядю, то уж кого-то вроде меня прихлопнет — и не заметит. Это не Пфефферкорн. И нет против него ничего, кроме подозрений. Да и вам, герр де Лонэ, я бы не советовал вмешиваться в эти дела. Вы, конечно, риттер храбрый и умелый, но от ножа в спину или стрелы из засады никакая храбрость и никакие умения могут не спасти. На свете хватает мерзавцев опаснее Репейника, а золота у молодого барона достаточно.
Что ж, Карл прав, конечно. Мои подозрения против этого фон Шарфенштейна ни один суд и слушать не станет. А вот сам новоиспечённый барон, узнав, что некий Симон де Лонэ под него копает, не поленится послать по мою душу десяток таких банд как у Репейника, если не круче, не пожалев на них золота. И фиг я от них отобьюсь, даже с помощью Роланда и близнецов. Ещё и ребят подставлю.
Помимо самогонного аппарата Карл и его сыновья сделали по моему заказу корпуса подзорных труб, свернув медные листы в трубки разного диаметра и спаяв оловом. Трубки были вставлены одна в другую, так что каждая труба получилась из трёх раздвижных колен. На концах труб имелись медные кольца с архаичной, но всё-таки резьбой, которые должны были удерживать линзы. Я объяснил Карлу, как можно нарезать резьбу, он оказался мужиком сметливым, и теперь, думаю, это «изобретение» обязательно в дальнейшем где-нибудь использует.
Всего труб было сделано семь — на сколько хватило хрусталя. Две нам с Роландом, по одной нашему сюзерену, графу Гильому и его сюзерену, королю Людовику. Ещё из прошлой жизни я вынес знание, что с начальством надо дружить, а достигается это лучше всего эксклюзивными подарками, демонстрирующими уважение. А уж придумать что-то более эксклюзивное, чем подзорные трубы, которые должны появиться столетий через четыре или пять, в Европе XII века просто невозможно. Ещё три трубы были изготовлены на всякий случай. Вдруг с нашими что-то случится, или понадобится подарок для кого-то важного.
С корпусами труб я отправился в уже знакомую лавку ювелира Абрама, который взялся вставить линзы в нужные места, закрепив их так, чтобы те не вываливались. На выходе получились трубы ничем не хуже тех, которыми пользовались веке в XVII–XVIII. Довелось как-то видеть в Голландии, в музейной экспозиции, посвящённой эпохе Петра I, и даже, за отдельную, довольно нескромную плату в валюте поглядеть в такую трубу на окружающий мир — интересно же прикоснуться к истории, реально взглянуть вооружённым глазом капитана эпохи Великих Географических Открытий, а может и пирата какого-то, кто его знает, через чьи руки прошла труба за эти века!
Ещё у меня оставались некомплектные линзы, для которых не хватало труб. Из двух поменьше я решил сделать лупы с бронзовой оправой, себе и Роланду. Вещи в походе весьма полезные не только для разглядывания мелких предметов, но и для разжигания огня, особенно на южном солнышке. А вот большую линзу с мощным увеличением я изначально планировал использовать иначе. Я нарисовал для Абрама подставку, на которой линзу можно было поворачивать и сдвигать, сделанную из сплава олова с серебром, с пристроенной под ней пластинкой из отполированного олова. Формально, по цеховым законам, следовало бы обратиться к меднику или серебренику, но я не знал, кого выбрать, а потому решил не заморачиваться и обратиться к ювелиру. В конце концов я не ремесленник, цеховые законы мне не указ, а вышедшие из рук Абрама вещи благодаря отшлифованному горному хрусталю тянули по нынешним временам и на ювелирные изделия.
Микроскоп не микроскоп, но для средневековья сойдёт. Главное, что показывает то, что требуется. В этом я убедился, плеснув на оловянную пластину немного воды. Теперь надо только не разбить эту уникальную вещь. Без шуток уникальную, второй такой сейчас не найти на всей планете. Мне требовалась тара, в которой я мог бы её безопасно перевозить. Да и другую оптику тоже. Оставив пока оптические приборы в лавке Абрама, я вернулся в дом Карла и переговорил с его старшей дочкой, Гретой. Понадобился мне её жених, годом старше, которого звали Харальд. Он был сыном столяра и подмастерьем у своего отца. Невесту он обожал, чем та активно пользовалась, командуя будущим мужем. Хе, кто там говорил про забитых женщин Средневековья?
