поздно будет:
— Товарищ командир, я ведь могу быть вам полезен. Реально полезен. Не только и не столько здесь. Тут, как раз, толку от меня — ноль. Да и чем я могу помочь? Агитировать за добровольную сдачу? Жители поселка и командование настроены очень решительно и сдаваться не станут. Во всяком случае в ближайшее время, пока в форте еще в достатке бойцов. Ну а боеприпасов и продовольствия у них хватит.
— На какое время? — вновь обращает свое внимание на меня лисьемордый.
— При прежней частоте и эффективности ваших атак — на месяц точно. Даже на полтора.
Кореец покивал. Не мне, а каким-то своим соображениям, похоже. Задумался и замолчал…
— Ну и чем же ты можешь быть нам интересен? — с явным выражением брезгливого презрения, после полуминутной паузы, наконец вспомнил обо мне лисьемордый.
— У меня есть хорошее знание местности к западу и югу отсюда. Я со своей группой лично обследовал те края.
— Насколько далеко?
Ну, тут и приврать не грех.
— Километров на полтораста к западу и примерно на столько же, может чуть меньше — к югу.
— И что там может представлять для нас интерес?
Военной и стратегической тайны в тех сведениях нет. Почему бы не сказать?
К тому же и азиатская разведка, возможно, тоже уже побывала где-нибудь в тех местах. Ведь до нашего острова они добирались.
— К западу расселены африканцы. Если говорить конкретно — гвинейцы. За ними — территория южноафриканцев. Южнее от них — французы, а ближе к нам — высажены мексиканцы. Еще южнее — море или даже океан.
У «остролицего» поднимается правая бровь. Совсем немного и еле заметно. Похоже, что данная информация или хотя бы её весьма значительная часть — для него в новинку.
Ну что — попал «в десятку»? Похоже на то. Но расслабляться рановато. Надо ковать железо дальше.
— К тому же, я имею неплохие и даже дружеские, личные контакты с представителями, как южноафриканцев, так и мексиканцев с французами…
С кристальной прозрачностью во взгляде, прямо и открыто смотрю прямо в немигающие глаза «лисьей морде».
— Хочешь жить? — такое ощущение, что он сканирует меня своим пронзительным взглядом, аж до самого мочевого пузыря.
— Конечно. Как и все, — пожимаю плечами.
Он отводит глаза в сторону тлеющих в кострище углей и задумывается. Снова кидает вопросительный взгляд на бывшего шерифа.
Киржач интенсивно кивает головой:
— Да, они туда ходили, господин начальник.
Лисьемордый кривит губы на подобное обращение, но не одергивает экс-законника.
Ну, что же, хоть здесь предатель не затупил. Подтвердил мою версию и на том спасибо. Хотя это и в его интересах, так что в зачет смягчающих обстоятельств не войдет.
Ну что, получилось у меня вызвать у этого персонажа интерес или нет?
Внутри все замирает и только сердце колотится, сошедшим с ума метрономом.
Давай же, маму твою азиатскую, давай! Принимай правильное решение!
Пауза кажется бесконечной.
— Хорошо — пока ты останешься живым, — оглашает свой вердикт остромордый, — Я отправлю тебя в наш главный лагерь. Сегодня. Заодно, в дороге — поможешь нести раненых. Будешь лениться или отставать — умрешь.
Молча киваю.
Есть! Получилось!
— Господин, а что будет с нами? — не выдерживает Киржач, все еще изнывающий в полном неведении насчет своей дальнейшей участи.
Лисьемордый очень неторопливо переводит взгляд на него и второго перебежчика и снова демонстративно задумывается.
Два урода боятся не то что шелохнуться, но даже дышать. По лбу шерифа неторопливо сползает капля пота…
— Вы тоже пойдете с ранеными. В пути будут нужны крепкие руки и спины, — и с важным пафосом добавляет, — Мы заботимся о своих воинах.
Для того, чтобы рассеять возможные сомнения в своей лояльности и окончательном выборе стороны, решаюсь на еще один штрих:
— Товарищ командир, разрешите обратиться.
— Что еще?
— У меня в поселке осталась женщина.
— Жена?
— Да нет — просто подруга.
Лисьемордый усмехается, еще сильнее сузив и без того, совсем не анимешные глаза. Теперь их практически не видно:
— Если она разумна, не окажет сопротивления и не станет совершать глупостей — останется жива. Мы не убиваем ради убийства.
— Но ваши солдаты…
— Ты все еще стоишь не так много, чтобы помимо своей жизни просить о чем-то еще, — отрезает кореец.
Стараясь не переиграть глубоко вздыхаю, покорно киваю и больше не поднимаю головы…
Враги оказываются весьма скорыми на подъем ребятами и уже через час, в составе вражеской колонны, мы двигаемся в западном направлении. Не слишком быстро, но целенаправленно.
«Караван» возглавляет относительно молодой корейский лейтенант, энергично командующий восьмеркой легкораненых бойцов, исполняющих обязанности нашего конвоя. Преувеличенно бодрый, мелкий и очень подвижный — аж пнуть хочется.
Двадцать девять пленных мужского пола выступают в качестве верблюдов или каких-то других вьючных животных. В их числе и мы с шерифом и его товарищем.
Ну, а женщин в группе не имеется, хотя в лагере противника я их видел.
Там они и остались. Для стирки, готовки, ухода за раненными, ну и само собой, для заполнения неприхотливого солдатского досуга.
Грузом являются двенадцать тяжелых вражеских «трехсотых» на самодельных носилках, а также набитые рюкзаки с провиантом для всей группы.
Вот интересно — и на какой предмет корейцы решили перед смертью подвергнуть своих раненых дорожным мучениям? Ладно еще те, кто ранен в ноги — они неблизкий путь относительно нормально перенесут, а те, у кого раны в грудь и живот?
Даже при беглом взгляде на половину из них, невольно возникала мысль, что они не доживут не только до пункта конечного назначения, а вообще, не дотянут даже до ближайшей ночи.
Непонятно.
Хотя, быть может, главной целью являлась именно переправка пленных и доставка какого-нибудь важного донесения или просьба о выделении провизии, боеприпасов или дополнительных резервов?
А заодно и демонстрация заботы о своих солдатах, ну и желание избавиться от ненужного деморализующего фактора в осаждающем поселок отряде.
Ведь вид тяжелораненых братьев по оружию — радости остальным бойцам явно не прибавляет. Особенно, когда они мрут, прямо на глазах у своих товарищей.
Что касается конвойных: половина этих солдат в их нынешнем состоянии — оперативно и без дикого напряжения, пожалуй, только с короткостволом и смогут справиться. Осознание данного факта внушает мне некоторый оптимизм. Пугливый и осторожный.
С какого боку тут повод для оптимизма затесался?
Так ведь
