— Ооо, — протянул Тирай, — а сейчас его что-то развеселило.
Смотреть Ухо мог только прямо перед собой, а оба сотрудника находились с разных сторон и чуть позади него, так что, выяснить, как выглядят люди с далекого края вселенной, он не мог, хотя было очень интересно.
— А у него богатый спектр эмоций, — с удивлением прокомментировала Гилая, — у многих обитателей миров четвертого класса такого нет. Не такой уж он примитивный. Беру свои слова назад.
— Вот спасибо, — мысленно процедил Головин. — Королева изволила похвалить. Да пошла ты, очень мне нужно твое извинение.
— О, какой злой, — восхитился начальник станции. — Слушай, а мне начинает казаться, что это не такая уж и плохая идея. Может, и вправду справится? Выжить на Эксиоле непросто.
— Посмотрим, — буркнула помощница. — Так, зрение в порядке, слух и обоняние тоже. Сейчас начну подключать нервные окончания, двигательные функции и тактильные ощущения.
— Ты про речевой аппарат забыла, — напомнил начальник станции.
— Не забыла, я его последним подключу, иначе он нам работать не даст, будем бесконечно на глупые вопросы отвечать.
— Тоже верно.
— Сука, — мысленно прокомментировал Павел.
И тут же услышал смех Тирая.
Подключение всего перечисленного заняло примерно около двух часов. Где-то на середине этого срока Головин начал ощущать спиной поверхность, к которой был притянут. Она была теплой, слегка пружинила, а потом еще и начала покалывать.
— Так, все в норме, — довольно прокомментировала Гилая. — Остались двигательные функции и речевой аппарат.
С этим она справилась примерно за час.
— Пошевели пальцами, — распорядился Тирай.
Головин выполнил просьбу, пальцы слегка покалывало, словно он руку отлежал. Но скоро это ощущение ушло.
— Работает, — радостно заявил он, и тут же замолчал, голос был не его, приятный такой, с небольшой хрипотцой. — О, как! — удивился он. — Непривычно, но сойдет.
— Благодарю, — обходя ложе Павла, произнес мужчина. — Давай знакомиться, я — Тирай Риок, начальник станции слежения за планетой Эксиола, что значит на древнем языке изначальных «Сокрытая».
— Павел Головин, позывной Ухо, — представился экс-вагнеровец.
— Мы знаем, — улыбнулся мужчина, изучая собеседника. Был он невысок, полноват, с заостренными ушами, как в некоторых фильмах про эльфов, желтые глаза, густые волосы пшеничного цвета. Стрижка была самой мерзкой из возможных — под горшок.
— Я отношусь к народу Эгол, мы третьи по древности жители населенной части вселенной и самая многочисленная. Можно считать нас внуками Изначальных, так тебе будет понятней.
— Понятно, — улыбнулся Павел. — А я дикарь-наемник с окраины вселенной, который вам очень понадобился, поскольку сами вы не можете сделать то, что требуется.
— Все верно, — ничуть не обидевшись и вполне искренне улыбнувшись, ответил Тирай. — Вы мне очень нравитесь, Павел. Если я уберу энергетический захват, вы не будете делать глупостей?
— Не буду, — заверил его Головин со всевозможной искренностью. — В побег мне пока что рано.
— Ну, вот и хорошо, — обрадовался собеседник. — Гилая, переведи платформу в горизонтальное положение и убери захват.
Стенд, на котором был закреплен Павел, плавно опрокинулся назад и замер в метре от пола. Сдерживающее поле пропало, и бывший наемник медленно сел, бросив заинтересованный взгляд на женщину. Надо сказать, она ему не шибко понравилась. Видимо, Гилая прочла это у него на лице. Она с вызовом посмотрела на Павла.
— Не нравлюсь?
— На любителя, — честно признался наемник, ожидая чего-то большего.
Каланча в два метра, тощая, с тонкими сероватого цвета волосами, такими же, как у Тирая, желтыми глазами, отсутствующей грудью и задницей. Короче, все, что ему не нравилось, собрали в одном человеке.
Гилая зло стрельнула в него глазами, встала с кресла, которое парило над полом, и молча вышла.
— Зря вы так с ней, Павел, она хорошая, — развел руками Тирай. — Но в личной жизни не везет вот уже полторы сотни лет. Ладно, вас это не должно интересовать. Осталось последнее — нужно проверить вашу память. — Он достал прибор, напоминающий девайс для измерения скорости у гайцов с голографическим экраном, и навел ему прямо на лоб. — Что вы помните до того, как попали в золотой свет?
Почти человек
Глава вторая
Павел вздохнул. Он не знал, сколько времени прошло с того момента, но произошедшее помнил, как будто это случилось только что…
Разрыв… Изломанное тело с размочаленными осколками ногами летит в соседнюю воронку. Ухо пришел в себя, лежа на спине, в голове шумело, в глазах плыло. Нащупав шприц-тюбик с противошоковым, он загнал себе иглу в бедро. Полегчало, мир перестал вращаться, муть ушла. Первое, что он увидел, это серое безрадостное зимнее небо Соледара. Порядком осточертевшее, оно снова было готово разразиться снегом с дождем. Павел Головин опустил глаза. Посекло его так, что без докторов ясно, он отсюда уже никуда не уйдет, и ноги были только частью того, что прилетело, еще минимум один осколок, разминувшийся с бронепластиной, вошел в спину. Земля под ним пропиталась кровью, и это за то короткое время, что он был в отключке.
— Ухо, Маяку, — раздался голос из чудом уцелевшей рации, — ты живой там?
— Не живой, пришел я, Маяк, и не вздумай за мной лезть, мне с пару минут осталось. А укры совсем рядом, за гаражами, метрах в двадцати перекрикиваются. Скоро с Богом повидаюсь, что-то передать?
— Не надо ничего передавать, — мрачно отозвался Маяк, — у нас с тобой, брат, Родина одна, а Боги разные. Прощай.
— Я нацикам подарок оставлю. Если повезет, прихвачу кого-то. Не вздумайте, если первые доберетесь, переворачивать. Все, давай, Маяк, — он сплюнул на измочаленный на груди броник кровавый сгусток, — некогда мне.
— Понял тебя, прощай, боец, — отозвалась рация и замолчала.
Над глубокой воронкой засвистели пули. Ухо перевернулся на грудь, автомат у него был в обвесах, жадные нацики точно поведутся. Устроив оружие так, чтобы из-под тела был виден дорогущий тепловизор, он левой, которая слушалась все хуже, начал по одной доставать гранаты, затем цеплять кольца за крюк на подвесной, рывок, засунуть гранату под себя, прижав рычаг телом и зацепив за ремень калаша, повторить. Укры, твари ученые, переворачивать не будут, вытащат автомат вместе с подарками. Пристроив гостинцы, прям как в анекдоте про пиндосов и инопланетян, где «штука неприятная, но хватит всем», Павел, чувствуя, как уходит из изорванного тела жизнь, последним движением сорвал патч Вагнера и сжал его в кулаке, шепнул: «Прощайте, мужики…». Тело слегка дернулось, и сознание погасло.
Павел Головин, позывной Ухо, умер. Его душа отделилась от тела и встала над истекающей кровью оболочкой. Никакого коридора, ничего. А укры были совсем рядом, троица самых наглых с шевронами иностранного легиона запрыгнули в воронку. Из-за гаражей их поддерживали не меньше пяти стволов, отгоняя отступающую группу.
— Руска курва, — скатившись в воронку и сплюнув на тело, заявил тот, что постарше, и, выставив автомат, дал пару коротких очередей наугад.
— О-па, тепляк, крутой, — заявил самый молодой из них, с явным с прибалтийским акцентом.
Ухо, стоящий призраком рядом, усмехнулся. Уже давно замечено, что укропы и прочий нацистский сброд, припершийся резать русских со всей Европы, предпочитают между собой разговаривать на великом и могучем, мовой, только если рядом ярые западенцы-бандерлоги, да и не знают они ее, так, могут три слова с трудом связать.
— Ну, давай же, тащи уже, — чувствуя, как его начинает тянуть в небо, прошептал Ухо, очень уж хотелось полюбоваться результатами своей работы.
И молодой словно его услышал, ухватился за цевье автомата и дернул на себя, выволакивая сразу тройку эфок. Хлопнули запалы, два дружка прибалта с ужасом обернулись. Немая сцена длилась с секунду. Они рванули вверх, но поскользнулись на склонах. Потом рвануло, и три окровавленных тела рухнули поверх него, устлав дно воронки.
