а хозяйки полоскали белье. За ними крошечная, по сравнению с размерами необъятной бухты, Деревушка.
Потрясенный я выдохнул. И почуял беспокойство справа: будто владелец тела тоже что—то увидел. Но он промолчал. И я горько усмехнулся про себя: «Сбегал за хлебушком называется», — но в следующий момент собрался:
"А — это, стало быть, - я ткнул взглядом в сторону судна побольше: «Юнона». Капитан лейтенант Хвостов Николай Александрович по—моему. А вон—то «Авось». Там командует мичман Давыдов. И, Судя по тому, что оба судна под погрузкой, раз вокруг снуют лодки, Вы с Кончитой помолвлены". — "Именно так", — кивнул Резанов. И снова попытался повернуть голову влево, чтобы взглянуть на меня. Да где там!
"Мммдааа, вашбродь", - задумчиво протянул я. — "Вашбродь? - сдвинул брови Резанов. — Так Вы, что же, стало быть из нижних чинов?" — "Да это как сказать, - хмыкнул я, — Можно сказать и так. А вообще Николай Петрович, в моё время, - сделал ударение на слове "моё", — нижних чинов как таковых нет. Как нет и верхнего сословия. То есть дворян". — "Как это так?" — "Да вот так", - я как смог развёл руками.
"Постойте, постойте, а император? Император же дворянин!" - Резанов думал что поймал меня "за руку". — "Видите ли, Николай Петрович, ровно через 111 лет — Ну, чуть—чуть раньше, в феврале 1917 года Император Николай II будет низложен... А через год его вместе с семьёй в Екатеринбурге заколют штыками австрийские военнопленные".
Ноги Резанова, а значит и мои, от такой скверной новости подкосились и я пожалел, что заранее не попросил вернуться в беседку чтобы поговорить спокойной обстановке.
Словно боксерскими перчатками, как учил когда-то тренер, я растёр щёки, нос, лоб чтобы пригнать кровь со свежим кислородом к голове и быстро взбодриться. Подействовало! Попутчик видимо тоже что-то предпринял, потому что достаточно быстро оправился и, держась рукой за сердце сам поплёлся назад.
Рухнул на серый щербатый камень скамьи, откинулся на стену: "Что-то мне Вам не верится", - устало произнес он. — "Ну... Давайте сейчас не будем об этом... Вы спросили про нижних чинов... Так я капитан, офицер то бишь. Но в моё время офицером может стать любой. Даже женщины есть офицеры. Не много, но есть". — "Да ладно, - отмахнулся хозяин тела. Но в голосе прорезалось неподдельное любопытство, - Это уж Вы, сударь, завираетесь". — "Дааа, понимаю, Вам в это трудно поверить, как-нибудь порасскажу, сейчас просто поверьте на слово. Послушайте! - осенило меня, - Николай Петрович, предлагаю для упрощения перейти на "Ты". Сама жизнь нас к этому подталкивает. А?"
Резанов пожевал губами, махнул рукой: "Деваться и вправду некуда, давайте. - Тогда зови меня Савелием, а я тебя вашбродь, раз уж так сложилось, нас всё-равно никто не слышит".
Резанов вздохнул.
"Вот что, Николай Петрович, Я так понимаю, вы намерены, едва суда загрузят провиантом, как можно быстрее отплыть на Аляску?"
"Какую такую Аляску?" - насторожился партнер. — "Ах да, Да это ж Потом эту землю так назовут, Когда её американцам продадут". — "Как продадут?" - возмутился он. — "Так, Ладно, всё потом, - отмахнулся я, — В Новооархангельск наверное отплывете, так?" — "Ну да".
— "Вашбродь, не хотелось мне тебе этого говорить... Но боюсь, что тебе не судьба обвенчаться с Кончитой". — "Хочешь отговорить?" - напрягся Резанов. — "Да какое там. Отговаривать Тебя бессмысленно. Дело в другом. Скажи она давала понять что ждет от Тебя ребенка?" — "Как ждёт? — побледнел Резанов, — Всего один..." - и осекся.
— "Да знаю, в каюте вы там", - вздохнул я.
Резанов покраснел, вместе с ним и я.
" Странная физиология, надо учесть", - подумал я. Вслух же проговорил: "Ну так, в ближайшие дни она признается что ждет от Тебя ребёнка. И Ты, невзирая ни на что помчишься. Сначала в Новоархангельск, где будете долго разгружаться и потом забивать трюмы мехами, и всё время будешь задерживаться. Где-то в сентябре прибудете в Охотск. Оттуда верхами полетишь в Санкт-Петербург: Тебе надо как можно скорее получить разрешение Императора на венчание с католичкой. И его содействия для получения благословения для Кончиты от Папы Римского на брак с православным". — "Ммм", - промычал Резанов. уловив досаду в этом междометии, я продолжил:
"Боюсь Тебя огорчать, но где-то в районе Иркутска Ты с высокой температурой упадешь с лошади и в марте 1807 года скоропостижно скончаешься... Тебя похоронят подле Красноярского монастыря".
Резанов заворочался, заерзал, запыхтел протестуя.
"Вот что, Николай Петрович, — предупредил его потуги я, — не возмущайся Ты так. Тебе нельзя. У Тебя сердце больное, как я вижу. Заодно и мне хуже. Я это говорю не для того, чтобы Тебя заставить отказаться от Твоих намерений или напугать — Я Тебе хочу помочь, а заодно и себе. Поэтому предлагаю кое-что другое".
Резанов справа притих и словно погрузнел: я чувствовал что руки, ноги, тело, голова — да весь будто налился свинцом. "Может не надо было так вот сразу вываливать на него всё?" — пожалел я хозяина тела. — Но, с другой стороны, рано или поздно всё—равно пришлось бы открыть ему глаза на грядущее. И потом: он может попереть дуриком и помереть, а мне ещё пожить охота!
Пока собеседник переваривал услышанное, наконец и я получил время подумать.
Поразмыслив, озаботился двумя вопросами: Первое: как отсюда выбраться? И, второе: если выбраться не выйдет: Как обустроиться здесь поудобнее?
Насчёт "выбираться" сразу возникли сомнения: Возвращаться в слепоту и глухоту не хотелось жутко! И одновременно тянуло аж челюсти сводило к жене и дочке, да и маму жаль...
Покрутив эту мысль и так и эдак рассудил: пока оглядеться, а коли представится случай — возвращаться! И для начала надо отыскать тот чёртов дуб. Должен же он уже быть!
Едва утвердился в этом намерении тотчас отпустило. Даже показалось, что в груди саднит меньше.
Принялся вспоминать историю этого времени, чтобы спланировать какие знания можно использовать себе во благо. Надо только оглядеться сперва как следует!
Настроение приподнялось, отчего привычно принялся насвистывать забористую мелодию из Высоцкого. И почувствовал как тело подобралось и транслируемая справа тревога сменилась заинтересованностью.
"Что это?" - последовал вопрос. — "А? Ааа, это мелодия из песни моего современника Владимира Семеновича Высоцкого.
