— Вот! Хотя бы ландрасов пусть скажет, где взять. У меня все мозги на раскоряку: куда ломиться? Где они есть? А ещё вопрос: там, где есть — согласятся ли их нам продать? Или опять всё придёт к колхозхному рынку?
Надо сказать, что «колхозный» рынок — это вовсе не тот, где что-то продают колхозы (за исключением редчайших случаев, больше относящихся к категории «статистическая погрешность»). Там сидели в основном колхозники, распродающие излишки с личных подворий. Ну, о каких породах можно говорить, вообще?
— А за кормами куда? — снова встрепенулась я. — Они же, колхозы, что не себе, всё подчистую сдают! И ещё вечно недостача у них. Куда за зерном ломиться?
— Есть, конечно, вариант вырастить побольше картошки…
— Ой, нет! Варить — нет!
— Да погоди-и-и! Сменять картошку на зерно. По картошке же тоже план.
— Ну, не знаю. А если никто не захочет?
— Так, ты не паникуй, я у деда узна́ю, там уж будем решать. На крайний случай, если не выгорит, будем брать бычков, гонять пасти. Говядина ещё и лучше уходит. Да и сено на зиму подкосить можно.
Эти соображения немного меня успокоили.
Мы ещё раз прошлись по огороду, прикинули, сколько земли нужно будет отдать под грядки — чтоб вы понимали, не ради торговли, а исключительно для собственного потребления (основной объём — животи́нам, добавка сочных кормов зимой). Высаживать для продажи овощи в условиях полномасштабного развёртывания садоводств мы оба не видели никакого смысла. Стоило подумать на счёт ягоды, и то спорно: нужно ли её слишком много, и куда потом это всё девать? Тем не менее, мы набросали примерный план, что и где можно было бы посадить уже этой осенью из кустов, проверили противопожарную полосу и прилегающий лес на предмет удобства выпаса — и развернули оглобли домой.
Бабушка нашему двойному явлению удивилась, но сразу начала нас кормить. Вова рассуждал с ней про всякие хозяйственные дела и, по-моему, её очаровал.
Потом мы составили огромный список животрепещущих фермерских вопросов, и я, наконец, начала хвастаться своими книжками. Вовка просидел у меня до вечера, накидал мне кучу историй про свои похождения в Железногорских лесах, взял пачку журналов почитать, на посошок обещался завтра же сгонять до Пивоварихи и вернуться в следующую субботу, когда я точно буду дома, с ответами.
Сильно надеюсь, что они (ответы) меня порадуют.
Я смотрела со второго нашего балкона, как он пробежал через мостки Кузьмихи, взобрался по обрывистым ступенькам, помахал мне (тут я прямо почувствовала себя принцессой в башне) и бодрым шагом удалился в сторону остановки Мухиной.
— Хороший мальчишка, — высказалась бабушка, когда я, страшно довольная, плюхнулась в кухне на лавочку (новую, кстати! — Наиль сделал).
— Замечательный, — согласилась я. — Мы с ним, баба, вместе будем юннатской станцией заниматься.
— М-м. Ну, пусть. Одной-то как тебе, тяжело будет.
— Ой, одна я вообще не вывезу…
Не успели мы с бабушкой как следует развить эту тему, как приехали наши с дачи. Стало шумно, тесно, сразу какие-то новости…
Я поняла, что́ для полноты счастья мне нужно — взяла Федьку и пошла с ним к себе, на кровати валяться. Федька недавно захотел научиться переворачиваться. Это было умилительно и забавно: маленький человечек, целеустремлённо пыхтящий к своей цели. Самостоятельно у него ещё не получалось, но если предоставить ему палец (как тому Архимеду точку опоры) — с триумфом!
Я испытывала к мелкому совершенно бабушкинские чувства в смеси с удивительным умиротворением. Кусочек маленького счастья…
02. Я ВОЗМУЩЕНА
ПОЙМАТЬ ДОМИНАНТУ
Весь следующий день я строчила как пулемётчик, разворачивая новые заметки про Железногорск в полноценные главы — прямо взахлёб. И написала много, чуть не целую тетрадку. Написала бы ещё больше, если бы не одно обстоятельство.
Сижу, значит, я в своей комнате, никого не трогаю — и вдруг бабушка за стенкой начинает возмущаться, аж кричит. Я побежала туда. Оказывается, какой-то деятель (я даже не поняла — местный это был канал или центральный) начал выступать не просто в защиту репрессированных, попавшихся под частую гребёнку — а с оправданием кулачества! Дескать, как их оклеветали-то, разорили крепкие хозяйства, на которые (по мнению этого господина) советской власти следовало опираться. Эва!
Бабушка расстроилась чуть не до слёз, била себя в грудь и рассказывала про свой личный опыт наблюдения в Омской области за недобитыми кулаками. Я пыталась одновременно слушать её и телевизор. И тут в речи деятеля мелькнула та известная идиома, что, якобы, кулаков так называли, потому что они так в своих непосильных трудах урабатывались, что у них пальцы скрюченные по ночам не разжимались!
Ах, ты, сука!!!
Бабушкину историю я помнила с того ещё детства. Именно она, кстати, подтолкнула меня в своё время серьёзно изучить вопрос кулачества. Я-то почему-то думала, что кулаки и купцы — это классово близкие элементы, но бабушка, рождённая в купеческой семье, кулаков ненавидела люто.
Я перечитала и пересмотрела тонну всякого, и что такое эти «крепкие хозяйственники», и почему так сильна была ненависть к ним в народе — знала отлично. Лекцию могла прочитать с цифрами в руках!
Меня просто накрыло, товарищи, правда. Такая густая злость поднялась, тёмная, как грозовая туча.
— Ты, баба, не нервничай, — сказала я максимально спокойно, насколько могла, и бабушка почему-то сразу перестала хлопать крыльями и испуганно на меня уставилась, — мы им так ответим, никому мало не покажется.
Я пошла в свою комнату и заперлась. Не надо, чтоб меня сейчас кто-то видел. Так меня трясло от злости, прямо колотило. Я заправляла бумагу в машинку и ругалась сквозь зубы:
— Твари, б****… Кулаки у них хорошие, гляди ты! И ладно бы куда — в телевизор, с*ки, пролезли, чтоб вас сплющило!
За остаток вечера я написала статью, озаглавленную мной «В ЗАЩИТУ КУЛАЧЕСТВА?» Статья получилась огромная, с фактами, цифрами (теми, которые я смогла достоверно вспомнить хотя бы в относительном приближении).
Да, согласна, что были у молодого советского государства перегибы. Более того, обязательно где-то да случилось так, что за счёт новых правил кто-то попытался свести личные счёты. Кто-то чего-то недопонял. Могло случиться и такое, что фактор банальной зависти сыграл, и пострадали, скажем, не кулаки, а как раз-таки крепкие середняки. Могло такое быть? Да могло, конечно, что тут попу морщить!
Но дело ведь не в размерах хозяйства и не в том, кто и сколько зарабатывает! Я на этом специально акцент сделала. Без разницы какого размера или успешности личное хозяйство — хоть среднее, хоть даже крупное — никакого прямого отношения к понятию «кулак» это не имеет. И не надо крепкого крестьянина таким словом оскорблять!
Кулак — это деревенский ростовщик, который (в отсутствие у людей возможности получить кредит или ссуду где-либо ещё) смело даёт односельчанам в долг — внимание! — под сто процентов годовых!* Неизбежно загоняя людей, и так находящихся в затруднительном положении, в вечную кабалу! В кулак зажимая, до полного выдавливания всех жизненных соков из человека!
*Ни на секунду не преувеличиваю!
Это была самая обычная,
повсеместно распространённая
кулацкая процентная ставка.
Чтобы выбивать набегающие проценты, у кулака есть подсобная банда — подкулачники, такая типичная ОПГ, рэкетиры пережитых мной девяностых, только в немножко другом антураже. И эти подкулачники, чтобы обеспечить своему боссу приток денежных средств, не стесняются ни в чём, лишь бы запугать округу. Избиения, увечья, изнасилования — обычное дело.
И это, на минуточку, было не единичным случаем, а, ровно так же, как и рэкет девяностых, массовым настолько, что при первых попытках бороться с кулачеством как явлением, вызвало волну ответного террора, исчисляющуюся десятками тысяч смертей!
