II
Я не был на «Гагарине» месяцев семь; и был удивлён произошедшими здесь переменами. И начались они буквально с вешалки — то есть с пассажирского шлюза, с которого и начинается для гостя знакомство с орбитальной станцией. Для начала — гибкий переходной рукав заменила раздвижная металлическая труба с протянутым вдоль неё движущимся тросиком. Буксируя за собой багаж (здесь, как и в остальных отсеках внешнего, служебного кольца станции царила невесомость), я попал во входную камеру, откуда по короткому коридору проследовал к «лифту». Так называются подвижные секции шлюза, с помощью которых обитатели «Гагарина» перебираются с внешнего, служебного кольца на среднее, «жилое», где благодаря вращению, наличествуют вполне комфортные шесть десятых земной силы тяжести. Я подтянулся по поручням к «полу», закрепил башмаки «Скворца» в специальных зажимах. А дальше: несколько минут ожидания, шипение гермоуплотнителей, толчок, «лифт» скрежетнул на рельсах-направляющих — и краткий миг головокружения, сопровождающий переход в «зону тяготения».
Раньше новоприбывшие избавлялись от гермокостюмов прямо здесь, в шлюзе, после чего, оставив их на стеллажах и прихватив свою поклажу, покидали шлюзовой отсек. По новому же регламенту гермокостюмы следовало снимать уже там — и не просто снимать, а укладывать в специальные ящики под койками. Для ручной клади предназначались лёгкие тележки на резиновых колёсиках — точь-в точь как те, что в моё время были в супермаркетах. Я погрузил в неё свой чемодан, кейс жизнеобеспечения, предварительно отсоединённый от плечевых разъёмов «Скворца», пристроил сверху шлем -и покатил тележку по кольцевому коридору. По дороге меня то и дело обгоняли парни и девушки в спортивных костюмах — они бежали по специально выделенной дорожке, идущей вдоль одной из стен. Направление для бега указывали большие жёлтые стрелы, нанесённые прямо на пластиковое покрытие пола — остальные пешеходы старались не заступать на «беговую дорожку», соблюдая правила дорожного движения, установившиеся на станции. Впрочем, места здесь хватало, что для людей, что для тележек — я то и дело здоровался с знакомыми по прежним посещениям «Гагарина», обменивался короткими репликами и шёл дальше, к пятой жилой секции, где для меня была выделена каюта.
Первоначально я не собирался задерживаться на «Гагарине», однако уже на батутодроме, перед самым отправлением на орбиту, мне сообщили о некоторых изменениях в графике. Прибытие межорбитального корабля «Тихо Браге», на котором я должен отправиться с «Гагарина» на окололунную «Звезду КЭЦ», и далее, к висящей над поверхностью спутника «Заре», задерживалось, и в ожидании его появления мне предстояло провести на станции не меньше двух суток. Можно, было, конечно, провести это время и на Земле — пассажирские лихтеры отправлялись на «Гагарин» по три раза в сутки — но я, взвесив все соображения, решил перелёт на орбиту не откладывать.Дело в том, что я довольно долго сидел на Земле — и хотел, прежде чем оказаться на «Заре» и приступить к исполнению своих обязанностей, восстановить прежние навыки. Даже не восстановить — никуда деться они, конечно, не успели — вдохнуть кондиционированный воздух, ощутить лёгкость в теле (следствие ослабленной силы тяжести), впитать звуковой фон, наличествующий на любом космическом объекте — шуршание вентиляции, пощёлкивание скрытых за обшивкой реле, электронные писки, скрип резиновых подошв по пластиковому покрытию палубы. Словом, окунуться в атмосферу, которая будет окружать меня всё то время (недели? Месяцы?), которое потребуется для нашей экспедиции.
Каюта оказалась двухместной, но когда я открыл дверь при помощи выданной мне в шлюзе магнитной карточки-ключа, там никого не было. На одной из коек лежал чемодан — в точности как мой, из серебристо-голубого пластика, с эмблемой Проекта. Наклейка с именем владельца отсутствовала, вещей, способных пролить свет на личность соседа по каюте заметно не было. Я стащил с себя «Скворец», упаковал гермокостюм в подкоечный рундук и направился в душ. Не то, чтобы я так уж устал после перелёта, — а с чего уставать, если длился он меньше, чем дорога от дома до батутодрома? — сказывалась приобретённая ещё в «той, прошлой» жизни привычка. Тем более, что душ в каютах «Гагарина» был устроен по последнему слову сантехники, мало чем уступая самым продвинутым душевым кабинкам первой четверти двадцать первого века. Здесь был даже набор из двух с чем-то десятков программ, опция, немыслимая даже в лучших отелях!
Я вволю понаслаждался струями воды — то горячими, то холодными, то брызжущими со всех сторон сразу, то непредсказуемо меняющими направление, становясь то хлёстко-жёсткими, то нежными, как дуновение ветерка. Ветерок, кстати, тоже был — в виде сушилки, обдувающей «клиента» со всех сторон потоками тёплого воздуха. Я дождался, когда последние капельки на коже высохнут, выбрался из кабинки и натянул на себя «гагаринский» комбинезон. Пара таких отыскалась в шкафчике над койкой, и я с удовольствием обнаружил на груди табличку с собственной фамилией. Сосед так и не появился; я разложил извлечённые из чемодана вещи, достал из особого кармашка пачку гибких дисков и устроился за столом — вернее сказать, за персональным компьютером, какими с некоторых пор стали оснащать все каюты орбитальных станций.
Перво-наперво, я зашёл на информационный портал «Гагарина» (здесь это называется «локальный информ-центр», но наедине с самим собой я предпочитал более привычную терминологию) и посмотрел данные о прибытии и отбытии орбитальных кораблей. Как я и ожидал, «Тихо Браге» ожидался только спустя сорок четыре часа — в причинах запоздания были указаны мелкие неисправности маневрового блока двигателей. Что ж, дело житейское — я пожелал успеха неведомым мне ремонтникам со «Звезды КЭЦ», где застрял аварийный транспорт, и вставил в щель дисковода первый диск.
Одно из преимуществ здешних примитивных (по моим меркам конечно) информационных технологий — это то, что можно не опасаться оставить нежелательные следы, как в местной локальной сети, так и на жёстком диске персоналки. Связь с «информ-центром» вообще была односторонней, если не считать возможности отправлять сообщения обитателям других кают; что до жёсткого диска, то я давно выяснил, в каких именно директориях хранятся временные текстовые файлы, и не составляло никакого труда их удалить. Нет, возможно, и есть специалисты, способные восстановить стёртую информацию, но вообразить, что кто-нибудь будет заниматься подобной слежкой за обитателями станции, я никак не мог. А потому — открыл файл, озаглавленный «DNEVNIK 3» и принялся за работу.
Из дневника Алексея Монахова
«…Дожив до вполне солидного возраста в сорок с чем-то лет, я в который уже раз пересмотрел свою любимую 'Москву-Кассиопею» — и вдруг подумал: а что, если мы всё это время неверно интерпретировали события фильма? А именно — ту самую сцену, где Середа и Мишка Козелков беседуют на лестничной клетке с И. О. О.
Ребята сетуют, что повелись на передачу в «Пионерской зорьке», приняв её за сообщение о подготовке к реальной космической экспедиции, и тут… За окном, в ночном небе вспыхивают огни салюта, Витя спрашивает: «в чём дело, вроде, сегодня не праздник?» И, прежде, чем собеседник успевает сочинить какое-нибудь подходящее объяснение, возникает ниоткуда герой Смоктуновского — с чего и собственно, начинается в фильме фантастика, потому как всё, что происходило до этого момента, вполне вписывается в советскую повседневную действительность 1974-го года. То есть: можно сделать вывод: салют был знаком того, что двое героев фильма перенеслись чудесным образом в параллельную, возможно, виртуальную реальность — а может и в собственные чудом воплотившиеся мечты, и все дальнейшие события развивались уже там.
Помните, за миг до салюта Середа сказал: «Эх, если бы сейчас…»
Вот это «Если бы сейчас» и случилось! И в точности, как они хотели: и разработку проекта звездолёта поручили Виктору, и экипаж позволили набрать из одноклассников (одноклассниц, если быть точным), и научные достижения, заимствованные из фантастики появились — вроде коробочки смыслоуловителя, искусственной гравитации (она ведь есть на корабле, припомните!) или синтезируемых непонятным способом интерьеров кают-компании), и даже четверть века полёта чудесным образом свелись к паре недель…
