Доставив припас на Кадьяк, я неожиданно встретил Чекмазова со всем семейством. Он соорудил верстак рядом с крыльцом конторы и тесал доску. Дети, уже подростки, помогали однорукому отцу, а жена-камчадалка готовила что-то на открытом огне.
— Живой? — обрадовался я.
— Живой, — улыбнулся корабельщик. — Но, надо признать, чуть неживым не стал.
— Да. Мы тут тоже думали, что сгинул ты вместе с «Гавриилом».
— На островке малом зимовали. Пришлось там кораблик чинить. А чем чинить? Кроме ноевщины ничего нет. Кое-как залатали. Вот добрались, наконец. Тут хоть дерево есть.
— И Ромка цел?
— И Ромка. Все живы, окромя мальчонки одного потопшего. Народ-то на промыслах весь, а меня в домишко этот определили. И заняться особо здесь нечем. Вот доску готовлю, чтобы «Гавриила» зимой подновить, подправить.
— Значит пора вам дальше двигать. Работы у нас там невпроворот, а умельцев мало. Я тебе дом обещал?
— Обещал.
— Сделаю. Вперёд своего построю.
Я рад был за Чекмазова. Ему пришлось бросать дом и бежать по моей вине. Отвечать ещё и за смерть его семейства было бы тяжко. Может быть, и не стоило мне так сильно задирать нижнекамчатских? С уходом Чекмазова я лишился надёжной базы на том берегу. А база эта мне неожиданно потребовалась.
Я слишком далеко зашёл, как в смысле географическом, так и в деле собственной безопасности. Я ходил по лезвию бритвы в клетке с тиграми и жонглировал при этом горящими факелами. Круг знакомых и контрагентов расширялся, и далеко не все они умели держать язык за зубами. Следовало как-то объяснять людям моё одновременное пребывание в разных частях света.
Чтобы избежать нелепых слухов я вновь вызвал к жизни своих многочисленных родственников. Фальшивые братья, племянники, дядья распределились по России как сыновья лейтенанта Шмидта. Они заключали сделки и договоры от моего основного имени, такого же, впрочем, фальшивого. Если же паче чаяния какой-нибудь из клиентов встречал меня в разных ролях и местах, то не узнавал, подрастеряв за долгую дорогу прежнее впечатление. Я же для пущей верности старался разнообразить повадки и говор «родственников» и эта игра со временем стала затягивать. Лишь старые друзья не обращали внимания на многочисленные имена, что удерживало их сознание от шизофрении.
Демографический бум в виртуальной семейке неожиданно помог решить ещё одну важную проблему. Охотские и камчатские власти требовали наличия на промысловых кораблях комиссаров. «Оки государевы», должные присматривать за законом, сильно мешали жить вольному торговцу мехами. А долгое игнорирование властей могло подвести под петлю.
И мне вдруг пришло в голову, почему бы не пристроить к этому делу одного из многочисленных родичей? Коррупция — великая вещь, если у вас есть деньги. Она уничтожает государства, но помогает выжить одиночкам.
В Нижний острог пришлось пробираться с черного хода. После стычек с Тарпезниковым и его миньонами, взаимных подстав и стрельбы, соваться сюда одному было просто опасно. Единственным союзником оставался Никифоров. Но его запросто могло не оказаться дома. Поэтому я появился на реке ближе к вечеру, дождался пока совсем стемнеет и отправился на разведку.
На мое счастье московский купец оказался дома. Он не особенно обрадовался внезапному визиту, но добро помнил, а долг платежом красен, не так ли? За ночь Иван ввёл меня в курс местных дел, а ближе к утру помог незаметно попасть в острог.
Начальство вставало с рассветом даже если накануне предавалось блуду и пьянству. С рассветом начиналась жизнь, а значит и возможность содрать копейку. И хотя появление баламута вызвало изрядную головную боль, монеты, что возникли на столе, послужили неплохим болеутоляющим.
Как стало понятно из рассказов Никифорова, святое дело учёта и контроля здесь велось спустя рукава. Из-за нехватки кадров в городовые казаки верстали даже крещённых туземцев. Всё потому, что начальство обширной команды располагалось в Якутске и в такую даль ни разу лично не заглядывало. Но исполнения приказов требовало. А как и каким силами те приказы исполняются ему и знать не хотелось. Поэтому все кадровые вопросы отдавались на откуп местным приказчикам и командирам, а они находились в состоянии перманентной междоусобной войны, вызванной камчатским двоевластием. Лучшее время, чтобы половить рыбку в мутной воде.
— У меня есть племянник, — сказал я приказчику. — Старшей сестры моей младший оболтус. Запиши его в казаки и отправь со мной, как комиссара.
— Не много ли хочешь? — изумился наглой просьбе приказчик.
— Взамен я буду платить пошлину в нижнекамчатскую избу. Мне, знаешь ли, всё равно кому платить. А племянника к делу пристроить надо.
Охотские и камчатские начальники с самого начала промыслов конкурировали за пошлины со зверобоев. И хотя я до сих пор исправно платил в Охотск, тамошний командир другом мне не был. Уговаривались мы с Афанасием Зыбиным, а тот давно ушёл на пенсию.
— Воровать на пару с родичем станешь? — вопросительные интонации в голосе начальника пробивались едва-едва.
— Может и стану, — не стал я скрывать. — А только всё равно в казну сдаю больше всех остальных вместе взятых. И вопрос только в том, кто принимать будет? Ты, или, допустим, Фридрих Христианович в Охотске.
— Эта должность хлебная, абы кому её не дают, — возразил приказчик. — Тем паче всякой бестолочи со стороны.
— Так всю хлебность можешь себе оставить, — улыбнулся я. — Довольствие, жалование, что там ему причитается? А я ещё и сверху добавлю. Потому как племянник любимый и пора его в люди выводить.
— Посмотрим на него в деле. Пусть с Леонтием по жилам походит годок-другой, тогда и в море можно выпустить.
— Никак не получится на него посмотреть, — развел я руками, всячески показывая великое сожаление. — Со мной племянник уже, на том берегу. Ты бумажку-то справь, а с остальным я разберусь. Присмотрю за оболтусом, будь спокоен.
Спокойствие чиновника обошлось недёшево, но на любимой родне я не привык экономить. Выяснив, что и фамилия, и имя племянника совпадают с моим собственными, приказчик вновь полез в отказ. То ли заподозрил мою сестру во внебрачных связях, то ли меня в какой хитрости. Но я заверил, что Емонтаевыми у нас всю деревню пишут и сестра-то как раз за односельчанина вышла. И в холопстве никто из Емонтаевых сроду не состоял, потому как мордва — племя ясачное, а значит вольное. К тому же из роду мы княжеского, хоть и туземного.
Наконец, дело было сделано, приказчик привычно достал бутыль с самогоном. Мы выпили, поговорили о промыслах, о Трапезникове и других местных пауках. Выяснилось, что начальство местное на меня зла не держало, а то, что я самому Трапезникову нос утёр даже одобряло. Негласно. В разговоре прояснилась и судьба секретной правительственной экспедиции. Она вышла из Нижнекамчатска на двух кораблях, один из которых пришлось позаимствовать у коллег из северного отделения, так как дошедший из Охотска галиот обещал развалиться при первом же шторме.
Кое-чему балтийские морячки всё-таки научились. Если из Охотска они вышли в октябре, то из Большерецка уже в августе, а последний этап похода начали в конце июля. То есть, как все нормальные люди.
К тому времени большинство промысловых артелей, ушедших с материка позже питерцев, уже год, а то и два промышляли зверя на Алеутских островах. Кое-кто успел вернуться с добычей, а мы вон даже принялись строить город.
Выглядело это весьма комично. Образованные столичные капитаны барахтались в лягушатнике, тогда как безграмотное мужичьё проносилось мимо них в сляпанных на скорую руку лоханках.
— Дай-то бог им добраться к зиме до гавани, — поговаривали сердобольные люди.
Впрочем, зря я смеялся над столичными капитанами. Мои первые шаги на Дальнем Востоке тоже не отличались шустростью.
Часть II
Московиты в Калифорнии. Глава тринадцатая. Alarm!
Часть I I. Московиты в Калифорнии
