— Что касается вас, владыка Пантелеймон, — я повернулся к епископу, мы сидели в зале совещаний за длинным Т-образным столом, и приглашенные, как водится, расселись «по местам». Забавно, местнические книги еще при Алексее Михайловиче, если мне память не изменяет, сожгли, а придворные все так же буквально копчиком чувствуют, кто должен садиться ближе к монарху, а кто — дальше. И как тут не вспомнить классическое Ельцинское «не так сели», можно не сомневаться, что подобные традиции сохранятся и в двадцать первом веке. — Вы мне нужны в связи с опытом перевода православных текстов на русский язык и всего что с этим связано.
Епископ Пантелеймон только склонил голову в ответ на мою реплику, как бы принимая такое задание и соглашаясь с тем, что в этом деле он может быть полезным.
Действительно, за прошедшие десятилетия со времен церковной реформы, новое московское патриаршество сделало для обновления православной веры очень многое. При этом церковники, что отрадно, проталкивали нововведения очень аккуратно, дабы не выплеснуть с водой еще и ребенка. Как раз в эти годы во всю шел церковный диалог за то, чтобы признать русскоязычный вариант церковной литургии «равноспасительным», как это было уже один раз сделано с старым, дониконовским обрядом.
Забавно, но снятие анафем со старообрядцев совсем не привело к росту их численности, скорее наоборот. Перестав ощущать на себя давление со стороны властей, старообрядцы как будто начали расплываться и активнее смешиваться с другими православными. Нет, понятное дело, среди них были и всякие непримиримые, но их было совсем уж исчезающе малое количество, настолько что даже принимать во внимание эти доли процента от общего населения империи смысла не было.
— А зачем что-то менять, ваше императорское величество? — Подал голос обер-прокурор Синода. — Мусульмане империи лояльны России и правящему дому. Отдельные эксцессы в расчет принимать смысла нет, среди православных их не меньше происходит.
— Как я уже сказал в обозримом будущем России присоединит к себе среднеазиатские государства, в которых мусульманские корни более чем сильны. Собственно, этот процесс уже идет. Более того во многом наши татары равняются на Бухару в религиозном плане, что недопустимо. А если откуда-то снаружи к нам проникнут радикальные идеи? Идеи войны против неверных в том числе самыми грязными методами, если накачанные лживой идеологией магометане начнут, не дай бог, взрываться у нас в городах, убивая и калеча обывателей, потому что там в загробном мире им пообещают вечное блаженство. У нас есть против такого оружия средства? Алексей Федорович, что скажите?
— У нас, на сколько я знаю, нет данных о подобных угрозах, — дернулся было подняться глава СИБ, однако я остановил его движением руки. Никакой пользы для самих рабочих совещаний от вот этого сели-встали нет, только время тратится. — Для подготовки развернутого доклада по этому вопросу прошу дать две недели, быстрее, боюсь, не получится.
— Будут вам две недели, будет и больше, — я задумался на секунду и сформулировал мысль. — Хочу, чтобы все собравшиеся сегодня попробовали подумать над этой проблемой. Соберёмся потом через месяцок и обменяемся мнениями. Пока же вот, что думаю я на этот счет.
Собственно идей у меня самого было не так уж много. Во-первых, я хотел создать некую пирамиду мусульманских организаций с единым лидером во-главе. Поставить на этот пост вменяемого человека, с которым можно будет договариваться, и который одновременно с этим будет за свою власть держаться. Сразу появится рычаг влияния на разрозненные общины, по отношению к которым последние сто лет в империи относились с позиций нейтралитета. В общем-то можно было бы ничего и не менять, если бы я не знал, к каким проблемам уже в 21 веке такая политика приведёт. Нет, столь важный социальный аспект как религию пускать на самотек — это смерти подобно.
Во-вторых, я хотел перевести все богослужение русского ислама на русский же язык. Вообще-то все мусульманские богословы в данном деле достаточно однозначны — Аллах дал людям Коран на арабском языке, значит читать его и молиться нужно на арабском, а молитвы на других языках будут недействительны. Однако тут возникал достаточно тонкий теологический момент — как вообще молитва, обращенная богу быть недействительной — если Аллах по определению всеведущ и всезнающ, во всяком случае по мнению мусульман — и что делать, если человек арабского не знает? Будет ли молитва, произнесенная его устами путем чисто звукового заучивания без всякого понимания более угодной нежели сознательное обращение к богу на том, языке, которым человек реально владеет.
Перевод русского ислама на русский же язык решал сразу несколько проблем. Закрывал империю от внешнего влияния, усложнял проникновение различных радикальных течений, снимал для русских почитателей ислама необходимость учить арабский и как бы «национализировал» религию. А в перспективе, если дело выгорит, еще и создавал многочисленные точки кристаллизации, вокруг которых могли бы в будущем вырасти многочисленные боковые религиозные течения, раскалывающие и так не слишком однородную общность почитателей Аллаха. В общем, сплошные плюсы и никаких минусов.
Ну и в-третьих, — и, если честно, это был как раз тот момент, на котором стоило в первую очередь сосредоточить свое внимание — это детское образование. Неожиданно для себя, когда начал разбираться с этим вопросом, обнаружил что в наших мусульманских губерниях вполне себе продолжают существовать и даже процветать исламские школы, преподавание в которых никак не контролируется МинНарПросом. Чему там детей у себя внутри общин они учат, никто не знал, и подобная ситуация меня как императора естественно устраивать не могла. Так что в этом направлении моим предложением было активизировать развитие начального образования на мусульманских территориях с более глубоким там упором на изучение Закона Божьего, истории России и обществознания. С тем, чтобы в последствии отдельные мусульманские школы вовсе запретить и перевести всех детей на общую согласованную на самом верху образовательную программу.
— Жду от вас развернутых предложений, — закруглил я совещания после достаточно длительного обсуждения накиданных мною тезисов. К сожалению, наши чиновники, и это было буквально видно по их глазам, причин моего беспокойства не понимали. В эти времена проблем с мусульманами в империи не было, а в мировом масштабе государства, где ислам являлся доминирующей религией, ничего из себя глобально не представляли. Ну и конечно обычному человеку заглядывать на две сотни лет вперед просто не дано, ничего странного тут нет. Что касается меня, то я потенциальные проблемы осознавал и хотел заранее подстелить соломки, чтобы потомкам было проще. Им уже будет проще, как минимум с Северным Кавказом теперь проблем не будет совершенно точно, там доля мусульманского населения не превышала двадцать процентов и продолжала активно снижаться по мере расплода переселенных туда православных.
На практике, к сожалению, даже само обсуждение мусульманского вопроса пришлось отложить в долгий ящик. Зимой 1847–1848 года в занятом русскими войсками Ташкенте — его, как уже упоминалось, взяли без боя, больших разрушений и почти без жертв — произошло восстание мусульманского населения. Его подоплеку в итоге выяснить достоверно так и не удалось — выжившие мусульмане твердили, про какое-то оскорбление, которое им было нанесено, но правда ли это или просто повод — одному Богу известно. Или Аллаху, тут поди разберись. Опять же англичане в регионе традиционно влияние имели, этот вариант тоже списывать со счетов не стоило.
Дело же было так. В середине декабря генерал Жемчужников занимавший пост командующего гарнизоном Ташкента и военного коменданта недавно образованной Ташкентской губернии, отправил большую часть наличных сил на юг, поскольку получил сведения от разведки о переходе границы большим отрядом Бухарских бандитов. Из пятитысячного гарнизона при себе Жемчужников, считая себя за городскими стенами в полной безопасности, оставил только пятьсот с небольшим — один батальон фактически — активных штыков и пару орудий.
