Джинера насторожилась — и тоже услышала. И тут же оконце раскрыл барон Ланн.
— Простите меня, ваше прекрасное высочество, — сказал он, — но я должен сообщить, что мы подъезжаем к деревне, а там видны факельные огни и слышна суматоха. Бог знает, что там происходит. Вы, моя госпожа, велели остановить кортеж в деревне, но мне кажется, что это может быть опасным.
— И какая же опасность подстерегает нас в деревне на землях моего будущего мужа, дорогой барон? — удивилась Джинера.
— Будущего, принцесса, будущего мужа…
— Опасаетесь разбойников? — удивилась Джинера ещё больше. — Настолько, что предоставите им грабить подданных моего жениха?
Ланн, имеющий кое-какой боевой опыт, опасался и предоставил бы, но удивления Рыжей Принцессы не могло выдержать ни одно человеческое существо мужского пола.
— Прикажете вашей охране выяснить, что там стряслось? — спросил он, скрепя сердце.
— Зачем же? — улыбнулась Джинера. — Мы поедем дальше и остановимся в этой деревне на ночлег. И всё разъяснится само собой.
Она знала, что барон очень недоволен. Знала, что Витруф и стража опасаются за её жизнь и здоровье. Понимала, что рискует, чересчур рискует. Но либо Святая Земля станет её землёй, а жители Святой Земли — её подданными, либо она — навсегда чужеземная принцесса, вещь короля, посмешище двора, ничтожное создание.
А она — Рыжая Джинера, правнучка Горарда. И её прадед никогда не уронил королевской чести, бросив беззащитных и безоружных без помощи. И с ней — бойцы Златолесья, а не подлый сброд.
Заставила своих людей.
И кортеж принцессы въехал в деревню, освещённую рваным факельным светом, где вопили женщины, истошно орали грудные младенцы, мычала и блеяла перепуганная скотина, визжали лошади… Высунувшись в оконце носилок, Джинера увидела в этом зловещем свете людей, одетых лишь в нижние рубахи, заношенные и залатанные, босиком бегущих по промёрзшей, запорошенной снежной крупой земле.
— Сюда, отребье! — зычно орал с седла, перекрикивая общий гвалт, молодой мужчина в мехах, в цветах Сердца Мира и Святой Розы. — Сюда, если хотите жить, мразь! Гелинг, поджигай их клоповники!
Всадники в тех же цветах лупили бегущих мечами плашмя и хлыстами для собак. Копыто коня врезалось в спину упавшей старухи. Кто-то из солдат втаскивал вопящую девчонку в седло, её рубаха задралась до рёбер, а босые ступни были ободраны в кровь…
Если бы не цвета короля Алвина, быть может, Джинера не повела бы себя настолько безрассудно. Но эмблемы её будущего дома на плаще у наглого бандита и его людей привели её в ярость. Принцесса вырвалась из рук Ноны, выскочила из носилок — почти такая же полуодетая, как деревенские жители, в шёлковом дорожном платьице без каркаса и туфельках на тонкой подошве — и встала перед мордой шарахнувшегося коня.
— Именем короля! — закричала Джинера, насколько хватило силы голоса, и звонко залаял шпиц, выпрыгнувший за своей госпожой. Пришлось взять его под мышку и приказать молчать.
Вот тут-то солдаты, разгорячённые происходившим грабежом — или чем там? — оценили, наконец, обстановку, осознав, что кортеж с теми же цветами, какие носили и они сами, никоим образом не относится к их отряду. А бандит в мехах, осадив лошадь, крикнул:
— С ума ты стряхнулась, девка⁈
И Дильберд тут же рявкнул:
— Молчать, если жизнь дорога — пока не спросит принцесса-невеста!
Принцессу полукольцом окружили её телохранители, Дильберд принял и передал няне собачку, Ланн подвёл коня и придержал стремя, но Джинера не села в седло.
— Солдат, — сказала она, глядя на бандита снизу вверх, — я приказываю тебе спешиться именем короля. И объясни, что здесь происходит и кто за это в ответе.
Бандит спрыгнул с коня. Он казался растерянным. Вокруг стало тише — его банда, оставив в покое поселян, собралась вокруг своего вожака. Вояки тоже выглядели ошарашенно.
Поселяне сбились в толпу чуть поодаль, только старуха так и осталась лежать, скуля и царапая ногтями наст. Младенцы уже не орали, а хрипели.
— Я жду объяснений, — напомнила Джинера.
Витруф накинул плащ ей на плечи. Бароны обнажили мечи.
— Принцесса… — пробормотал бандит. — О, срань Господня… Простите, принцесса. Но ведь я выполняю приказ короля. Королевское правосудие.
— Так это государь и мой жених приказал вам издеваться над девицами и калечить старух? — удивилась Джинера так, что на лбу бандита выступил пот. — Ваше мнение о государе потрясло и огорчило меня.
— Но ведь… — бандит стащил перчатку и вытер лоб. — Принцесса, видите ли, эти люди, они вне закона. Жители деревни не заплатили в казну подушный налог… так что по закону они теряют свободу и сами становятся собственностью казны. А их хибарки приказано предать огню.
— Вот как… — задумалась Джинера. — А земля?
— Земля принадлежит здешнему барону. За землю поселяне платят ему, но он расплатился с казной… — бандит, которого вернее было называть офицером короля, замялся. — Тоже ворчал, конечно… никому не угодишь…
— Я понимаю, почему он ворчал, — сказала Джинера. — Люди, которые работали на него и платили за аренду земли, теперь должны уйти неведомо куда, работать на короля, очевидно. Кто же будет обрабатывать их поля и землю барона? Но — оставим это. Что — скот?
— Мы его конфисковали, — доложил офицер. — В счёт долга.
— И сколько они ещё должны? — спросила Джинера.
— Кхм… четыре золотых ещё.
Джинера поразилась, приоткрыв рот и распахнув глаза:
— Сколько⁈
— Четыре золотых, ваше прекрасное высочество.
— Удивительно, — сказала Джинера, разглядывая багровое лицо офицера, блестящее от пота в морозную ночь. — Я с детства слыхала, что Святая Земля — богатая страна, но, право, не думала, что здешние поселяне сеют медные гроши, собирая урожай чистым серебром. Когда дела столь прекрасны, что стоит этим бездельникам платить золото в казну! Сами, негодяи, разодеты в бархат и меха, живут в каменных особняках, питаются, полагаю, перепелами в устричном соусе, а своему государю не желают кинуть четыре золотых от столь обильных доходов…
Офицер молчал, его солдаты разглядывали землю.
— К тому же, — продолжала Джинера, — они могли бы что-нибудь дать за труды и сборщикам податей, вынужденным бродить по дорогам холодными ночами, оставив своих добрых жён и уютные дома… Сколько причитается вам, мессир?
Офицер молчал. Стало удивительно тихо, даже скотина не ревела.
— Милый Витруф, — позвала Джинера, — окажите мне любезность принести мой кошель для милостыни.
Кошель протянула няня, принял камергер — и тут же сунул в руки принцессе. Бароны принцессы и её охрана жгли солдат короля презрительными взглядами.
Джинера, не торопясь, отсчитала тридцать златолесских серебряных «ангелочков» и швырнула их к ногам офицера.
— Это подать, — сказала она, глядя ему в лицо. — За души и за скот. И горе вам, если хоть одна из этих монет не дойдёт до казны. По приезде в столицу мои люди справятся у канцлера.
Офицер, чуть не плача от стыда и бессильной злости, наклонился подобрать деньги, как нищий побирушка за медяком. Выпрямившись, горько сказал:
— Король творит правосудие, а вы…
— Дело короля — правосудие, дело королевы — милосердие, — холодно отрезала Джинера. — Дурна принцесса, которая об этом забывает. А вы, милейший, через месяц будете таким же моим подданным, как эти несчастные. Кроме того, вы, как и они, зависите от слова короля. К кому вы пойдёте искать милосердия, если прогневаете его?
Офицер покачал головой.
— Если кто прогневает государя, ничьё милосердие ему не поможет, ваше добрейшее высочество.
— Посмотрим, — пожала плечами Джинера. — Вы свободны и ваши люди тоже.
Офицер отвесил поклон ниже церемониального.
— Помоги вам Бог, принцесса, — сказал он с горечью. — Что-то будет.
— Будет свадьба, которую уже триста лет ждало Златолесье, — улыбнулась Джинера, но на сердце у неё было очень тяжело.
Солдаты покидали деревню в молчании. Поселяне, словно замороженные, проводили их взглядами, не двигаясь с места.
