парней. Хотя и не сомневался, что изготовил шоколадные фигурки чётко по сохранённому в памяти шаблону.
Сегодня отметил, что оба четверокурсника не приближались в моём присутствии к Котовой. А Лена будто дразнила их — то и дело заглядывала парням в глаза, улыбалась. Лицо рыжего Красильникова время от времени покрывалось розовыми пятнами. Прятал от девчонки глаза и Мраморов. Но парни не сбежали в свою комнату — досмотрели мою работу над тортом до финала: когда два танка замерли друг напротив друга на шоколадном поле.
Илья Владимирович Прохоров пришёл, как и в прошлый раз: точно в назначенный час. Улыбнулся при виде «тридцатьчетвёрок». Внимательно осмотрел торт, будто искал трещины на его шоколадной скорлупе. Кивнул. Поблагодарил меня. Оставил на столе сорок рублей. При виде оплаты за торт (изображавшая сидящее на стуле привидение) Котова изумлённо вскинула брови. Я проводил директора швейной фабрики до выхода.
Попрощался с Прохоровым, прикрыл дверь.
— Это что такое? — спросила Лена.
Она указала на четыре банкноты, что лежали на столе.
— Деньги, — сказал я.
— За торт? — произнесла Котова.
— За работу.
— А я думала…
— Ты ошиблась.
Котова пару секунд молчала — смотрела на деньги.
— А ты странный, Чернов, — сказала она. — Я всё ещё тебя не понимаю.
И вдруг заявила:
— Завтра на большой перемене за лимонад и за мои коржики платишь ты.
* * *
В четверг Котова провела в моей комнате весь вечер. Рассказывала о своём детстве, о своих родителях. С моего разрешения прилегла на мою кровать, поджала ноги.
Я слушал её вполуха. Просматривал конспекты лекций по высшей математике: готовился к завтрашней встрече с профессором Барановым. Лена ушла, когда вернулись Кирилл и Артурчик.
В пятницу Котова явилась снова. Она по-хозяйски расположилась на моей кровати. Расспрашивала меня о школе, об армии и о том, как я познакомился с Варварой Сергеевной.
И в четверг, и в пятницу, я обращал на Лену внимания не больше, чем на говорливый радиоприёмник. Ночью, засыпая, чувствовал впитавшийся в наволочку моей подушки запах рижской «Иоланты».
* * *
В субботу, после занятий в институте, я посмотрел на лицо шагавшей рядом со мной Котовой и понял, что пора…
Погода сегодня была чудной: припекало солнце, на небе ни облачка. Я отметил: ночь будет тёплой, лунной, романтичной. Котовой я объявил, что «сегодня занят». Заглянул в «Универсам» — купил продукты.
Пришёл в общежитие, переоделся и рванул на кухню. Уже через четверть часа в духовке запекался шоколадный бисквит. А спустя час, ещё тёплый бисквит я превратил в липкую крошку — слепил из неё тушку ежа.
— Это что за колобок такой? — спросил Вова Красильников.
Он занял своё место в зрительном зале (на подоконнике).
— А Ленка сегодня не придёт? — поинтересовался Мраморов.
Паша бросил истлевшую до фильтра сигарету в банку.
— Не придёт, — сказал я.
Парни вздохнули и хором сказали:
— Жаль.
Уже в восемь часов вечера бисквитный ёж обзавёлся иглами из заварного крема, глазами и носом. А ещё через три часа я принял душ и побрился. Нарядился в костюм, соорудил на голове незамысловатую причёску.
Мой младший брат взглянул на часы.
— Серый, куда это ты собрался на ночь глядя? — спросил он.
Кир отложил в сторону книгу. Вчера он принёс от Рауде роман «Королева Марго» Александра Дюма (направленный, по словам автора предисловия, «против буржуазной действительности»).
— На охоту, — ответил я.
Поправил узел галстука, стряхнул с воротника белую ворсинку. Отрепетировал приветливую улыбку. Потёр пальцем позолоченную булавку для галстука (позаимствовал её у Артурчика).
— С тортом? — сказал Кир.
Я усмехнулся.
— Это не торт, малой. Это приманка.
Накрыл «Ёжика» колпаком из газеты.
— Вернёшься когда? — спросил Кирилл.
Я подмигнул ему и заявил:
— Раньше завтрашнего утра меня не ждите.
До Красного переулка я доехал на такси: не сунулся с тортом в общественный транспорт. Расплатился с водителем — проводил автомобиль взглядом. Заметил, как тот притормозил около двери ресторана «Московский». Минуты не прошло, как в него погрузились новые пассажиры. Я взглянул на циферблат наручных часов. Стрелки подсказали, что «Московский» закрылся двадцать минут назад — из него выходили задержавшиеся в зале гости. Я вдохнул посвежевший к вечеру воздух. Резко выдохнул: выбросил из лёгких запашок одеколона «Шипр», которым пропах салон такси. Порадовался, что не повёлся на уговоры брата: не брызнул на себя перед уходом из комнаты этот «запах советского прошлого».
Я замер под фонарём, где ровно неделю назад поджидал Маргариту Лаврентьевну. Заметил, как в окне дома напротив резко захлопнули форточку и задёрнули штору. Сдвинул на полсантиметра вниз блестящий желтоватый зажим для галстука (подозревал, что Артурчик позаимствовал его из отцовских вещей). Наполовину обрезанный лунный диск замер на небе почти над входом в «Московский» — он будто подсвечивал мне цель. Я запрокинул голову, насчитал около луны с десяток звёзд: крупных, похожих на бриллиантовую крошку. Поправил чуть дрожавший на ветру газетный купол над тортом. Ветер забирался и за воротник моей рубашки. Я поёжился; пожалел, что не набросил на плечи плащ.
В тень я не прятался — стоял в шаге от фонарного столбы, почти в самом центре островка из света. Видел, как в окнах домов изредка вздрагивали шторы — это бдительные советские граждане посматривали на меня из окон. Но наряды милиции меня не беспокоили. Я радовался, что телефоны в нынешние времена редкость, а о мобильной связи простые горожане пока и не мечтали. Иначе о подозрительном гражданине с «бомбой в руке» они давно доложили бы «куда следует». Я переложил дощечку с тортом на правую ладонь — взглянул на циферблат наручных часов. Отметил, что через двадцать минут баба Люба закроет вход в общежитие — я точно не вернусь вовремя в общагу, даже если воспользуюсь услугами такси.
Заметил, что луна сместилась в сторону, будто тоже двигалась вслед за часовой стрелкой по воображаемому небесному циферблату. Из ресторана «Московский» изредка выходили люди. В мою сторону ни один из них не пошёл — они усаживались в такси или в собственный транспорт, припаркованный под окнами дома. Мимо меня за час прошла лишь одна женщина. Работница ресторана. Но появилась она не из главного входа в «Московский» — вышла со двора дома. Я взглянул ей вслед, хмыкнул. Сместился вглубь переулка: прошёл под окнами полсотни метров к следующему фонарю. Звуки моих шагов
