Ознакомительная версия.
За Лёхой Айна невозмутимо шла, перезаряжая сменный винчестер. Когда у Сизого патроны в магазине заканчивались, он винтовку Айне передавал, заряженную забирал. И по новой всё продолжалось…
«Смотри-ка, – умилился про себя Ник. – Не забыл Лёха-то про «лузера»! Растёт человек, совершенствуется…»
В глубине души он и про себя знал, что «растёт». Ещё тогда, в певекской землянке, когда в зеркало посмотрел, что над бочкой умывальной висело, многое понял.
Строгое такое лицо увидел: в уголках губ морщинки жёсткие прорезались, глаза – колючие, холодные, со стальным отливом. Будь у него раньше такие глаза, вряд ли Ахмед, тварь дешёвая – если по-взрослому посмотреть, – решился бы на настоящие военные действия. Приссал бы, гнида понтовая, – как распоследний кот помоешный, поражённый ранним простатитом…
«И ничего нет в том странного, – внутренний голос прошелестел. – Мы обстоятельства изменяем. Обстоятельства изменяют нас. Главное – не прогибаться перед ними, марку держать…»
Выяснилось, что во время обустройства лагеря один из солдатиков, истосковавшийся по женской ласке, непочтительно Айну за мягкое место ущипнул, охальник.
Айна – она девчонка простая, добрая и трепетная – в мирное время.
Но в таких вот случаях – решительная и очень даже предсказуемая.
Не раздумывая, полоснула незадачливому ухажёру охотничьим ножом по наглой физиономии.
Ну, так, по её понятиям, полагается поступать в этакой ситуации. Пусть ещё спасибо скажет, недоумок озабоченный, что не по горлу чиркнула. Будь у Айны настроение чуть похуже, запросто могла бы, со всем удовольствием…
Боец, естественно, завизжал на всю тундру: самки песцов в норах своих глубоких, тайных, окотились преждевременно.
Товарищи пострадавшего обиделись и решили наглую чукчанку поучить уму-разуму.
Тут и Лёха на шум неторопливо подошёл, класс рукопашного боя продемонстрировал. Кто-то из солдат за винтовку схватился, ну и понеслось…
Сизый – мужик серьёзный: двоим ухарям ляжки прострелил, остальных разоружил, по чавкам наглым надавал, построил – решил провести политинформацию.
С одной стороны, не по Уставу Лёха поступил, превысил разрешённую меру воздействия на подчинённых. С другой – проявленная жёсткость полностью соответствовала нынешней непростой ситуации.
Серьёзно всё складывалось, совсем даже непрозрачно, какие уж тут бирюльки?
Ник отодвинул Сизого в сторону, сам решил пообщаться с народом.
– Смотрю – вы так ничего и не поняли, – заявил недобрым голосом. – Видите этот знак? Все видят? Кто на нём изображён? Правильно – товарищ Сталин, Иосиф Виссарионович, наш Вождь и Отец. Так вот, я имею право расстрелять любого человека на вашей поганой Чукотке. Безо всякого суда и следствия. Любого, кто мне не понравится. Хоть генерала, хоть самого секретаря крайкома. Просекли? Если бунт поднимите, перестреляете нас, то как по рации с Магаданом собираетесь общаться? Если сеанс связи хоть один пропустить, то через сутки здесь полк парашютистов высадится. Кого живого найдут – в Москву отправят. Там товарищ Сталин лично с вас кожу сдерёт – узенькими лоскутьями. А товарищ Берия лично глазёнки ваши бесстыжие ножиком ржавым расковыряет…. Ясно вам, недоноски облезлые?
Ещё минут десять Ник ораторствовал, применяя цветистые выражения и образы.
Проняло всех, несколько служивых даже описались прямо в строю – от обещанных ужасов. Образцовый порядок был восстановлен. Раненых перевязали, оружие бойцам вернули, первых часовых на сторожевые посты отправили – по двое на каждый: один – командир поста, второй – его помощник. Всем командирам Ник по ракетнице выдал с набором цветных выстрелов. Систему оповещения через разноцветные ракеты он сам придумал, чем и гордился. Красная ракета обозначала: «Тревога, противник в прямой видимости, срочно требуется подмога». Зелёная: «Наблюдаю непонятные объекты, будьте настороже». И наконец, жёлтая: «Попал в беду, прошу о помощи, но – будьте бдительны».
Оглядел Ник лагерь – хорошо у Сизого получилось, с умом. Шесть армейских палаток в один ряд выстроились – с севера на юг. За самой южной палаткой склад под брезентовым тентом расположился – действенная защита от главенствующего здесь ветра, «южака».
С северной стороны походную армейскую кухню установили, из досок стол сколотили, пристроили рядом длинные скамейки. Рядом с кухней шест обнаружился, на нём стрелка-указатель, направленная на ближайшую сопку. На стрелке надпись: «Туалет – 500 метров». Как говорил один из незабвенных героев Сани Бушкова: «Это – нормально».
Эстонца Ник решил пока не арестовывать, только браунинг у него забрал и значок заветный, с профилем Вождя, да от рации отлучил.
– Вы, Маркус, ведите себя прилично, оно и обойдётся, – озвучил Ник своё решение. – Главное, к рации не подходите. Штатным радистом я сержанта Сизых назначаю, в качестве заслуженного повышения.
Лёха тут же захотел все точки над «и» расставить:
– Если он, морда чухонская, к рации ближе, чем на десять метров подойдёт, то я из него решето сделаю, продырявлю во всех местах интересных! Как тебе, командир, такой финал театральной постановки?
– Да фиолетово мне, – Ник отмахнулся.
– Что это – «фиолетово»? – Сизый не въехал.
– Ну, всё равно мне, понимаешь? Делай, как знаешь. Как нужным сочтёшь. Понял теперь?
– Теперь понял! – улыбнулся Лёха. – Всё равно непонятно, при чём здесь это – «фиолетово»…
Если по правде, Ник эстонца не арестовал вовсе не из-за гуманистического мировоззрения. Просто без Эйвэ было не обойтись: необходимо было плановые точки скважин, отмеченные на карте, перенести на реальную местность. Теодолит и нивелир в наличие имелись, да вот пользоваться ими Ник не умел. Потому и пришлось доброго мальчика из себя изображать, интеллигентного до мозга костей…
Целые сутки Эйвэ по нагорью со своими приборами скакал, высчитывал что-то на листе бумаги, перепроверял. Лёха с Ником таскали за ним рейки полосатые, безропотно с места на место переходили, статуи неподвижные изображали – с теми рейками в обнимку.
В конечном итоге, наметили места для шести скважин.
– Подсекаем жилу в самых перспективных местах, – азартно объяснял Эйвэ, водя карандашом по геологической карте, забыв о своём статусе подозреваемого номер один. – Под острым углом обязательно, тогда длина керна под метр двадцать получится, оптимальная – для полноценного анализа. И глубина скважин – нормальная совсем, в районе двадцати пяти – двадцати семи метров, не больше.
– А ежели там заместо золота один только хрен голимый обнаружится? – скорчил кислую гримасу недоверчивый Лёха. – Тогда что? К Певеку двигаемся, с головами поникшими, баночки с вазелином приоткрыв?
– Зачем к Певеку? – оптимистически улыбнулся в ответ Маркус. – Ещё две перспективные точки имеются. Чуть дальше по нагорью, в восточном направлении. Там тоже приличные самородки в горных породах находили раньше…
Магадан информацией не баловал. На вопросы об успехах второй группы на реке Белой отмалчивался, требовал значимых результатов. Петренко настаивал на усилении охранного режима, советовал дополнительный взвод солдат в Певеке затребовать. Курчавый и вовсе – в Анадырь переехал…
Пришло время переходить непосредственно к буровым работам.
Полноценный копёр над станком решили не сооружать – по причине тёплого летнего сезона. Ограничились только брезентовым навесом – на случай сильных дождей.
С караваном прибыли трое штатских, это Эйвэ с певекской зоны зэков, имеющих в прошлой жизни отношение к машинам и механизмам, реквизировал.
Зэки и зэки, что из того? Сбежать-то им отсюда некуда – одна тундра неприветливая кругом.
А если и сбегут, тоже ничего страшного. Всё равно помрут от голода – в самом обозримом будущем. Не все же голыми руками песцов могут ловить и пожирать их в сыром виде, без соли и специй…
Один из прибывших раньше трудился судовым механиком, другой преподавал теоретическую механику в Казани, третий оказался сверлильщиком с Путиловского завода.
Все по пятьдесят восьмой статье проходили, значит, люди правильные, мыслящие.
Совместными усилиями собрали буровой станок, шланги необходимые присоединили, в гидравлическую систему масло специальное залили, в баки двигателей – бензин.
– Что, можно уже начинать? – проявил нетерпеливость Лёха.
– Где-нибудь через сутки и начнём, – согласился Ник. – Осталось только установить ёмкость для промывки скважины, буровой раствор качественный приготовить да коронку алмазную навернуть на колонковую трубу.
Выяснилось, что Эйвэ вместо мыла привёз пять бочек ворвани – жира китового, неочищенного.
– Где же я вам в Певеке достану двести килограммов настоящего мыла? – оправдывался эстонец, уже привычно опасаясь услышать очередное обвинение в саботаже и вредительстве. – Нет, ну где? Чем ворвань плоха? Из неё же мыло и делают! Очищает, отмывает отлично, какие претензии ко мне? Зачем вообще эти каменюги мыть? Не понимаю…
Ознакомительная версия.
