- Ирина, простите, как вас по батюшке, - неожиданно охрипшим голосом спросил у меня Ильич, - вы действительно из века двадцать первого?
- Действительно, - улыбнулась я, - прямиком из будущего. По батюшке же меня именовать не стоит, ибо я еще даже не родилась. А появилась я на свет в одна тысяча девятьсот восемьдесят пятом году. В городе Ленинграде…
Увидев изумленные глаза будущего вождя пролетариата и его супруги, я не удержалась и рассмеялась. Потом, извинилась и сказала, - Ой, Владимир Ильич, простите… Да-да, родилась я именно в Ленинграде. Так в вашу честь, товарищ Ленин, переименуют бывшую столицу Российской империи, нынешний Санкт-Петербург.
- А почему бывшую? - тусклым голосом спросил Ленин, опустившийся на стул Ленин.
- Дело в том, - ответила я, - что в нашем времени столицей России станет Москва. По вашему же, между прочим, указу. А Питер превратится, как писали у нас в газетах, в “великий город с областной судьбой”. Это он потом снова станет Северной столицей и то не до конца.
Чувствуя, что товарищ Ленин полностью сбит с толку и находится в смятении, а значит - надо ковать железо, пока оно горячо, - я расстегнула свой ридикюль, и достала оттуда старую потрепанную книгу, которую я специально припасла для Ильича.
- Вот, товарищ Ленин, это Вам, - я протянула книгу Ильичу, - так сказать, “Хроники 20-го века” в популярном изложении. Отнеситесь к этому серьезно, это не сказка и не обман - это БЫЛО!
Книга была школьным учебником истории СССР для высших учебных заведений, изданным еще в доперестроечные времена. Каким чудом этот экземпляр сохранился в одной из корабельных библиотек - бог весть. Но она нам очень пригодилась. Мы решили, что не стоит вываливать на Ильича всю информацию сразу. Хотя он в данное время человек физически крепкий и здоровый, не подверженный хворям, но, чем черт не шутит… Рассказать ему про то, что происходило у нас в стране в лихие девяностые, и не выдержит у него сердечко. Это хорошо, если инфаркт, и без мучительств. А если инсульт, и парализует, как в тот раз? Предрасположенность-то есть. Нет, не стоит рисковать. Правду надо преподносить дозировано.
Дрожащими пальцами Ильич листал страницы учебника, разглядывая рисунки, карты и диаграммы. У него был такой вид, будто я со всей дури огрела его этой книгой по голове. Он бормотал, читая заголовки: “Коллективизация”, “Гражданская война и интервенция”, “Военный коммунизм”, “Брестский мир”…
Через его плечо в учебник заглядывала Надежда Константиновна, окончательно утерявшая свою выдержку и важность, и превратившаяся в обычную женщину снедаемую любопытством.
Я посмотрела на Сосо. Он понял меня, и, кивнув, сказал хозяевам, которые совершенно забыли о своих гостях, - Гм… Владимир Ильич, Надежда Константиновна… Мы, с вашего позволения, пока выйдем, прогуляемся часик-другой по Женеве. А потом снова вернемся. Вы не возражаете?
Ильич в ответ промычал что-то невразумительное, лихорадочно перелистывая страницу за страницей, а Надежда Константиновна лишь досадливо отмахнулась от нас.
- Идемте, голубчики, - дребезжащим старческим голосом сказала нам Елизавета Васильевна, - видите, им сейчас не до вас. Приходите через час, я свежего чаю заварю. В дверях, она незаметно - во всяком случае, ей так показалось, - дотронулась до моего плеча, словно стараясь убедиться - призрак ли я, или человек во плоти.
Оказавшись на лестнице, мы переглянулись с Сосо, и дружно, не сговариваясь, рассмеялись.
- Пойдемте, Ирочка, - сказал мне Коба, - прогуляемся в парке. Помните, мы его видели, когда шли сюда. Это здесь, недалеко. Товарищу Ленину еще часа два будет не до нас. Вы не против?
Конечно, я была не против…
Там же. Те же. Два часа спустя.
Ирина Андреева. Журналистка, спортсменка, да и просто красавица.
Два часа пролетели незаметно. Сосо пытался шутить, но у него это получалось как-то натужно, без того искрометного юмора, к которому я уже успела привыкнуть. Чувствовалось, что мыслями он был сейчас не со мной, а там, в квартире на улице Давид Дюфур.
В очередной раз плоско пошутив, он засмеялся деревянным голосом, а потом, взглянув на мое напряженное лицо вздохнул, и спросил, - Ирочка, как ты думаешь, что сейчас там происходит?
Я только пожала плечами. Было понятно лишь одно - у такого цельного и страстного человека, каким является Ленин, сейчас должна происходить коренная переоценка ценностей. Одно дело - работать во имя какой-то абстрактной “Мировой революции”, и другое дело - прочитать о том, чем закончилась эта самая революциями - войной всех против всех, сотнями тысяч убитых и изгнанных с родной земли, разрухой и всеобщим одичанием.
Но, с другой стороны, большевикам в нашей истории удалось одно - они спасли страну от иностранной колонизации, где все ее богатства достались бы европейским хозяевам, а местное население, изрядно сокращенное и прореженное, вкалывало бы на них в качестве белых негров. Я знаю, что товарища Кобу уже ознакомили с соответствующими документами, где четко и подробно расписывалось - кто и что получил в поверженной России, и что сотворили демократические деятели с его любимой Грузией.
- Знаешь, Сосо, - грустно сказала я, - Владимир Ильич, конечно, самый настоящий революционер и то, что мы ему сегодня сообщили, несомненно, подействует на него не самым лучшим образом. Но, с другой стороны, может его гибкий и аналитически мыслящий ум подскажет ему, какую новую тактику надо избрать социал-демократам, точнее, большевикам в этой новой ситуации. Вот только какую? С нашим прибытием мир изменился радикально, и товарищ Ленин должен найти для себя новое место в этом новом мире.
- Не знаю, - печально сказал Сосо, - ведь я знаком с ним только заочно. И по себе знаю, что известие о том, что произошло или должно произойти в будущем, действует на человека подобно удару молнии.
- Ирина, - сказал он после недолгого молчания, - посмотри, пожалуйста - сколько времени прошло? Не пора ли нам возвращаться?
Я бросила взгляд на свои часики и увидела, что время, данное нами чете Ульяновых-Крупских на размышление, уже истекло. Мы развернулись, и отправились снова на улицу Давид Дюфур.
На стук дверного молоточка нам открыла мать Крупской, Елизавета Васильевна. Она испуганно посмотрела на нас, словно перед ней стояли какие-то исчадия ада.
- Идите быстрее, - шепнула она нам, - там такое…
Похоже, что за время нашего отсутствия между Лениным и его супругой произошел весьма нелицеприятный разговор. Лицо Ильича было хмуро, а у Надежды Константиновны - заплаканно. Злосчастный учебник истории лежал на столе. Из него во все стороны торчало множество закладок.
- Присаживайтесь, товарищи, - попытался изобразить гостеприимство Ленин. Потом, видимо не сумев сдержать эмоции, он с досадой взмахнул рукой, и сказал, - И принес вас черт на мою голову… Как все было хорошо, все точно и ясно…
Мы с Сосо лишь переглянулись. Но промолчали - а что мы могли сказать ему в ответ? А Ильич, немного успокоившись, каким-то жалобным голосом спросил у нас, - Товарищи, что же теперь нам делать-то?
Я первая не выдержала, и ответила ему, - Трудиться надо, товарищ Ленин, на благо своего народа и своей страны. Ну а что касается мировой революции, то можете о ней забыть… Люди и народы все разные, и тех же англосаксов вы никогда не заставите жить социалистическим общежитием. Как ни прискорбно, но это факт.
- Да, товарищ Андреева, - сказал печально Ильич, - я это уже понял - прочитал в вашей книге. Но ведь так, как сегодня живут крестьяне и рабочие в России, так жить нельзя.
- Помнится, в одна тысяча тринадцатом году, товарищ Ленин, - сказала я, - вы написали, или еще напишите, в одной своей работе: “Революционная ситуация - это когда низы не хотят жить, как прежде, а верхи не могут хозяйничать и управлять как прежде”…
- Это я у вас написал? - удивленно спросил вождь мирового пролетариата, - А что, очень интересная мысль и верно подмечено… Революция, как функция экстремума социальных противоречий. Только, к чему вы это все мне говорите?
- А к тому, Владимир Ильич, - сказала я, - что если верхи, и так нелюбимое вами самодержавие, захотят и смогут изменить правила игры, пойдя навстречу требованиям трудящихся низов, то революционной ситуации уже не будет… Кажется это называется “революцией сверху” истории известно несколько таких случаев… Следовательно…
- Вы полагаете, что наши российские верхи, буржуазия и царское правительство, готовы пойти навстречу? - удивленно спросил Ленин. - Нет, я категорически отказываюсь поверить в эту благоглупость. Товарищ Андреева, этого не может быть!
- “Этого не может быть никогда, потому что если бы люди жили на Луне, то заслоняли бы для нас магический и волшебный свет ее своими домами и тучными пастбищами” - процитировала я незабвенного Антона Павловича Чехова. Потом подумав, добавила,
