— Я согласна быть твоею женой, мой долгожданный любимый!
Конечно, вдруг было для подростка. Для старого попаданца, маскирующегося в его юном теле, все было очень даже понятно. Или, скажем так, все было понятно из волнующего марева, называемого женская душа. Дальше лезть не рекомендуется, ибо, что мужчина, женщины в кои-то годы не могут понять, что у них в душе. То улыбнутся, то дадут антраша, а потом грозно посмотрят на любимого мужчину.
Поэтому я просто ее поцеловал, и нас ничто уже не могло оставить — ни шум ног в коридоре, ни вошедший кто-то третий лишний (сразу же ушедший), ни даже гипотетический гром в феврале месяце.
Еще поцеловались и, тем самым, вроде бы, завершили ритуал первого этапа свадьбы. Мария тоже так решила, подрожав ногами, — мол, отпусти меня на грешную землю, я тяжелая и могу сама ходить.
Я поупрямился, как и любой добросовестный жених. Но потом все же отпустил ее. Оказавшись на земле, Маша уже серьезно сказала:
— Я так боюсь, что ты не победишь. Ведь отец почему-то прочно связал твою победу с нашей свадьбой. И что тогда?
Все-то она знает! Неужели Александр Петрович меня обманывает и, поговорив со мной, он тут же спешит побеседовать с дочерью? Так-то оно понятно. Один разум хорошо, а полтора лучше, но не свинство ли это?
— Что хмуришься, — улыбнулась Маша, — папа информацию мне не сливает и в этом он честен. Однако он, куда денется, делится с важными сведениями с мамой. А уж она по родственным связям делится ими со мной. Своего рода круговорот информационного материала в природе. Или, хотя бы в отдельно взятой семье. Папа, конечно, понимает все это, но ничего сделать не может.
Вот ведь какой слабый пол! Вертят нами, как хотят, да еще жалуются, мол, какие непослушные и неповоротливые. А почему, собственно, мы должны быть послушными? Я бы даже так сказал: а почему мы должны вас слушать? Слабый пол так слабый пол. Нишкните!
— Приходи к нам сегодня вечером, — предложила Маша, — особых разносолов не обещаю, но голодным не уйдешь и познакомишься с родителями в домашней обстановке. А то ты даже маму не знаешь, а ведь скоро свадьба! Нехорошо это и мама может обидется.
— Приду, конечно, — сразу же согласился я, — и ничего готовить не надо. Я ведь на лечебной диете, держу вес перед соревнованиями. Кусок хлеба и чай без сахара — это максимум, что я могу себе позволить на весь вечер.
— Ого-го! — удивилась Маша, — вот это расписание. А почему я, как твой личный тренер, этого не знаю?
Экий она крутойначальник. А вот не знаю, Маша. Твои проблемы. Может КГБ плохо работает? Или отец сведения не доносит?
— Не знаю, почему не знаешь, — пожал я плечами более вежливо и обтекаемо, — вообще-то диетолог команды ежемесячно готовит график наших разгрузочных дней. И этот график висит открыто в кабинете твоего отца в городской базе. Даже ЦРУ может ознакомиться.
— М-гм, — фыркнула Маша, однако от комментария по поводу моего прикола о ЦРУ пока отказалась, но совсем не забыла. Наверняка, теперь график диетолога внимательно изучит и язвительно оценит. Или она будет не настоящая женщина, пардон, девушка!
У меня ж свои проблемы. Завтра должны были пройти обозначенные соревнования. Все были от этого на ушах — от спортивных функционеров до последней технички в комитет, что-то все домывая и смахивая пыль в вестибюле.
Один я, очень даже потенциальный победитель, так сказать, главное блюдо на намечаемом торжественном обеде, был занят другими проблемами, пусть не менее важными, но исключительно личными. А ведь в СССР даже пионер четко знал — общественное у нас всегда выше личного!
А мне что. Мне, честно говоря, все до лампочки! Таково уж у меня антисоветское воспитание оказалось в XXI веке. Тлетворное влияние империалистического Запада!
Потому, пока все суетились на глазах у начальства (на всякий случай, а кое-кто уже сумел накосячить) я пришел к этому начальству с тылу и угощался ужином из рук самой дочери, моей же тренерши и т.д.
А что? Оказался в гостях около шести, не совсем рано, но все одно раньше родителей. Хотя, надо сказать, мне с Машей и так было хорошо. Повеселились, помечтали о будущем, в советском аспекте и в личном и производственным. Что же делать, когда труд во имя страны получился тесно связанным с личным счастьем и никак иначе? Прямо-таки как в сталинском фильме про доярку и пастуха. Хотя, опять буренкам в окрестных лугах хвосты крутить. У-у-у!
Я, кстати, был скромен и тих. С поцелуями слишком нагло не лезу, руки куда попало не кладу. Мария, поначалу державшаяся настороже, потихоньку оттаяла и даже начала глазками лукаво постреливать. Мол, ты мой пострел и никак иначе.
Типичная картина — девушка на первых любовных свиданиях. А если без академических обобщений, то Мари точно будет моя! Обжегшись на Вале я, пожалуй, излишне осторожничал. Но, может, это и было к лучшему. Ведь я как осторожничал? Время от времени мою дорогую и милую целовал, руками тело легонько поглаживал, сначала почти нейтральные участки тела. Почти — потому что у возбужденных женщин таких мест не бывает.
Вот и Маша моя с ярко красным румянцем на щеках уже активно занимается поцелуйным обрядом. Блузка на ней так возбуждающе для мужчины (то есть для меня), а все пуговички расстегнулись, при чем даже не всегда мной.
Мария, чувствуя приближение момента, когда амурная нега обоих затянет в глубокий омут и будет до фига на все приличия и вежливости, резко отсела от меня. Физически она уже была готова к плотской любви, разумом еще нет.
Я ее, в общем-то, не корил. Остановил свое юное тело, готовое идти сразу и до конца. И предложил mademoiselle руку, чтобы пойти хоть на край света, хоть на их кухню.
Приготовили повседневный ужин на всех. Не только на себя, но и еще не пришедших родителей. Маша думала, что по-женски удивит меня различными блюдами, но, в конечном итоге, удивил ее я умением варить макароны. Это ведь только кажется, что сварил и съел. Ха-ха. На деле же попробуй сварить их чуть-чуть не сырыми и, наоборот, не переваренными. Я уж не говорю о соусе, даже простом, типа сметанный или томатный. И, разумеется, отдельно котлеты. Не магазинные, а домашнего приготовления. И чтобы вкусные, пальчики оближешь.
— Все, ты будешь штатным поваром в нашей семье! — объявила Маша, взяв на пробу целиком блюдо, — так вкусно, что больше некуда!
Вот ведь, зараза, как она может уронить настроение какими-то несколькими словами! И чего я так выкаблучивался, сидел бы за кухонным столом и не вякал, целее бы оказался!
— Я пошутила, — успокоила Маша, видя мое откровенное уныние, — будем, как у родителей в семье — кто раньше пришел, того и тапки. То есть, в данном случае, кухня.
Ого, а себя она из семьи уже выделила. Вот, молодец, девочка, получив пинок в нужном направлении, так активно пошла сама! И даже меня уже подталкивает!
Так понемногу и развлекались. Поели, попили чаю. От меня Мария предусмотрительно отделялась домашней мебелью. То столом, то трельяжем, а иногда стулом. Я же не бестолково не лез. Нет, так нет. Хотя чувствовалось, скорее, она просто вредничает, провоцируя юного кавалера на сексуальные бестолковости. Причем сама не понимая, что с определенного момента мужчину уже не остановишь. Либидо!
Потом пришла ее мама Анастасия Васильевна — дородная, слегка седоватая матрона лет этак 55 — 60. Как женщина в годах и с постоянно жующей семьей, она по пути с работы заглянула в магазины. Домой пришла с набором продуктов и заранее приготовленных магазинных блюд.
Узнав, что все уже готово, мама не огорчилась. И завтра будет день, — решила она, наскоро поела, что Бог дал, и занялась самым интересным — допрашивать мужчину, то есть меня, о будущей жизни и конкретно о моей свадьбе.
Был бы я наивным еще молодым юношей, с разумом по количеству лет тела, принялся бы сообщать ей о моих «наполеоновских» планах. Но я был уже достаточно стар, и знал, как можно развеселить бога — рассказать ему о своих планах грядущей жизни. А если бог, то есть Анастасия Васильевна, еще будет женского пола, то он не только дико развеселится, но и перепланирует абсолютно все намеченное.
