Ознакомительная версия.
Одеваются кто как хочет, отвечал Ластик, а косы отращивают редко. Многие вообще под мальчиков стригутся.
Страх какой, осудила Соломка и пожелала узнать про одежду подробно.
— Ну, большинство молодых женщин ходят в портах (штанах), — стал объяснять он.
Княжна так и ахнула:
— Как татарки, что ли? А платьев вовсе не носят?
— Носят, но совсем короткие.
— Вот досюда? — Она подняла сарафан до середины бедер. Ноги у нее оказались крепенькие, как грибы-боровички. — Ох, срам! Волосья-то хоть покрывают? Платком либо кикой?
— Только если холодно.
— Простоволосой перед мужчинами ходить стыдней, чем нагишом, — строго сказала Соломка и вздохнула. — Да что с бесплотных возьмешь? Любви-то между вашими мужиками и женками, поди, не бывает?
— Еще как бывает.
Здесь Ластик тоже вздохнул — вспомнил особу с соседней парты. Эх, знала б она, куда занесло Фандорина, и еще неизвестно, вынесет ли обратно. Но настоящего вздоха не получилось — очень уж далека была окружающая действительность от лицейской жизни.
Глаза у Соломки разгорелись еще пуще.
— Раз так, обязательно в рай попаду — когда помру. Грешить не буду ни вот столечко. А если все-таки придется, сразу грех замолю. И девкам-холопкам накажу, чтоб за меня молились. Монастырю либо церкве чего-нито пожалую. Буду я в раю, вот увидишь, — с убежденностью заявила она.
Василий Иванович тоже расспрашивал про Иной Мир, но интересовало его совсем другое — не любовь и наряды, а землеустроение, то есть политическая система.
— А какая у вас на Небе власть? Кто над душами властвовать поставлен? Ангелы, над ними архангелы, а над архангелами апостолы святые?
— Вроде того, — отвечал Ластик, плохо представлявший себе небесную иерархию.
— И сверху, надо всеми, Господь Бог Саваоф с Иисусом Христом?
— Нет, Бог он отдельно, а у нас правит главный архангел, его Президентом зовут.
— Ишь ты, у нас про такого и не слыхивали, — подивился боярин. — Его, архангела Президента, Бог назначает?
— Нет, его выбирают граждане, ну, то есть райские жители.
— Как Бориску Годунова, что ли? — Шуйский неодобрительно покачал головой. — Пустое это дело, когда все жительствующие правителя выбирают. Тут кто громче орет, да побольше вина выкатит, того и крикнут на царство. Неосновательно у вас устроено.
Подумал немножко, и вдруг ликом просветлел — видно, обнаружил для себя в загробной жизни некие перспективы.
— А есть ли ангелы, которые побогаче остальных? Ну, там нектару у них запасец или амброзии поднакоплено? — хитро прищурился правым глазом боярин.
— Есть, конечно, — честно признался Ластик. — Только богатые, они не ангелы.
— Ну неважно, пускай души блаженные.
Известие это Василия Ивановича явно обрадовало. И к выводу он пришел такому же, что Соломка, только опять-таки на свой манер:
— Значит, и в раю жить можно, ежели с умом.
Но тут же затревожился:
— А что у вас там про Ад сказывают?
— Ничего.
— Совсем ничего. Поня-атно, — протянул Шуйский по своему обыкновению, и чело на время омрачилось, но не сказать, чтобы очень надолго.
Довольно скоро опять разгладилось, в уголках рта появилась улыбка. Наверное, скумекал, как от Ада отмажется. А может, подумал про что другое.
О чем размышляет боярин, Ластик никогда не знал — очень уж хитрого, скрытного ума был человек.
Может, оттого это, что он, по словам Соломки, много страсти претерпел? Ластик тогда еще в старорусском не очень поднаторел и удивился — князь вовсе не казался ему человеком страстным. Но оказалось, что страсти — это опасности, испытания. Царь Иван Грозный любил бояр пугать. Кого казнит, кого в тюрьму посадит, кого по миру пустит. Не миновала горькая чаша и Шуйских. Побывал Василий Иванович и в опале, и в темнице, где готовился принять лютую смерть, да сжалился Господь. «Кто при Грозном Государе состоял, они все по гроб жизни напуганные, — объяснила княжна. — Не живут, а дрожат, не говорят, а шепчут. Глаз-то один у батюшки завсегда прикрыт, видел? Это он себе нарочно воли не дает. Однажды сказал мне: мол, поднимусь на самый верх, тогда буду на мир двумя глазами глядеть, в оба, а пока погожу».
Однажды, еще в самом начале, сел Ластик с хозяином в шахматы играть. У папы выигрывал запросто, был уверен, что и этого средневекового обитателя, не слыхавшего про гамбиты и этюды, обставит в два счета. Но Василий Иванович поставил ему мат, причем всего лишь на двенадцатом ходе.
Сыграли еще — на десятом ходе Ластик прозевал ферзя и был вынужден сдаться.
И тогда, задетый за живое, он сделал ужасную глупость — прибег к помощи унибука. Шахматная программа в нем, конечно, имелась. Достаточно было шепнуть в сгиб страниц «шахматы», и на экране появилось клетчатое поле. Научившись им управлять, Ластик, конечно же, разгромил боярина в пух и прах. Начали играть по-новой. Вдруг, внезапно приподнявшись, Василий Иванович подглядел в книгу, хоть «ангел» и держал ее вертикально.
Глаза Шуйского блеснули, а Ластик помертвел, проклиная свой идиотизм. Хуже всего было то, что князь ни о чем не спросил.
В ту же ночь, косясь на дверь, Ластик спрятал унибук в печь, которую с наступлением тепла уже не топили. Да если случайно и зажгут, нестрашно — компьютер профессора Ван Дорна в огне не горел.
Назавтра князь заглянул опять. Поговорил о том, о сем и как бы между делом спросил, где «ангельская книга» про земномерие и иные премудрости?
— В обрат на Небо изъяли, — ответил Ластик. — Во мне боле не надобна, аз уже гораздо разумею человеческой речи.
Посверлил его боярин своим выпученным глазом, но объяснением вроде бы удовлетворился.
А Ластик твердо решил: без крайней нужды унибуком больше пользоваться не станет. Взбредет в голову Шуйскому, что премудрая «ангельская книга» ему пригодится, и выкрадет, миндальничать не станет. Тогда всё, пиши пропало. Останешься в семнадцатом веке до самой смерти.
Рано или поздно «Ерастиилу» позволят выйти за ворота. Тогда надо будет взять с собой унибук, чтобы поискать подходящую хронодыру. Хорошо бы, чтоб вела в двадцатый век, когда дом на Солянке уже был построен. А дальше просто — через стеклянный квадрат к мистеру Ван Дорну. «Ваше задание, профессор, выполнено. Можно приступать к спасению человечества».
Вот о чем размышлял пресветлый Ерастиил майя 15 дня, ковыряя ложкой высококалорийное коливо.
Один он оставался недолго. Пяти минут не прошло после того как откланялся Ондрейка, а в дверь вошел новый посетитель — хозяин дома, собственной персоной. Как обычно, спросил о здравии гостя и посетовал на собственное, зело худое, и потом еще некоторое время болтал о всякой ерунде, однако Ластик сразу насторожился. Сегодня — небывалая вещь — правый глаз боярина был зажмурен, а левый открыт и взирал на «ангела» цепко, расчетливо. Кажется, намечался какой-то важный разговор.
Так и вышло.
Походив вокруг да около, Василий Иванович наконец подобрался к главному.
— Помнишь ли, о чем я с тобой толковал в самый первый день, когда Борис умер? Что выждать надо. Час этот настал. Дела годуновского щенка совсем плохи. Самозванец двинулся в поход. Его рать невелика числом, но полна задора. А в нашем войске, как доносят мои люди, ропот и смятение. Не хотят стрельцы за Федьку Годунова свою кровь проливать. И бояре в него не верят. Пора, царевич.
— Сколько раз говорено, не царевич я, — нервно ответил Ластик.
— Ты — ангел Божий, присланный на землю, а это еще выше. Не робей, всё сам исполню, от тебя ничего и не надобно. И так уж по Москве слухи ходят — сам нарочно людишек послал, нашептывать. Будто вывез князь Шуйский гроб с мощами Дмитрия из Углича, покропили тот гроб святой водой, и восстал царевич живой и нетленный. Видели ведь тебя тогда князь Мстиславский и прочие, запомнили, как Борис на тебя перстом указывал. А некоторые приметили и бородавку на правой щеке. Ее мы тебе снова приклеим. Поверят бояре, никуда не денутся. Ясно им, что Федор против Вора не сдюжит, ибо еще зелен. За тобой же я стоять буду, Шуйский. И народ московский — он чудеса любит. Одним ударом свалим и Годуновых, и Гришку Отрепьева, вот увидишь.
На миг князь открыл второе око и Ластик вспомнил Соломкины слова: близок час, когда Шуйский сможет на мир смотреть в оба глаза, сверху вниз.
— Будешь ты законный государь, а головушку земными делами заботить тебе не к чему. Всё я, твой верный холоп, исполнять буду.
Как было не восхититься дальним, шахматным умом Василия Ивановича? Ловко он всё измыслил, подготовил, выбрал точный момент и обезопасил себя на будущее. Новый малолетний царь будет целиком и полностью от него зависеть: ни родни у него, ни друзей, жизни не знает вовсе, а правда про его происхождение известна одному лишь Шуйскому (во всяком случае, так считает боярин). Да князь еще и намерен его своим зятем сделать. На троне усядется кукла, а править станет «верный холоп».
Ознакомительная версия.
