— Не надо. Мы тут надолго можем зависнуть, — отказался Жека, и кивнул головой на машины такси с зелёными шашечками. — Тут тебя быстро подрихтуют вон те. У них тут своя мафия. Уедем сами. Спасибо, Никифырыч. Вот тебе пятак. Как и добазаривались. Если надо, ещё позвоним.
Проводив взглядом застрекотавший по улице Москвич, молодая банда пошла на гулянку больших воров.
Ресторан «Гудок», как и следовало из названия, находился на первом этаже железнодорожного вокзала, в левом крыле, более отдалённом от центральной части, от залов ожидания, комнаты отдыха и билетных касс. В вестибюль вели три больших двери. Одна прямо из вокзала, через зал ожидания. Сейчас она была закрыта изнутри. Вторая дверь с железнодорожного перрона, где сейчас находилось десятка два автомобилей, довёзших пассажиров прямо до входа, невзирая на запрет движения автотранспорта по посадочной платформе. И третья со стороны города. К этой-то двери и шла банда Жеки.
Казалось, ничего особого в ресторане не происходит, и всё протекает как всегда. Однако по обе стороны от городского входа на крыльце стоят двое здоровых ребят, и отфутболивают левых посетителей. Увидев компанию из трёх парней и одной девушки, подходящих к ресторану, хотели преградить им путь, как изнутри вышел ещё один охранник, и что-то сказал тем, что на улице. Этот третий был Талдыч, одетый как всегда, в кожаную куртку и спортивные штаны. Мельком глянув на Жеку, он отвёл взгляд — походу, не узнал.
В вестибюле стояли Сахариха и Сахар. И если вид Сахара Жека примерно представлял, хотя с трудом мог удержать смешок при виде лысого амбала в смокинге и с галстуком-бабочкой. Но Сахариха... Она выглядела как принцесса. Из какого-то долбаного голливудского фильма или сказки. На ней было ослепительно белое платье. Очень короткое спереди, практически до верхней трети бёдер. И очень длинное сзади. Его подол доставал до земли. Плечи обнажены, а декольте такое, что груди чуть не выпрыгивают из него при малейшем движении. На ногах у неё серебристые босоножки на шпильке, а в волосах свежая роза. Белая роза. Первой мыслью Жеки было — зачем она это одела? Или ей приказал брат? Но нет! Никакого стыда или неловкости в глазах Сахарихи не было! Она принимала свой божественный вид как должное! И с большим-большим вызовом смотрела на всех! Измывалась!
Они стояли и приветствовали гостей, предлагая им проходить в банкетный зал. И тут же принимали подарки, складывая их в кучу на большом столе, охраняемую двумя сахаровскими качками. Наверное, было что охранять... И всё это происходило как в каком-то долбаном фильме. Вот только что ты колесил на гнилом Москвиче по трущобам криминальной речки, а спустя полчаса в каком-то другом мире, где ты видишь настоящих дам и господ среди серой советской реальности. Контраст между тем миром и этим был так силён, что похоже, все трое пацанов, родом из семей простых и небогатых, резко и почти одновременно ощутили его. Только Пуще было пофиг. Вот точно бесшабашный человек! Увидев лучшую подругу в таком одеянии, она завизжала, и что-то закричав, побежала к ней, раскинув руки. И это проявление искренних чувств казалось настолько невероятным здесь и сейчас, что воспряли и пацаны. Ожили. Заулыбались, увидев свою, центровую. А она-то как обрадовалась!
По очереди подходили, поздравляли. Последним подошёл Жека. Подошёл, и почувствовал, что сказать ничего не может. Вернее, может, но всё какую-то простую чушь. Вроде «Привет. Как дела?» Всё-таки что-то сказать надо...
— Свет, тебе 15 лет. Желаю счастья, здоровья, и всего самого хорошего. Пусть сбудется всё, о чём ты мечтаешь! — просто и искренне сказал Жека, протянув ей пакет с подарком. Потом, как будто что вспомнив, нагнулся, и поцеловал в нежную шёлковую щёчку.
— Спасибо Женя, — улыбнулась Сахариха, сверкнув огромными зелёными глазами. — Я очень рада, что ты пришёл. Проходи с пацанами. Вас проводят. Я подойду позже.
Сахар конечно же не хотел за руку здороваться с центровыми пацанами. Кто они есть-то? Шушера мелкая. А поздороваться за руку — значит, признать свои близкие тёрки с ними. Потом всегда придётся здороваться при встрече, потому что не по пацански получится. Однако пришлось.
— Здравствуй. Проходи, — криво улыбнулся Сахар, крепко пожимая руку Жеке. Однако в глазах его не было ни дружелюбия, ни радости. В них не было ничего. С другими центровыми поздоровался также, лишь при виде Пущи расцвёл, и поцеловал её в щёчку.
— Оксанка! Тебе рад, как всегда!
Вошли в зал. Жека тут раньше не был. Ресторан славился в первую очередь отменной кухней, которую хоть сейчас в Лондон или Париж. Во вторую очередь тем, что постоянно зависала тут ночами воровская верхушка, творческая интеллигенция, и старая партократия с главами крупных предприятий. Интерьер прекрасный и стильный, нечто вроде модерна начала 20 века. Везде полированное дерево, с верхотуры спускающиеся на цепях светильники в произвольных местах и на произвольную высоту. Огромные арочные окна закрывают тяжёлые бархатные портьеры. Как в театре! Сразу у входа, прямо в зале, новомодный бар с ассортиментом напитков, и красными круглыми кожаными сидушками перед полукруглой модерновой стойкой. Надоело тебе сидеть за своим столиком — милости прошу пообщаться со случайным посетителем.
За стойкой бара молодой человек с идеально выверенной стрижкой, в белой короткой рубашке, и галстуке-бабочке. Как в фильмах, протирает бокалы, потом расставляя их на стойке. В самом конце зала два бильярдных стола с низко висящими над ними светильниками. Играть сюда записывались по телефону, так же впрочем, как и поесть. Справа была сцена, где каждый вечер играла живая музыка — местные исполнители считали большим шансом попасть на эту сцену. Ресторан «Гудок» так выделялся интерьером, кухней, таинственной атмосферой элитарности, что попасть сюда простому пассажиру с поезда было возможно лишь днём, часов до 6. После этого времени все столики были заняты, на дверях висел плакат «Мест нет!», а на входе дежурил дюжий бритый наголо швейцар в ливрее и тюремными наколками на пальцах рук.
Тихо играет джазовая музыка, в духе стиля ресторана. В зале уже был народ, довольно много, но так как царил полумрак, разобрать кто и где сидит, совершенно невозможно. На сцене музыканты пробрасывали провода, изредка что-то проигрывали на электрогитарах.
Метрдотель в чёрном костюме и белой рубахе, увидев компанию центровых, вежливо улыбнулся, и подошёл, чуть заметно сделав поклон головой.
— Здравствуйте, товарищи. Вы.... Э.... — он сверился со списком гостей, открыв чёрную кожаную папку. — Друзья? Да, друзья. Евгений, Святослав, Михаил, Оксана. Всё верно? Всё верно. Прошу за мной.
Запихали их конечно, за самый дальний стол, как на какую-то галерку. Сахар, походу, всех своих друганов и нужных людей поближе посадил. Себе и Сахарихе он поставил самый большой и длинный стол в самой середине зала, а вокруг него пустое пространство на расстоянии в пару-тройку метров, как бы подчёркивающее особый статус этого места.
Столы накрыты белыми скатертями, разложены блестящие приборы и бокалы с рюмками. Официанты разносили шампанское и лёгкие закуски, чтоб дорогие гости расслабились, и не заскучали в ожидании начала торжества. Жека сел так, чтоб видеть, что происходит в центре зала. Напротив него сел Славян, справа Пуща, слева Митяй. Официант разлил шампанское по бокалам, принёс шоколадные конфеты на закусь в хрустальной розетке. Митяй понюхал шампанское, попробовал немного.
— У них чё, водки нет? Эй, мужик, водка есть? — без излишнего жеманства спросил он у официанта.
— Вы водку будете? Сейчас, минуточку, — официант ушёл, и тут же через минуту принёс на подносе хрустальный графин и высокую стопку. Взял белыми перчатками стопку, поставил на стол перед Митяем, налил из графина ровно половину, и хотел уже уходить, когда тот опять вылез:
— Чё так мало-то? Лей полную. И бутылку эту оставь.
Официант слегка поклонился, долил стопку Митяя до краёв, поставил графин на стол, и ушёл.
