— Проклятье!
Следом за огнем из дыма вылезла черная гора на ножках. Луч зажегся настолько мощный, что я зажмурился.
Гама попыталась увернуться, но свет уже заполнил собой все.
А потом раздался чудовищной силы гул, переходящий в протяжный рев. У меня аж зубы заходили на своих местах — как будто взревела гигантская труба и прямо мне на ухо!
Эхо разнеслось на сотни километров.
Труба затихла, а через секунду разом заглох и грохот битвы «детишек». Еще секунда, и его место занял визг тысячи глоток. По камням загрохотали лапищи и клешни — вся орда ринулась в нашу сторону.
Сверху тоже завизжали, и миг спустя с неба посыпался крылатый молодняк. Гама не обратила на помеху никакого внимания. Она устремилась вперед со всей возможной скоростью.
Портал впереди сверкал и колыхался, а через секунду начал тускнеть и уменьшаться.
Визг гарпий слился с воем ветра в ушах, и у самого «окна» твари, щелкая челюстями, бросились нам наперерез.
Сверкнули нити и брызнула кровь. Монстры взревели, а потом все затопил свет. Гама вскрикнула от боли, а я зажмурился.
Снова секунда невесомости, и сквозь плотно сжатые веки брезжит свет. Я почувствовал себя птицей, которую выпустили из силков. А потом со всех сторон посыпались удары, и я на секунду вырубился.
…раскрыл глаза. Небо?..
Я лежал на спине и ловил ртом воздух. Надо мной и впрямь было небо — нормальное, голубое, залитое теплым солнечным светом.
Дома!
Приподнявшись, я огляделся и сначала не понял, что вижу перед собой. Все было… розовое?
* * *
— Отец? Ты занят? — спросил Саша, заходя в кабинет отца.
Федор Николаевич, глава рода Берцовских, поднял глаза от бумаг. Стол едва не терялся от их обилия. Спина страшно болела.
— Саша? — удивился он. — Ты уже вернулся? Так быстро?
— Да, отец. В районе спокойно уже третий день, к чему жечь лишний бензин? — сказал сын и плотно закрыл за собой дверь. — Тишь да благодать. Даже странно…
— Нет ничего странного! — хмыкнул Берцовский-старший. — Если от Нексуса долго нет новостей — значит, скоро будет тройной удар. Завтра не свет не заря тоже поедешь в патруль. Нечего тебе в усадьбе сидеть — твой покойный брат всегда был на острие атаки. Я жду от тебя того же.
— Да, отец.
В чем Саша всегда импонировал — так это в умении подчиняться. А как говорится: прежде чем командовать, научись исполнять приказы.
Вот Сергей, такой науки никогда не знал. Оттого и погиб во время Омской авантюры, хоть и силен был как бык. А этот… вроде даже и не такой сорвиголова, пусть и звезд с неба не хватает.
Ладно, ему всего девятнадцать. Очень хотелось надеяться, что Саша наберется опыта, и род окажется в надежных руках.
— Хорошо, — кивнул Федор Николаевич. — Нутром чую, завтра что-то будет, и, возможно, в Фаустово.
— Почему ты верен Скалозубовым, отец? — спросил Саша, подходя к столу и окидывая отца странным взглядом. — Ведь они всегда вытирали об тебя ноги.
— Что за слова⁈ Думай, о чем говоришь! Они наши сюзерены, а я всегда был верен клятве до гроба.
— Как в понедельник, в Фаустово?
Берцовский-старший потерял дар речи: да что этот наглец…
— Тебе ли не знать, почему я вынужден был связаться с Герасимовым⁈ — придя в себя, рявкнул Федор Николаевич.
Неужели ошибся, и этот превращается в такого же несносного идиота?
— Потому что он твой старый друг?
— Мой старый друг, который взял твою сестру в жены, как заложницу! — зло отмахнулся Берцовский-старший. — Хватит этих разговоров, а то у тебя уж слишком развязался язык. Завтра в Фаустово как штык, и сделаешь все, чтобы вернуть наше доброе имя.
— Думаешь, Скалозубовы обрадуются нам? Они помыкают нами как хотят, а ты…
— Ладно-ладно, как будто я не понимаю, откуда такая злоба, — хохотнул отец и откинулся в кресле. — Сам же рвался вчера помогать Скалозубовым, а теперь чего? Отшила тебя та княжна, да?
— Отец…
Вот теперь начинается тот самый воспитательный момент.
— Не отводи взгляд, вижу же, что отшила. И правильно. Она и не посмотрит на такого, как ты. Скалозубовы наши сюзерены, а вот та птичка куда выше. Эх, будь ты девкой, я с удовольствием выдал бы тебя за Женьку, и вон с моей шеи!
И при виде того, как сын осунулся, Федор Николаевич расхохотался.
— Да, отец.
Саша сделал еще шаг вперед. Берцовский-старший поднялся со стула и повернулся к окну.
— Горделивость Саблиных куда серьезней, чем у Скалозубовых. И те, и те — столичная сволочь. Мы для них всего лишь провинциалы. Лучше держись от этой девчонки подальше… А Евгению будь верным слугой, так ты точно проживешь чуть дольше. Я же найду тебе невесту среди Кречетовых. Сегодня ночью скончался Емельян Устинович, посему хватит его дочерям сидеть в девках. Завтра вечером, если все будет тихо, поедем сделаем визит в Урочище.
— Да, отец, — Саша замер у него за спиной.
— Что ты все раздакался? — обернулся Федор Николаевич. — И что это за шмотки на тебе? Что за вид?
— Сегодня праздник, отец, — развел руками сын. — День, когда у весь уезд всколыхнется. День перемен.
— Да что ты? И что за праздник?
— Праздник… крови!
— Какой?..
И тут в дверь постучали.
— Ваше благородие, — раздался голос дворецкого. — Ваш сын только что прибыл. Вы просили предупредить, когда он…
— Где отец⁈ Он у себя в кабинете?
Дверь раскрылась, и на пороге вырос… Саша?
— Папа?..
— Са… — и Берцовский-старший обвел глазами два одинаковых лица. — Кто ты…
— Праздник крови шавок Скалозубовых! — воскликнул Александр, который вошел в кабинет первым.
Он выхватил кинжал и, не успел Федор Николаевич отшатнуться, полоснул его по горлу.
Берцовский-старший захрипел и, пытаясь зажать страшную рану, съехал на пол.
Сверкнула сталь, и на пол рухнул второй Саша — кинжал торчал у него из живота. Сын закричал.
— Сука, тварь… — прохрипел Федор Николаевич.
Кровь хлестала из раны и заливалась под воротник. Боль была адская, а перед глазами плавали красные круги.
— Какой день? Чудесный день! — ворвался в уши дикий крик убийцы, а затем его глаза вспыхнули золотым светом, и он бросился в окно.
Осколки осыпали Федора Николаевича с головой, и все потемнело.
* * *
Я протер стекло шлема, а потом просто стянул опостылевшую кастрюлю с головы и глубоко вздохнул. Проморгался и…
Нет, розовый никуда не пропал. Вокруг действительно все тонуло в розовом цвете.
Цветы. Их были миллионы. Миллионы роз.
— Нихера ж себе! — вырвалось у меня, когда я осматривался по сторонам.
От большей части домов в городе осталась лишь первые этажи, но нам удалось «приземлиться» на том, которому повезло, и теперь мы стояли на краю крыши полуразрушенной девятиэтажки, и с нее открылся невероятный вид. Город, вернее то, что от него осталось, как на ладони.
Казалось, розами был занят каждый метр пространства: дорожные развязки, переулки, дворы, парковые зоны, крыши… Куда не глянь — везде под сенью разрушенных строений и на них колышутся розовые бутоны.
Зашумел ветер, и в воздух подлетело бессчетное количество лепестков.
Да уж… романтика… Но стоять и любоваться видами точно некогда, особенно такими.
— Гама? — повернулся я. — Сука…
Нексонианка лежала ничком, окруженная розовым ковром, и не двигалась. Оба ее крыла были наполовину обрублены.
Я подбежал к ней и перевернул спутницу на спину. Она тут же раскрыла глаза.
— У нас получилось?..
— У тебя получилось! — кивнул я и помог ей подняться.
— Хорошо, — выдохнула Гама и, сев, скривилась от боли.
Затем потянулась рукой к спине и схватилась за кровоточащий обрубок.
— Плохо дело, — нахмурился я.
Похоже, мы пролетели в портал, когда он почти схлопнулся, и она просто не успела сложить крылья.
Да уж, выбраться из Омска по воздуху явно не выйдет. Придется идти пешком.
— До свадьбы заживет, — хмыкнула нексонианка и подтянула колени к груди. — Не смотрите…
