В этот момент луна — единственный источник света в переулке с редкими и по большей части перебитыми фонарями — скрылась за набежавшим облаком. В непроглядной тьме Геля с ужасом почувствовала, как чьи-то цепкие руки ухватили ее за локти. И только она собралась завизжать, как мерзкий голос просипел ей в ухо:
— Тихо, цыпа, ти-хо.
Девочка задохнулась от страха и вместо полноценного визга лишь жалко пискнула.
Две смутно различимые в сумерках фигуры выросли справа и слева от Розенкранца. Молодой голос гнусаво протянул:
— Дядя, тебе лопатник не жмет?
— Лопатник? — озадаченно переспросил ученый. — Ах, что же это я. Вы, вероятно, имеете в виду бумажник, — и полез рукой во внутренний карман пиджака.
Но один из бандитов зло прикрикнул:
— Ну! Не балуй — зашибу!
— Спокойно, — изменившимся властным голосом произнес Григорий Вильгельмович, медленно достал бумажник и протянул злодею. — Что еще? Вот часы. Не Буре, но чем богаты. Шляпу? — Он снял шляпу и вручил ее другому злодею.
Тот оглядел добычу и, видимо, остался доволен. Бросил свой картуз и пристроил на макушке борсалино.
Из-за Гелиной спины раздалось насмешливое сипение:
— Чтой-то ты такой послушный, бобер? Хоть бы слово какое поперек сказал, а то ведь скучно…
— Пиджак? Ботинки? — словно не слыша насмешки, продолжал Розенкранц. — Берите, что хотите, и убирайтесь.
— Не сепети, дядя. Че надо, мы сами с тебя сымем. А щас мне с шаболдой твоей побакланить охота, — прокаркал Гелин обидчик и вдруг, намотав на руку ее косу, сильно дернул на себя, обдав девочку горячим, зловонным, как у пса, дыханием.
Соломенная шляпка с голубой лентой слетела и покатилась по брусчатке.
Геля вскрикнула, и Розенкранц, разом утратив невозмутимость, присогнул ноги в коленях, пнул одного из злодеев по голени и тут же мощным ударом в челюсть свалил на землю. Второй подался вперед и словно сам напоролся горлом на ловко выставленный локоть ученого.
— Сию минуту отпустите девочку, грязный негодяй! — взревел Розенкранц, кидаясь на выручку к Геле. В лунном свете блеснули стекла очков и хищно оскаленные зубы интеллигентнейшего Григория Вильгельмовича.
В ту же минуту из темноты вынырнули еще трое. Ученый налетел на чей-то кулак, хакнул, согнулся, но не сдался. Боднул одного головой в живот. Другого лягнул каблуком, резко выбросив ногу назад, да так, что тот упал и, подвывая, пополз по мостовой.
Луна скрылась, и Геля не могла разглядеть происходящего, только слышала сопение, вскрики и страшные, глухие звуки ударов.
Когда тучи снова разошлись, девочка увидела, что к остервенело сражающемуся Розенкранцу со спины приближается тот самый, в шляпе.
— Осторожно! Сзади! — выкрикнула она, но было поздно.
Бандит набросился на Розенкранца и обхватил его, прижимая руки ученого к бокам. Еще один негодяй сильно ударил химика в живот — раз, другой, третий, — Геля только вскрикивала.
Григорий Вильгельмович медленно рухнул на колени, очередной громила ударил его по лицу, потом все четверо (один все ползал и повизгивал) сомкнулись над Розенкранцем и принялись деловито пинать упавшего ногами.
Эта будничная деловитость окончательно сломила Гелю. Ее охватил липкий, тошнотворный ужас, она забилась в руках злодея и пронзительно закричала:
— Не смейте! Перестаньте! Не трогайте его!
— Тпру, савраска, — хохотнул сиплый вонючка, снова дергая ее за косу. — А чтой-то ты разоряешься? Рази папаша-дохтур тебя не упреждал, что променады по Хитровке сильно непользительны для здоровья? А?
Снова на мгновенье выглянула луна. Бандиты все топтались около Розенкранца, словно исполняя какой-то идиотский танец, но Геле бросилась в глаза бессильно распластанная рука на мостовой. В белой, запятнанной кровью манжете искоркой сверкнула скромная ониксовая запонка.
Не помня себя, Геля извернулась и вгрызлась в другую, ненавистную, удерживающую ее руку.
— Ах ты, лахудра! — Сиплый с силой оттолкнул ее.
Она упала на четвереньки, но тут же вскочила и бросилась на помощь Розенкранцу.
— Штырь! Держи ее, паскуду! Уйдет! — скомандовал сиплый.
Один из бандитов оставил ученого и двинулся девочке наперерез. Геля воинственно завизжала и выставила вперед руки со скрюченными пальцами, готовая расцарапать физиономию мерзавцу, если он посмеет приблизиться.
Мерзавец и не посмел. Он вдруг охнул и закрыл лицо ладонями.
— Что, испугался?! — воодушевленная явным страхом противника, заорала Геля. — Я тебя придушу, понял? Просто придушу, гад паршивый, только тронь!
Паршивый гад медленно опустил руки, и Геля отшатнулась — лоб у него был разбит, по лицу густо стекала кровь.
В воздухе что-то свистнуло, и Штырь, закатив глаза, рухнул навзничь.
Снова раздался тот же загадочный свист. Следом еще и еще. Избивающие Розенкранца бандиты вдруг нелепо задергались, словно в их идиотском танцклассе поставили другую музыку.
Один со стоном повалился на землю, другой, охнув, схватился за бок.
— Что за дела, Маз? — злобно крикнул третий. — Какая-то мразота меня дождевиком поздравила!
Геля завертела головой, не понимая, что происходит, и в мимолетном свете луны увидела человека, небрежно прислонившегося к стене углового дома.
— А щас мы эти дела разъясним, — угрожающе просипел Маз и крикнул: — Ктой-то там такой борзый нарисовался? Обзовись!
— О! Так ты ж мой вопрос спросил, — ответил ленивый, с растяжечкой голос. — Чужую поляну чешете, бычье беспардонное. Знаете, что за такое от обчества бывает?
— А ты подойди, растолкуй.
— Ваня Полубес растолкует. И псы его, — с издевкой донеслось от угла, но тут же тон говорившего изменился, стал резким: — Э, баклан, грабли от беты прибери!
За плечом у Гели послышался звук удара, стон и грязная ругань. Обернувшись, девочка увидела совсем рядом одного из бандитов, скрючившегося от боли.
— Латаем, Маз! — проныл ушибленный. — У Полубеса, известно, чердак не на месте. На тряпки нас порвет, и вся недолга.
— Калитку прикрой! — зло пролаял Маз. — Где он, тот Полубес? Ты что ж, сявки какой-то испужался?
— Да блохач это, — проворчал другой бандит, — щас и псы набегут, и Полубес подтянется. Тикаем, я на такое не подписывался.
— Ша базлать! — рявкнул Маз и вдруг истерично заблажил, срывая и без того сиплый голос: — Я те жабры в хребет вобью, гниденыш! Шоха, Дроссель, берите его!
— Ну, гляди, — спокойно, даже с некоторым сочувствием протянул гниденыш. Двое злодеев устремились к нему, но его уже и след простыл.
В тот же миг луну затянуло тучами.
Кто-то из бандитов зашелся в крике, кто-то упал без всякой видимой причины, словно из темноты их атаковали призраки. Геля испуганно присела, накрыв голову руками, и поползла в сторону лежащего на мостовой Розенкранца.
— Григорий Вильгельмович, миленький, хорошенький, вы живы?
Ученый с трудом приподнялся на локте и вдруг навалился на девочку, прижав ее к груди:
— Прошу прощения за фамильярность, Аполлинария Васильевна, — прерывисто проговорил он, — но наших налетчиков, похоже, кто-то забрасывает камнями, и так вы будете в большей безопасности.
Геля счастливо вздохнула — он жив! — сунула голову под пиджак Розенкранца, еще и крепко зажмурилась, не в силах больше выносить весь этот ужас.
Через короткое время раздался крик:
— Маз, брыкай! Рвем когти! — и топот.
Геля рискнула выглянуть из своего сомнительного убежища, но Розенкранц придержал ее за плечо.
— Не подходите — убью, — глухо сказал он.
Геля все же высунула нос из-под пиджака и увидела темный силуэт, грозно возвышающийся над ними. Силуэт был какой-то странный, словно не вполне человеческий. «На нас напали инопланетяне. Или зомби», — устало подумала она и спряталась обратно.
— Ладно, фраер, твоя нынче масть, — донесся до нее ужасный сиплый голос и звук смачного плевка. — А ты, профура, вперед ходи да оглядывайся.
И — тишина.
— Ну все, все. Он ушел, — сказал ученый и мягко отстранил от себя девочку.
Облака разошлись, как занавес в театре, и луна беспрепятственно заливала серебристым, холодным светом пустынный пятачок на пересечении Подкопаевского и Хохловского, где прямо на мостовой сидели Геля и Розенкранц.
Внезапно девочка вскрикнула, заметив приближающуюся к ним из темноты фигуру.
— Барышня хорошая, не бойтесь. Это ж я — Щур.
Щур!
Всхлипнув, Геля схватила подбежавшего паренька за руку:
— Щур, миленький, откуда ты здесь?
— Так, ходю за вами. Приглядываю, — буркнул тот и горячо добавил: — Это не наши были. Залетные какие-то. Наши б вас ни в жисть не обидели! Однако рассиживаться тута нечего. Дядечка, уж не знаю вашего прозвания, вы встать смогете?
