Макурин кивнул. Не то, что из вежливости, а как бы ставя логическую точку в разговоре. Он в самом деле прочувствовал, что на этот раз будет сын. А коли так, что говорить еще? Просто надо кивнуть и молчать, ибо Бог не любит, когда много треплются об еще не родившихся.
Федор, чутко смотрящий на хозяина, осклабился. Знал, что тот не любит много говорить в буднем разговоре, но и так просто не мотнет головой. Значит, святой чувствует сына!
Коляска шустро покатила по улицам города, лошадь, словно видя желание пассажиров, побежала рысью. И вот он родимый дом и желанная жена с сыном! Он уже на расстоянии знал, что Настенька родила. Роды были для первенца хорошие, пусть тяжелые, но не без нехороших последствий и она уже отлежалась. Бог в помощь, милая!
Быстро прошел, почти прошел по лестнице и вот он их личный третий этаж, а в гостинице Настя кормит грудью их сына.
Увидела мужа, счастливо улыбнулась. Он торопливо в ответ подошел к ней, поцеловал в губы. Потом, не давая отреагировать, наклонился и поцеловал сына пока еще в маленький лобик.
— Как съездил? — спросила Настя его. Не из любопытства, по традиции.
И он ответил, как положено приехавшему мужу любящей жене:
— Слава Богу, все хорошо. Был уже у императора Николая, он одобрил поездку. Ведь мы победили и в этом и моя небольшая доля.
А про себя подумал:
«Она свою женскую роль в семье выполнила. Надо, однако, и мне напомнить, что я щедрый и любящий муж!»
Подождал, пока Настя накормит первенца Дмитрия, бережливо накинул ей на шею ожерелье из драгоценных и полудрагоценных камней на золотой цепочке. Видно все было красиво и, соответственно, стоило недешево. А как же! Вездесущий еврей в Киеве божился, что жемчуга собирали в Индии, гранаты из Персии, а бриллианты шлифовали в Германии. Все везли в Киев, чтобы только обрадовать его любимую.
Торговец оказался болтлив на язык, но Андрей Георгиевич и сам видел своим внутренним взором, что не врет и камни приличные.
Настя, конечно, по-бабьи в камнях не разбиралась. Точнее, как раз разбиралась, но специфически, по-бабьи, что означало по-мужски — никак. Но ожерельем полюбовалась, посмотрела в зеркало, потрогала молочные жемчуга, горошины граната, сверкающие бриллианты.
Но тут заплакал оставленный Дмитрий и жена, позабыв про драгоценную безделушку, поспешила к ребенку.
— Третьего дня меня пригласили на большой бал в Зимнем дворце, вот туда возьму ожерелье, — мечтательно сказала она, глядя на мужа. Спросила у служанки: — как ты думаешь, оно подойдет к новому платью?
Беременная Алена с уже тяжело очерченным животом, сразу оценить не спешила. Посмотрела на ожерелье, видимо, представляя, как это будет на хозяйке. Для надежности предложила: — а давайте посмотрим!
Ха-ха, любимое женское занятие во все века, барабаться в тряпках. Андрей Георгиевич было дернулся, но сдержался. Надо бы пообедать, но как-то продержится еще немного, не весь же день они будут примерять наряд?
Ну день, не день, а пару часов присматривали. Понятное дело, Макурин и сам всмотрелся. Очень уж Настя смотрелась в платье из черного бархата и в ярком ожерелье. Она и так уже, отойдя от беременности и родов, опять стала красивой, а уж в этом наряде просто была блистательной. Но все же надо бы покушать…
— Ах, милая, на очередном балу ты будешь блистать. Обещай мне, что я обязательно буду вторым твоим партнером на танцах!
— А почему не первым? — капризно изогнула Настя губы: — если ты думаешь, что у меня есть при дворе любовник, то ты ошибаешься!
— Прости, — поцеловал он у нее руку, — я не ошибаюсь, я знаю, что нет у тебя никого! А первый танец ты подаришь императору Николаю I.
— М-гм! — уже по-другому оценила жена ситуацию. Николая она считала своим приемным отцом и, что особенно важно, и он смотрел на нее, как на ее приемную дочь. Императорская чета постоянно интересовалась о беременности Насти, а однажды, когда Макурин был на юге, приезжали к ним. Конечно же, они уделят ей внимание, а император, как галантный кавалер, пригласит ее на танец. При чем на что-нибудь легкое, например, Мазурку, что бы она не устала.
Настенька поцеловала мужа в щеку вместо слов. Какой он все-таки заботливый и чуткий, просто милый муж!
Потом они сели обедать, при чем Алену отправили в столовую к слугам, пусть тоже поест с мужем. Настя после беременности и родов, когда гормоны у ней перестали играть и нервировать, стала беспокоиться о служанке. Пусть, как барыня о служанке, но все же. И Макурин даже не знал, что здесь больше, как о простонародной подружке — приживалке, или о способной портнихе, которая в любой момент обошьет хозяйку.
Хотя, он все равно старался не показывать интереса к служанке. Настя, как и полагается жене, будучи ревнивой, придумает невесть что, а хуже всего будет Алене.
Постарался отвлечься от тоскливых дум, пристроился к блюду к ягненку. Хорошее все-таки жаркое. И пусть в XXIвеке он больше любил свинину, но и это мясо было хорошо под майонезом и пряностями.
Настя была под жесткой диетой, восстанавливая себя перед придворным балом. Поэтому поела чуть-чуть, немного постного мяса без соуса и приправ, салат без майонеза и чай без сахара. Мужу приходилось ее беречь и тоже скупо ограничивать себе, пусть и не так сильно. В конце концов, он может еще прибрать на кухне перед поездкой.
Пообедали. Видно было, Настя совсем не наелась, но держалась. Надо бы его поддержать как мужа жену. Присел на диван из французского гарнитура (стулья из него были тут же) как бы между прочим поцеловал легко в алые губы.
Настя уже была здорова и ждала его приставанья. Жарко обняла его зам шею и сама поцеловала.
— Отнеси меня в спальню, — негромко попросила она, — здесь все-таки неудобно.
«Ого, она начала стеснятся прислугу. Не только мужчин, но и женщин», — удивился Макурин, но жену отнес. Муж он ей или кто?
Через некоторое время они вернулись обратно. В гостиной уже была прислуга: Алена покачивала специальную люльку с плачущим ребенком, двое других прислужниц убирали со стола посуду с остатками обеда.
«Однако же, эти-то откуда стали стеснительными? — снова подивился Макурин, — жена что ли научила ненароком. Откуда?»
— Я старалась, — подтвердила она, — делать-то все равно было в беременности нечего. Вот я и орала.
«М-гм, — подумал Макурин, — ладно хоть синяков не видно, видимо, ограничилось руганью. Как я вовремя уехал на войну, а то ведь точно бы разорались бы».
Посидев с женой и служанкой Аленой еще час в легкой и довольно-таки пустой болтовне, Андрей Георгиевич поклонился жене, поцеловал жену и сына, кивнул Алене. Все можно было уходить.
Настя, правда, попыталась прикрепиться к нему под предлогом прогулке, но Макурин мягко, но бесповоротно отказал.
— Милая, — сказал он, — я еду в церковь к простолюдью. Там может все: заразные болезни, грубые слова, несмотря на церковь, шум и гам.
— Но я уже окрепла, — попыталась возразить Настя, — и вполне могу идти с тобой.
— А я сейчас говорю не о тебе, — контратаковал муж, — а о нашем сыне Дмитрии. Тебе его не жалко?
— А-а, — только и сказала Настя. Довод был твердый, как у скорлупа у ореха. Пока сломаешь, зубы сгрызешь. Сына она тоже любила и не хотела, чтобы он пострадал.
Андрей Георгиевич не долго наслаждался семейной победой. Все-таки уже не мальчик, да и Настя была так уныла и несчастна. И он продолжил:
— Зато вечером я отведу вас в один из ресторанов. Я знаю, там бывает много придворных и иногда великие князья. И, может быть в Зимний дворец, там очередной бал. Так что готовься!
Макурин обольстительно улыбнулся. Он еще не сказал, что в ресторане может быть император. Они договорились, что он прикажет подать одно кушанье, немудреное, но сытное, которое может быть пригоже армии в походе. А то ведь, монарх согласился, но как-то так неопределенно. Еще не приходит, вот Настя обрадуется поводу поворчать.
Ну все, а пока он уезжает, пока-пока!
