В отличие от первой миссии, в этой реальности мои возможности перемещения резко ограничены. Опасность для физического тела аватара выше в десятки раз. В 1915 году у меня были, можно сказать, почти «тепличные условия». А тут…какая-то всёрасширяющаяся и углубляющаяся задница!
Вполне естественно возникает необходимость в прямом контакте с лагерным подпольем. Наверняка они скорее вступят в контакт с бывшим командиром «товарищем Матвеем», чем с каким-то красноармейцем. Вот для кого я должен хотя бы попытаться стать полезным. Просто необходимо!
А Матвей, судя по его действиям, пытается уже сейчас сколотить костяк из надёжных людей. Цель? Да всё что угодно! Организация и подготовка побега, поддержка доверенных заключённых, антифашистская пропаганда. Я бы на его месте так и поступал. Но я на своём.
Если мне память не изменяет, то в том лагере, куда мы сейчас направляемся, подполье умудрялось к 1943 году даже собственную газету выпускать с переписанными от руки сводками Совинформбюро, которые ловили на антенну радиоприёмника, припрятанного в рентгенкабинете туберкулёзного лазарета! Для чего был завербован один из немецких охранников-антифашистов.
Жаль, что всё это, конечно, будет нескоро. Немчура должна всей требухой почувствовать огненную поступь Сталинграда и Курской дуги! Вот тогда дух антифашизма и начнёт активно прорастать непосредственно в рядах вермахта. Страх неизбежной смерти, он, как известно, на личность влияет не только деструктивно. Но порой пробуждает и некоторые вполне созидательные инициативы. А пока ребятки с закатанными по локоть рукавами радуются жизни и теплу нового лета, опрометчиво позабыв зиму сорок первого и московскую компанию, снова чувствуют себя вершителями судеб.
Я снова оглянулся на нашего конвоира, опрометчиво продолжавшего подставлять лицо под прямые лучи солнца, и буквально ощутил, с каким восхитительным хрустом ломаются в моих пальцах его шейные позвонки.
— Матвей Фомич, давай так. Ты мне скажи, чего ты от меня хочешь. Ну, или ждёшь. А я, в свою очередь, решу, подходит мне это или нет. Могу только пообещать, что не сдам тебя и твоих людей ни полицаям, ни немцам. Не в моих это правилах, да и никакого смысла не вижу.
— Ишь ты! — вскинул брови Матвей, — не сдашь, говоришь? А сам перед гауптманом в Харькове чуть ли не чечётку плясал.
— То моё дело, Фомич, перед кем и когда чечётку плясать. Мне очень нужно было своё знание немецкого офицеру показать, да и чтобы Вайда об этом узнал. Мне же не лишнее будет. На будущее.
Краем глаза я заметил, как стоявший справа от Матвея солдат слегка развернулся ко мне правым боком и напрягся. Заметно это было по мышцам шеи, проступающим сквозь бледную кожу и пульсирующей синей вене.
Э-э-э, похоже, пошла реальная проверка на вшивость и стоит моему собеседнику подать знак, как в моём теле вполне может появиться избыток железа, плохо совместимый с жизнью. Что там у хлопчика: ножичек, заточка? Гвоздь? Вот и верь после этого заверениям Странника. А как же моя аура Миротворца? Куда подевалось её чудесное воздействие на окружающих?
Я как мог широко улыбнулся, глядя в глаза внимательно ожидающему ответа Фомичу.
— Ты, командир, ведь не дурак. Сразу видно: ни опытом, ни образованием не обижен. Прими на веру простую вещь: я тебе не враг. И никому из наших бойцов тоже. Сам знаешь, полез бы предатель на немецкие стволы, чтобы напоить раненых? Рисковал бы, меняя еду на шмотки у местных? Или ты думаешь, что я так дешёвый авторитет зарабатываю? Тогда я слишком хорошо о тебе думаю, товарищ командир. Да, есть у меня свой интерес, о котором, извини, тебе пока рассказать не могу. Нет полного доверия, как и у тебя ко мне. И от смерти моей, — я подмигнул застывшему лицом напряжённому бойцу, что стоял рядом с Матвеем, — у тебя и твоих людей никакого проку не будет. А вот ежели я через своё знание немецкого, природную смекалку да приятельство с Вайдой к лагерному начальству поближе буду… Сам сообразишь Матвей Фомич? Или разжевать?
Теперь уже сам командир долго и пристально посмотрел мне в глаза. Я же взгляда не отводил, хотя внутренне и сжался, ожидая чего угодно. «Товарищ Матвей» мог ведь и на принцип пойти, решив всё-таки устранить мутного типа от греха. Убить себя я, конечно, не позволю, но тогда придётся гасить всех, кто на меня попрёт и делать ноги. Очень бы не хотелось, ибо чревато непредсказуемыми последствиями. Было всё же в бывшем командире что-то, вызывающее невольную симпатию и уважение.
Да и не известно, как отреагирует караул. Пальнут в башку для профилактики. И привет, братья анавры. А против пули, как говорится, не попрыгаешь.
— Ты, конечно, скользкий, как слизень, Петро, — скривился Матвей, — но кое в чём прав. Делать нечего: Иван за тебя слово замолвил. Практически поручился. Товарищу по партии я обязан верить. Негоже своих по любому подозрению в расход пускать.
— Спасибо, конечно, Ивану, — выдохнул я, отметив, что не знал о партийности однополчанина, — но за себя я и сам отвечу.
Подручный Матвея отвернулся, как бы теряя интерес к нашей беседе, а затем и вовсе заступил ему за спину, помогая протиснуться ко мне вплотную.
Похоже, наше общение переходит в более интимную фазу и сейчас бывший командир устроит мне дополнительный допрос.
Догадка оказалась верной.
— Скажи, Петро, если это, конечно, не страшный секрет, ты куда ночью из лагеря ходил?
— Отчего же секрет? Гулять ходил, окрестности осматривал. Перемышль старинный город, есть на что посмотреть.
— Ночью? — хмыкнул Матвей, — ладно, приму. А чего не сбежал-то, а? Ведь мог преспокойно дать дёру…
— А кто тебе сказал, что я хочу убежать? Немцы обещают достойный заработок у себя в тылу и кормёжку от пуза. Зачем мне бежать?
От такого наглого и провокационного ответа бывший командир на секунду опешил и сразу не нашёлся что сказать. Пришлось немного успокоить, понимая, что с чёрным юмором у него туго.
— Да шучу я, шучу командир! Не напрягайся. За продуктами я бегал. Пожрать люблю, страсть! А тут одной репой потчуют. Вот и не стерпел. Мне тот пан, что с обозом приезжал, да на тряпьё фураж сменял, подсказал парочку мест. Вот я и…а бежать — дураков нет! Далеко я уйду один в этой солдатской рванине? Голодный, без оружия от тренированных егерей. Ещё и на территории Галиции, где в каждой хате сдадут клятого москаля немцам ни за понюх табаку. Или чего доброго сами устроят на меня загонную охоту.
— Ну, не попробуешь — не узнаешь, — попытался взять меня «на слабо» командир, заметно успокоившись.
— Я же уже сказал. Ты, Матвей Фомич, вроде неглупый мужик, да и звания, полагаю, не малого, — глаза собеседника блеснули сталью, — сам должен понимать, что побег одиночки в таких условиях имеет гораздо меньше шансов на успех, чем попытка малой группы.
— Это почему же? — уже более заинтересованно спросил бывший командир.
— Прикинь сам, Матвей Фомич. Были бы мы сейчас на территории СССР, пусть и оккупированной, можно было надеяться на помощь населения. Великое дело! А так, любой одиночка рано или поздно быстро засветится, даже если ему удастся уйти от розыскной группы. А если ранение или болезнь? Кто поможет? Кто плечо подставит? Добывать пропитание, прорываться через линию фронта всяко сподручнее малой группой. Три-пять человек оптимально. Да и к своим лучше выходить не в одиночку, а с товарищами.
— Объясни! — сердито отреагировал Матвей.
— Ладно. Разжую. Приказ номер 270 от августа сорок первого года знаком, товарищ командир? — собеседник кивнул, ещё больше нахмурившись, — полагаю, приходилось и до личного состава доводить? — начал «добивать» его я, — значит, осознаёшь, что именно тебе больше всего придётся доказывать в НКВД, что не предатель или не дезертир. И в плен по собственной воле не сдавался. А поддержка свидетелей из числа простых бойцов, с которыми бежал из плена, выходил к своим с боем, согласись, значительно повысит шансы избежать расстрела или отправки в лагерь?
Внимательно слушавший меня бывший командир нервно облизнул потрескавшиеся от жажды губы и, зло хмыкнув, мотнул головой.
