комнаты. Если бы тут еще и санузел был, то я совсем потерял бы голову от счастья. «Стенки» секций были из плотной ковровой ткани с восточными орнаментами. Такая же ткань была уложена на полу. В зале шатра имелся массивный стол и стулья. Глаз радовался от обилия ярких и контрастных цветов. Уважил хан меня. Не ожидал.
Около сотни человек, которых предоставил хан, помогали нашим людям обустраиваться. Мы довольно быстро разместились в лагере. Метик и Забава забрали себе под госпиталь целый шатер рядом со мной. Ходот, перестраховываясь, разместил вокруг меня одних только легионеров. Поэтому везде мелькала черная униформа моих элитных бойцов. Лука, мой артиллерист, стал ему как сын. И это радовало. Парень схватывал все на лету, впитывал все в себя словно губка.
Через час после того, как мои люди разместили в шатре мою утварь и предметы быта, появился Радомысл. Он вошел ко мне разодетый так, будто некий дизайнер пытался скрестить типичный восточный наряд с традиционной славянской одеждой.
На голове у дяди была шапочка с меховой каймой. За плечами, на фибуле, развевался плащ. Красный кафтан, заляпанный восточными узорами, был опоясан широким, синим кушаком. Черные штаны были заправлены в высокие сапоги темно-вишневого цвета, с чуть загнутыми носками.
— Дядя, — улыбнулся я Радомыслу, вошедшему в зал и заключая его в объятия, — я рад, что с тобой все хорошо.
— Да что со мной может случиться, — буркнул он, радостно хлопая меня по спине.
Мы вдвоем сели за стол. Ага стоял возле входа в зал. Вокруг шатра было охранение легионеров.
— После случая с Соколом, я переживаю за все посольства, — заметил я.
Дядя грустно вздохнул.
— Хан толковый правитель, — сказал Радомысл, — когда я пришел к нему, он меня встретил более чем радушно. Мы сним общаемся почти каждый день с момента моего приезда в Плиску. Договор, который он заключил с Византией, не содержит запретов на проход вражеских для сторон войск.
— Это значит, что мы можем беспрепятственно пройти через его земли, — хмыкнул я.
— Да мы и не спрашивали его разрешения, — дядя усмехнулся, — и хан это понимает.
— А что на счет присоединения к нашему походу?
— Хан не может дать войска, так как он сейчас собирается в поход на славянских князей среднего Дуная, которые три года назад взбунтовались и надеются на помощь из империи франков. Омуртаг держит свое войско неподалеку. Плиска стоит между его армией и нашей.
— А сколько у него войск? — поинтересовался я, почесывая бородку.
— Около двадцати тысяч воинов.
— Не плохо. Значит, войск он нам не даст. При этом обладает не плохой силой в регионе.
— Более чем не плохой, — Радомысл взял кувшин на столе и наполнил свою кружку холодной колодезной водой.
Конец весны ознаменовался жаркой погодой, а чем дальше на юг мы забирались, тем теплее становилось.
— Очень жаль, что хан не присоединяется к нам, — я нахмурился, обдумывая сложившуюся ситуацию.
Имея такую армию, хан может ударить нам в тыл при осаде Царьграда. Мы рассчитывали на то, что у Омуртага вдвое меньше войск. Судя по всему, дядя уже думал об этой проблеме, так как его хитрющая физиономия самодовольно рассматривала мои потуги на поприще стратегического мышления и, видимо, у Радомысла есть решение.
— Болгарский хан хочет подписать с нами договор о военном союзе, — заявил мой дипломат.
А вот это может нас обезопасить. Судя по тому, как соблюдается договор с византийцами, болгары соблюдают букву соглашений. В то же время, они пропускают возможных врагов той же Византии. Договор о военном союзе с ханом нужно будет тщательно обдумать, чтобы исключить всякие невыгодные нам лазейки.
— И насколько нам это выгодно? — задумчиво протянул я.
— Бунтовщиков он подавит, их там не более пятнадцати тысяч, из которых больше десяти тысяч — ополчение, необученные воины. Поэтому иметь в союзниках хана, который может привести двадцать тысяч — это более чем выгодно, — ответил дядя, поглаживая свою деревянную руку.
— Ты советуешь его подписать, так?
— Да. Одновременно с этим я взял на себя смелость предложить подписать еще один договор — торговый. Хану нужно многое из того, что у нас в избытке, начиная от железа, заканчивая зерном.
— Железа я ему не продам. Мы уже обсуждали это, дядя. Царство не будет торговать сырьем, только готовыми изделиями. Исключение только для зерна, которое выгоднее продавать в виде зерен, а не муки или хлеба.
— Я помню. Но он предлагает огромные деньги.
— А представляешь, какие деньги он даст за товар из железа?
— Зачем нам жилы рвать и выплавлять что-то, если только за сырье он даст столько, что нам хватит не только оплатить работу кузен, но еще и останется столько, словно мы ничего не брали, — развел руками Радомысл.
— Да что же ты так узко мыслишь, дядя. Ты же один из немногих умных людей царства, кто понимает многое из того, что не дано уразуметь в этом веке. В краткосрочной перспективе твои доводы верны, но если думать наперед, то наши потомки нам же скажут спасибо за то, что мы создали бренд славянского товара, оружия, бытовых вещей. Бренд царства Гардарики.
— Бренд? — переспросил дядя.
Ох уж эти мои словечки с 21 века. Хорошо, что он не обратил внимания на акцент про текущий век.
— Как бы тебе объяснить. Бренд — это что-то, что возникает в голове у человека при упоминании товара и ассоциируется с чем-то положительным, за что он готов платить больше денег, чем у конкурентов. Я хочу, чтобы, когда говорили о славянском товаре, у людей возникал в голове образ чего-то качественного, долговечного, хотя и дорогого. Такой образ тяжело делать из сырья, но идеально ложится на товар.
— Трудное это дело, Ларс, — вздохнул Радомысл.
— Знаю, дядя, поэтому я и не хочу обходиться полумерами. Если я сейчас не введу такое отношение к тем богатствам, что у нас есть, то в дальнейшем потомкам станет все сложнее что-то менять в сложившихся устоях.
Мы с дядей уже обсуждали подобные вопросы. Когда я с Добрыней делился секретами дамасской стали, булата и стали, дядя, к моему удивлению, был категоричен. Он считал, что качественные вещи, а уж тем более оружие, нужно делать для внутреннего пользования, а за рубежом пусть пользуются нашим сырьем, а не товаром. Он
