— Совсем молодешшшь распустилась! — проскрипел над ухом склочный старушечий голос. — Еще два часа до Нового года, а они уже навеселе!
— Зимой и летом стройная
Зеленая была!
— Вы еще там хороводы водить начните, лесорубы! — крикнул кто-то из середины. Раздались смешки. Автобус был забит битком, чуть ли не под самую крышу. Я стоял, притиснутый одним боком к недовольно бурчащей бабке, а в другой мне упиралось что-то угловатое в коробке. Ну а перед лицом маячила белая борода здоровенного мужика. Из ваты, по классике. Прямо совершенно точно из ваты, явно какой-то рукодельник купил в аптеке рулон, размотал и обкорнал ножницами, чтобы по форме было похоже на бороду.
Я лениво обдумывал мысль, что вроде бы Лизавета сказала, что компания собирается у Элис. Или у Веника? Нет, кажется все-таки у Элис... Интересно, раз она пригласила гостей, то значит ее самой на праздновании семейного Нового года не будет. Жаль, жаль... Она была бы кстати... Не знаю, почему. Просто как-то я ее уже считал немного своей что ли. Она-то точно не станет меня гнобить за какие-то прошлые прегрешения.
«Не накручивай, Жан Михалыч, еще неизвестно, что там будет!» — строго сказал я сам себе. Может меня ждет просто обычная вечеринка с сладким советским шампанским и оливье. Что там сейчас еще происходит на Новый год? Сначала в одиннадцать провожают старый год выстрелом пробки шампанского, потом слушают речь президента, в смысле, генсека... Голубой огонек смотрят. Потом танцуют под проигрыватель или катушечный магнитофон. Потом подают горячее... Потом...
— Железнодорожная есть на выход? — проскрипел в динамиках голос водителя.
— Нет! — хором грянул автобус.
— Как это нет?! — всполошилась бабка рядом со мной, и я получил чувствительный удар локтем в бок. — Стой! Куда! Быстро останови! Нажмите кто-нибудь на кнопку...
Автобус, только опять набравший скорость, затормозил. Бабка протолкалась к дверям, ворча что-то на старушечем, и бодро выскочила из автобуса практически в сугроб метрах в пятидесяти от остановки.
— Да что б тебе пусто было! — в сердцах фыркнула она.
— С наступающим, бабушка! — хором заорала компания с задней площадке, которая как раз допела песню про елочку и сейчас спорила, что петь дальше. По всему выходило, что «маленькой елочке холодно зимой», но дальше первых двух строчек песню никто не мог вспомнить.
На нужной мне остановке из автобуса высыпало не меньше половины пассажиров. Включая тех самых любителей петь хором. И идти нам тоже было по пути. Они шагали впереди меня, громко разговаривая, хохоча и поздравляя всех встречных-поперечных с Новым годом. Я вздохнул. Снова появилось отчаянное желание дезертировать. Напроситься к этим вот ребятам в гости тоже. Их человек десять, если прихватят еще одного — никто и не заметит. Зато мне явно не придется либо решать какие-то там проблемы, либо натянуто и сложно общаться всю ночь. Не знаю, что хуже. И сбежать не получится, потому что автобусы скоро ходить перестанут, может этот уже и последний, а на такси в новогоднюю ночь при моих нынешних финансах — это весьма разорительно. Кроме того, такси нужно еще найти... А идти пешком далековато...
Девятиэтажный дом, где обитала семья Мельниковых был самым последним. Это в двадцать первом веке там дальше выросло еще несколько микрорайонов и здоровенный торговый центр. А сейчас сразу за домом начиналась заснеженная пустошь, и если бы был день, то было бы видно полосу леса вдалеке. Я направился к самому дальнему подъезду, проводив тоскливым взглядом веселую компашку, свернувшую на два подъезда раньше. Грохнула дверь, их голоса стихли. И на улице, как назло, наступила ватная тишина. Сквозь которую, конечно, пробивались какие-то отдаленные отзвуки веселья, хлопки пробок от шампанского, шум машин на Закорском тракте, но все это делало безмолвие, сгустившееся вокруг меня, еще более тоскливым.
Я остановился перед подъездом, перевел дух, сосчитал до десяти и решительно открыл дверь.
Третий этаж, даже лифт незачем вызывать. Я забежал по лестнице и надавил на кнопку звонка. Раздались торопливые шаги, щелкнул замок и дверь открылась. На пороге стояла полноватая женщина со явными следами былой красоты, собственно, ее и сейчас можно было бы назвать красивой. Она была одета в зеленое платье с люрексом, на шее переливалась искорками мишура. Несколько секунд она смотрела на меня чуть ли не с недоумением. Потом на ее лице появилась несмелая, я бы даже сказал испуганная улыбка.
— Ваня! — она коротко и порывисто меня обняла, потом сразу же отпрянула и перешла на шепот. — Ванечка, что же ты мне не позвонил? Повидались бы хоть...
— Кто там пришел? — раздался из глубины квартиры суровый мужской голос. — Мы все в сборе и никого больше не ждем!
Потом послышались тяжелые шаги, и рядом с матерью возник невысокий крепкий дядька с квадратным, будто топором вырубленным лицом. При виде меня он побагровел и моментально набычился.
— А тебе чего здесь надо? — прорычал он.
Глава двадцать первая. По-семейному...
Немая сцена. Мама беспомощно переводит взгляд с меня на взбешенного отца. А у меня в голову скрежещут шестеренки мыслей в попытках подсказать мне правильную линию поведения. Но неизвестных переменных в этом уравнении было как-то чересчур много, поэтому я не нашел ничего лучше, чем нарушить молчание самым банальным образом.
— С наступающим, отец!
— Это какая-то немыслимая наглость! — краска начала сползать с его лица неравномерными пятнами. — Это ты его пригласила?
Так, кажется стало понятнее. Основная волна отцовского гнева направлена вовсе не на меня. На меня он только мельком глянул, как на досадливое насекомое. Его бешенство адресовано матери. Я набрал в грудь побольше воздуха и решился взять инициативу в свои руки. Что бы там ни совершила эта женщина, незачем смотреть на нее с таким лицом, словно прямо сейчас готов порубить на кусочки и закатать под асфальт.
— Очень жаль, что мое решение прийти вызвало у тебя такую реакцию, отец, — сказал я. — В конце концов мы все взрослые люди и способны договориться. И я подумал, что Новый год — это отличный повод оставить конфликты в прошлом.
— Подумал он, надо же! — язвительно проговорил отец, скривив губы. — Кто тебе право дал думать, молокосос!
— При всем уважении, отец, но из возраста молокососа я уже вышел, — вежливо кивнул я. — Я мог бы и дальше заниматься своими делами и идти по выбранному пути, но считаю, что семья — это очень важно. И чтобы идти дальше, мне надо все уладить...
— С чего ты решил, что кто-то здесь вообще будет тебя слушать? — сказал отец. — Ольга, выпроводи своего выродка и возвращайся за стол!
— Я никуда не уйду, пока мы не поговорим нормально, — спокойно сказал я.
— Тогда сейчас я тебя с лестницы спущу, раз по-хорошему уходить не хочешь! — лицо отца снова побагровело и он двинулся вперед.
— Леша, не смей! — вскрикнула мама и преградила ему путь.
— Папа, нет! — за спиной отца появился Игорь и обхватил его руками. — Папа, это я его позвал. Ты должен...
— Ничего я никому не должен! — рычал отец, продолжая двигаться вперед как ледокол, несмотря на повисших на нем родственников. Вид у него, конечно, был такой, что с одного удара он явно отправит меня в нокаут, если я не уклонюсь, конечно.
— Отец... — начал я.
— Не смей меня так называть! — он заскрежетал зубами, на скулах его зашевелились желваки. — Никакой я тебе не отец, и ты и твоя мать-потаскуха прекрасно об этом знаете!
Щелк. Вот ответ и прозвучал, собственно. По крайней мере, часть ответа. Правда, появился другой вопрос. А нахрена Игорю было меня так настойчиво приглашать в таких вот обстоятельствах? В этом доме мне не рады. И на это есть весьма уважительная причина. Правда с тех пор прошло уже довольно много времени, но...
Неожиданно отец перестал вести себя как атакующий медведь и остановился. Уронил руки, и лицо его стало отрешенным.
