Зашагал по тротуару — наблюдал за тем, как на асфальте появлялись всё новые мокрые пятна. Хмурился: представлял, во что к утру превратится моя одежда, даже если дождь не усилится, а будет всю ночь вот так же накрапывать. Пришла идея набросить на плечи плед (когда достану из него обрез, будёновку и свитер) — вряд ли кого-то смутит мой внешний вид (надеялся, что за кустами шиповника останусь незамеченным до рассвета).
* * *
Я усомнился в том, что меня не увидят за кустами, когда подошёл к предполагаемому месту засады. Стоял около фонаря, почти в центре островка света. Смотрел на заросли шиповника — расставался с остатками хорошего настроения. Ещё не стемнело (а с мокрых волос на лоб уже то и дело скатывались капли). Но хорошо видный за голыми ветвями кустов грязно-белый забор намекал: фигура человека (моя фигура — в пальто, в будёновке и с обрезом в руках) на его фоне будет заметна даже ночью. Я стряхнул с нахмуренных бровей воду. В прошлый раз мне помогала укрыться от чужих взглядов густая листва. Вот только в этом году к четырнадцатому марта она не появилась (хотя почки на многих деревьях уже набухли).
— Замечательно, — пробормотал я.
И вдруг задумался: почему я решил, что маньяк нападёт на женщину, идущую от проспекта Гагарина? Что убийце мешало шагать за жертвой от больницы? Это в случае с Гастролёром я не сомневался, в каком направлении Горьковский душитель проследует. Но в этот раз… я не был уверен, что «маньяк с молотком» вообще появится: нормальному человеку и в голову бы не пришло выходить на работу (или развлекаться) в такой пасмурный вечер. Себя я нормальным человеком сейчас не считал. Впрочем… разве убийца и насильник может быть «нормальным»? Я почти не сомневался, что маньяк обычным человеком только выглядел: психически здоровые советские граждане не бьют женщин молотком по голове.
Я вышел на дорогу, посмотрел в обе её стороны. Не увидел прохожих. Отметил, что в углублениях на асфальте уже скопилась вода — маленькие лужицы отражали свет фонаря. Вспомнил, как на том самом месте, где стоял сейчас, видел в ноябре спешившую на работу Королеву. И убийцу, что следовал за ней попятам. Белезов напал на свою жертву, пока я добежал тогда до поворота к пустырю — он душил её. Маньяк, которого я надеялся встретить сегодня, душить женщину не станет — ударит молотком. На такое нападение ему понадобится пара мгновений. Потом бесчувственное тело он подхватит на руки и (я взглянул в направлении пятой городской больницы) понесёт на пустырь. Ведь женщину, по словам Людмилы Сергеевны, нашли (найдут?) именно там.
Да и где ещё он мог бы её насиловать, если не на пустыре? Детской площадки (и павильона на нём) маньяк поблизости не найдёт. А в кусты шиповника полезет только мазохист. Да и не безлюдна эта дорога вечером: пусть нечасто, но люди по ней ходили — могли и застать маньяка у дороги со спущенными штанами. Уединиться с телом жертвы преступник мог только на пустыре. А это значило, что рядом с ним и совершит нападение (такой вариант казался мне логичным). Вряд ли убийца рискнёт прогуливаться по дороге с бесчувственным телом на руках — поскорее спрячет жертву от чужих глаз. Вот только с места своей предыдущей засады я поворот к пустырю не увижу. Потому не имело смысла ломать голову над тем, как буду маскироваться в тех кустах.
Дождь не прекращался. Но и не усиливался, не превращался в ливень. Ветер наклонял ветви кустов, ломал сухие веточки. А ещё он покрывал рябью поверхность лужиц и поглаживал влажные волосы на моей голове (волны холода прокатывались по спине, будто я и не кутался в зимнее пальто). Я пока не рискнул надеть будёновку, хотя подумывал об этом. Но не желал распутывать верёвки на свёртке. Да и опасался привлечь к себе ненужное внимание прохожих, которых на дороге от проспекта Гагарина к пятой городской больнице сегодня пока не встречал: горожане предпочитали добираться до больницы на автобусе, а не топать от проспекта пешком — по дороге вдоль белого забора ходили только жильцы ближайших районов.
— А ещё здесь бродят маньяки… надеюсь, — тихо произнёс я.
Шарил взглядом по кустам вдоль дороги.
— Ну и где мне его ждать? — спросил сам себя. — Ведь стукнет тётку по башке гадёныш раньше, чем я его увижу. Хоть пополам теперь разорвись!
Не дошёл до поворота к пустырю полтора десятка метров. Остановился на островке между тремя неглубокими лужами. Потому что увидел справа от себя знакомую тропку. Она проходила через просвет в зарослях шиповника, вела к заколоченной дыре в заборе (видел, что доски от дыры так и не убрали). В этом месте я седьмого ноября прошлого года выбрался из пространства между кустами и забором — бросился спасать Королеву (без огнестрельного оружия — орудовал, как идиот, кастетом). Шиповник по обе стороны тропы разросся не густо. Забор с дороги просматривался хорошо. Но всё же не намного лучше, чем в месте моей прошлой засады. Я смотрел на мокрую прошлогоднюю траву около кустов — прокручивал в голове варианты возможных событий.
Наиболее вероятным результатом моих нынешних похождений я считал простуду. Наверняка проторчу под дождём до самой зари. Промокну, замёрзну, устану. Никаких маньяков не увижу. Всех событий на ночь — это только если случайный прохожий свернёт ночью в кусты по вполне понятным причинам, увидит там меня и сделает свои дела, не успев приспустить штаны. Или же патруль добровольной народной дружины заметит в кустах подозрительную личность в будёновке, да отведёт меня в ближайшее (уже хорошо мне знакомое) отделение милиции «до выяснения личности». А завтра воскресенье — не факт, что мою личность «выяснят» до понедельника. Пропущу день занятий в институте (если не больше: ведь дружинники найдут обрез).
Но если «маньяк с молотком» всё же появится… то с какой стороны он придёт? Я прикидывал, зачем и почему по этой дороге вечером ходили женщины (не думал, что убийцу заинтересуют мужчины; да и в статьях я читал: четырнадцатого марта тысяча девятьсот семидесятого года в Октябрьском районе Зареченска маньяк убил именно женщину). Единственная приходившая мне на ум цель для местных дамочек — больница. Вряд ли женщины направлялись туда вечером, чтобы проведать приболевших родственников и знакомых. Скорее всего, они шли на работу (в ночную смену, как тогда Альбина Нежина). Или возвращались с работы. А значит… до двадцати часов они будут идти от проспекта, а после — в обратном
