автобус поджег, на котором уехал. Больше у них против меня ничего нет. Святотатство еще забыл.
— На чем хоть дуэль устраивали?
— На автоматах Калашникова калибра 7.62.
— Да, слегка перебрал ты свою норму, но коли никто не погиб… никто не погиб?
— Нет, технику безопасности блюли.
— Нежелательные беременности?
— Если были, то все без меня.
— Милославский, а зачем ты мне это всё рассказываешь? Мне, думаешь, нечем заняться, как твои сказки слушать?
— Так всё равно вас в известность поставят. Лучше уж я первый свою версию выгружу.
— Ты хочешь сказать, что не шутил сейчас?
— Интересный у вас подход, Алексей Игоревич. Вы меня вызываете отчитаться о поездке, а сами доклад как шутку воспринимаете.
— Милославский, ты меня в могилу загонишь. Мне что, в Тулу ехать показания снимать с этой вашей Коваленко.
— А вам так и так ехать. А Коваленко не признается ни в чем, у нее твердая нравственная позиция. Я им всю смену вдалбливал «Стыдно не безобразничать, стыдно попадаться».
— Кому им?
— Товарищам своим. Подпавшим под моё губительное влияние.
— И много вас таких было?
— Нас было двенадцать человек, и ни одного Иуды. Я потому и отказывался принимать еще кого-то, чтоб Иуда не попал в коллектив.
— Я посмотрю, какую на тебя характеристику пришлют из мест лишения чего-то. А то может, ты будешь самым молодым комсомольцем, исключенным из рядов ВЛКСМ.
— Блин, как почетно-то! Справку дадите тогда? Что гражданин Милославский Ж. был исключен за аморальное поведение десятого июля 1982-го года. Всегда с паспортом буду показывать, самый молодой аморальный комсомолец был.
— Милославский, иди вон!
— Ладно, телефончик мой есть, чтоб курьеров не гонять? Кстати, как Рапопорт обратно приехал, без приключений?
— А ты почему спросил? Это он из-за тебя пришибленный ходил.
— Горе у человека случилось, брюки в поезде украли вместе с верой в человечество.
— Это многое объясняет. Всё. Иди.
А в Туле в отдельно взятой квартире Женина мама допытывалась до обстоятельств дочкиной поездки. Уж больно она вернулась какая-то другая. Спокойная и взрослая. Явно поездка ей понравилась, но прежней откровенности как не было. Учеба проходила отлично, бытовые условия были отличные, коллектив был отличный, погода отличная. Утром спросила Женьку, как тебе каша? Отличная, говорит, без комочков! Как на Школе. Мама крепилась-крепилась, да как в лоб тактично спросит:
— Говори, Женька, ты еще девушка! Космы вырву, врать будешь!
— Да, мама, я девушка. Технически. — и так спокойно говорит. И не врет же, и не боится. Технически она, скакать через кочерыжку, девушка.
— Целовалась что ль с кем?
— Целовалась.
— Ну и слава богу. С этим, с которым приехала?
— Это наш командир отряда был.
— Ну ладно. А то он мелкий, я аж удивилась. Небось, комсомолец-активист, раз командиром поставили.
— Активист, точно!
— Парень-то твой, хоть хорошо целовался?
— Отлично!
— Девка, не думай, что он обещал всё забудь. Разбежались, больше не увидитесь.
— Отлично!
— Тьфу, заладила!
Сходил к Вадику, Чайкин-кобелек юный как сметаны объевшийся с порога кричит.
— Ну ты как, не зря скатался? Я вот никуда не поехал и не потерял лето! Мужчина теперь.
— Дорогой друг, джентльмены на такие вопросы знаешь, почему не отвечают?
— Почему?
— Потому что их друзья-джентльмены такие вопросы не задают. Ибо ответить отрицательно — уронить себя в глазах друзей. Ответить утвердительно — уронить в глазах друзей некую даму на недосягаемую высоту.
— Сам понял, что сказал?
— Сказал, а ты понимай как хочешь. Пиписьками мериться не готов.
— Ой-ой, мы обиделись! Жорка, расслабься, проехали. Как сам?
— Нормально. На Школе ком. актива тренировался, фишку придумали крутую для отработки ударов.
— Чо-почём, хоккей с мячом? Делись!
— На столб не шибко толстый в рост высотой снизу прибиваем крестовину побольше, ставим и сверху накидываем доверху покрышки старые от легковушек. И по этому болвану можно лупить пока руки не отвалятся. И мечи целы, и болвану хоть бы хны.
— А от грузовых можно? Или только легковые?
— О! Даже лучше вниз грузовые сначала накидать — центр тяжести ниже будет, качаться меньше станет. Вещь проверенная!
Ну да, проверенная, но не в этом времени. А в этом всё в первый раз.
— А еще что нового?
— Комсомол заинтересовался истфехом, (казенным голосом) наверху есть мнение, что это начинание молодежи надо поддержать, товарищи.
— В школу пойдем? Только Листратычу позвоним, вдруг он дома. Вместе и завалимся.
— Давай.
— Олег, привет! Жорка нарисовался, мы сейчас в школу. Ты с нами? Тогда к Филипову зайди, вдруг он дома. У Щеглова телефон тоже? Вот ты и звони, раз он мне ничего не сказал, что поставили.
Ближе к обеду в школьной мастерской под присмотром Сумрачного Гены собралась гоп-компания. Да, Крокодил-Гена плавно превратился в сумрачного гения фрезы и молота. Старое погоняло не устояло перед новым авторитетом и исчезло. Теперь школа его звала то Сумрачный Гена — так звали школьники, то Сумрачный Гений — учителя.
— Расклад такой, что Тульский комсомол хвастается нашим истфехом и музеем как своим. Москва заинтересовалась и хочет посмотреть на это дело. Причем они скушали и сталь, и полный контакт, и будут изучать нашу программу тренировок и судейства.
— А у нас есть программа?
— А то! Осталось на бумаге написать. И в землю закопать. Я перед заброской в ваше время её выучил наизусть.
— Жора, ты опять спалился. Однажды кто-нибудь поверит и тебя изолируют от общества. Такую скотину на воле только мы способны терпеть.
— Да, и будут пытать: как сделать лазерный пистолет? Кого посылать в Америку на Олимпиаду, чтоб всё золото наше было?
— А никого не пошлют. СССР бойкотирует Олимпиаду в Лос-Анжелесе.
— Кто сказал?
— Я сказал ты разве не услышал?
— А кроме тебя кто?
— Еще никто. Потом скажут, когда время придет.
— Скажешь тоже!
— Жорж ерунды не скажет. Небось в комсомоле шептали что-то.
Болвана сделали в тот ж день под чутким руководством трудовика и поставили на улице. Сразу же под забором нашли парочку шин, и всё. Боле надевать было нечего, испытания отложили. Сумрачный Гена похвастался новым творением- шапкой Ерихонской. Пришлось его чуток обломать и показать на ляпы. Но купол зачетный, осталось перевесить назатыльник, нащечники и полностью переделать козырек. Мой любимый шлем, однако — не дам бяку сделать вместо боевого девайса! В нем и дышится хорошо, и обзор отличный, и морда прикрыта более-менее. Не зря их в новейшую историю носили мушкетеры и кирасиры Европы чуть не до восемнадцатого века. А потом этот тихушник достал меч. Сказал же ничего без меня не начинать! Вполне себе готишный клинок ромбического сечения сочетался с поздней гардой-чашкой и невнятным навершием а-ля норманн ближе к
