руками:
— Не, ну не хочешь — как хочешь, кого-нибудь другого приглашу.
— Где Робин? — прошипела Диана.
Я вздохнул:
— Да вон она, — и кивнул в сторону сцены.
— Танцовщица? — нахмурилась Диана. — А почему ты сразу не сказал?
— Да не! Танцовщица высокая, а Робин — ниже Фионы. И волосы у неё чёрные, а не золотые. Робин — вон тот мужик, который в трубу дудит, видишь? — Я указал на лысого приземистого толстячка лет пятидесяти. — Переоделась только.
Диана вздохнула:
— Всё ясно. Ты переживаешь, что, когда помрёшь, мне будет не хватать твоих искромётных шуток, и создаёшь запас. Так?
— Ничего-то от тебя не скроешь! — восхитился я. — И как, круто у меня получается?
Диана покачала головой:
— Если тебе настолько наплевать на собственное состояние, мог бы сказать об этом сразу. Мы бы никуда не пошли.
— Ладно, всё, — сдался я, — уже и пошутить нельзя! Робин — в какой-то из приватных кабин.
Диана посмотрела на меня с недоумением:
— То есть?
— Ну, охранник ясно сказал, что у них тут есть общий зал, а есть приватные кабины. В зале Робин нет — значит, она в кабине. Очевидно же.
— Угу, — медленно произнесла Диана. — Ну да, может, ты и прав. Но только что нам с этим делать? Распахивать двери и в каждую кабину заглядывать?
Я поморщился:
— Да что ж ты такая нервная, всё бы тебе распахивать! Погоди, сейчас придумаем что-нибудь.
Пока я оглядывался по сторонам, придумывая, к нам подошёл официант:
— Господа желают что-нибудь выпить?
— Ещё как желают, — опередил Диану я. — Два больших «Лонг-Айленда» и чипсы со вкусом креветок. И кальян.
— «Лонг-Айлендов» нету, — почему-то обиженно сказал официант.
— А какие коктейли есть?
— Есть водка с соком. И есть без сока, просто со льдом.
Я представил себе водку со льдом и аж поперхнулся.
— Ладно, тащи с соком. И чипсы не забудь.
— Чипсов тоже нету. Только сухарики.
— Окей, неси сухарики.
Официант надменно кивнул и удалился.
— Я не буду водку с соком, — предупредила Диана.
— Да? Ну ничего, я выпью. А тебе со льдом закажу.
— Да я никакую водку не буду! Терпеть её не могу. А тебе вообще бухать нельзя.
— А вот этого, кстати, Шарль не говорил, — вспомнил я.
— Яйцедок говорил!
— Ага, и где он теперь? Тоже не пил, небось…
Пока мы препирались, вернулся официант с подносом и приготовился расставлять на столике бокалы.
— Стой, не надо, — остановил я. — Ставь прямо с подносом.
— Зачем? — удивился он.
— Мы из мира С-S35197/Н. У нас это хорошей приметой считается подносы на стол ставить. Не поставишь — денег не будет. Ну, поставь, жалко тебе? — Я вытащил из кармана штанов купюру — Диана разжилась у курьера, принёсшего на остановку одежду, местной наличкой.
Официант поставил поднос на стол, забрал купюру и ретировался.
— Ну, и? — спросила Диана.
— Вот, и, — сказал я. Встал и взял поднос. Объяснил: — Буду стучаться в кабины и говорить, что заказ принёс. Потом скажу, что перепутал. И таким макаром хоть все кабины обойду.
— А я?
— А ты сиди тут и вздрагивай от каждого шороха. Если что, открывай огонь.
Диана посмотрела на пистолет:
— Зарядов нет.
— Ну, ещё что-нибудь подожги. Ты у меня умница, справишься.
Я подумал, не поцеловать ли Диану перед уходом, но, во-первых, мешал поднос, а во-вторых, не было уверенности, что после этого я куда-то пойду… Эх, Костя, Костя. Не везёт тебе всё-таки с бабами в последнее время.
С этой грустной мыслью я попробовал поймать подносом равновесие. Оказалось, что это не так-то просто, уж одной рукой точно. Быстро убедившись, что официант из меня, если и получится, то не вотпрямщас, я плюнул и перехватил поднос двумя руками.
Диана, наблюдающая за моими попытками, хмыкнула. Я сделал вид, что не заметил, и решительно двинулся туда, где, по моему разумению, находились «приватные кабины».
Через зал шёл, стараясь не попадаться на глаза другим официантам. А в коридоре, ведущем к приватным кабинам, выдохнул — здесь ни официанты, ни посетители не шарились, пусто было.
Я перехватил поднос и уверенно постучал в первую же дверь.
Распахнул. Шагнул. Оказался в тёмном небольшом тамбуре. От коридора его отгораживала дверь, от самой кабины — занавесь. Любят они тут занавеси, не иначе как творец этого мира в предыдущем воплощении на занавесочном комбинате работал.
— Кто там? — донёсся из-за занавеси недовольный мужской голос.
— Обслуживание в номерах, — с достоинством доложился я.
Откинул занавесь и вошёл.
Два широких кожаных кресла, между ними столик. В каждом из кресел — по мужику, на столике — выпивка и какая-то закусочная дребедень. По виду — нифига не сухарики, что-то поинтересней. И в бокалах у мужиков явно не водка с соком. Откуда-то играет музыка — не такая громкая, как в зале, но мотивы те же, из бабушкиного сериала.
А у противоположной стены, на небольшом возвышении, извивалась в танце девушка. Тоже в маске — как и та, что в зале, только одежды на приватной танцовщице было гораздо меньше, чем на общественной. Полупрозрачные широкие штаны с разрезами до самой талии, да лифчик, расшитый блёстками. Блёсток на нём, по виду, куда меньше, чем ткани.
Девушка на меня не отвлекалась, продолжала танцевать. А мужики уставились с крайним недовольством — здесь, судя по всему, вот-вот должен был стриптиз начаться. Который, по словам Шарля, в Нимире запрещён.
— Мы ничего не заказывали, — бросил один из мужиков, — ошибся, парень.
— Как это — не заказывали? Это ведь третья кабина?
— Первая, — проворчал другой. — Цифры выучи, лапоть.
— Ох. Простите. — Я попятился.
Мужики отвернулись и, похоже, тут же про меня забыли. А я вышел. И так уже увидел всё, что хотел.
Занавеси за собой задёрнул, но дальше не пошёл, остался в тамбуре. Мужикам не до меня, раньше, чем закончится музыка, из кабины не выскочат, даже если заорать: «Пожар!» А думать здесь всяк удобнее, чем в коридоре, где в любой момент рискуешь на кого-нибудь напороться.
Учительские зарплаты в этом мире, видать, не выше, чем у нас. То есть, весьма вероятно, что Робин вовсе не спешила на встречу с
