class="p1">Я то думаю с чего он такой добрый, поесть принёс мне. А он посмотреть жив я или нет пришёл.
— Ты че эт тут такое делаешь? — цепляя потолок, Дрог подошел поближе ко мне, чтобы понять, зачем я закрашиваю угольком некоторые квадратики на доске.
— Шашки, — ответил я.
— А че цвета так стрёмны? Надо красный. И… и синий! — он чуть не ткнул мне в глаза своими сардельками.
Как он любит во всё тыкать пальцем.
— Символичные цвета, тип? Сила и скорость? — вопросил я в ожидании забавного диалога.
— А то. Только нужно всё так красить. Одним цветом всё. А не, а не…
— Не в шахматком порядке? — помог я ему не сбиться с мысли.
— Дэ, — согласился он с непонятным словом.
— Но так оба цвета сохраняют свою функциональность. Я буду и быстрым и сильным, — продолжил Энеральд.
— Дэ? — удивился орк.
— А то!
Помявшись и что-то обдумав, Дрог спросил: — А второй цвет какой будет?
— Белый, если найду что-то подходящее, а так, похоже, придется оставить незакрашенным. Цвет дерева придаёт некой деревенщины. Хех, — пошутил я.
— А деревенщина от слова дерево? — ввёл в ступор он меня.
— Не, не дерево. Поскольку дерево вот оно, — я постучал по остаткам табуретки, — а деревенщина значит: в жопе!
— Эвоно как, да? — впал бугай в ступор, теперь ему нужно немного времени, чтобы усвоить новую информацию и перемолоть мозгами…
— А белый ты можешь из пыльцы феи сделать, — оживился орк и, резко опустив голову, пару секунд выискивал кого-то, затем резким движение раздавил жучка на земляном полу. — Это не фея, но тож нормас. Высохнет, белый будет. Зуб даю. — Дрог взял в руку ожерелье, нащупал на нём клык какого-то зверя и показал мне его. — Во-о!
— Пыльца феи говоришь…
— Да, берешь её и перетираешь в пыль, — он взял в руку жука и выдавил из него белые вещество, отчего у меня рвотные позывы начались, — а потом из неё что-нибудь делаешь.
Белая жижа из жука полилась прямо на шахматную доску, окрашивая пустую бесцветную клетку между четырьмя черными в “белый” цвет.
— Знаешь, какие эти феи злые? — продолжил орк, — у тебя хоть один детский зуб остался? Вот и у меня нет. Так что не надо этих маленьких тварей жалеть.
— Да… Пожалуй ты прав, — согласился я.
Сев рядом со мной на землю и подмяв под себя сено, он необычайно дружелюбно обратился ко мне: — Слу-ушай.
— Слушаю, — скептически ответил Энеральд.
— А ты кто такой, откуда взялся?
— С неба упал, — решил я продолжить дурачится.
— На чём упал? — серьёзно спросил он.
— На белом орле, сел и упал.
Дрог оценивающе посмотрел на меня и сказал: — Значит, орёл — птенец?
— Наверное, птенец, — согласился я с ним, — но тень от него полностью накрыла озеро.
— Озеро что, лужа?
— Лужа не лужа, но орел не перелетел его, утонул, и пошёл я куда глаза глядят.
— Чьи глаза?
— Хах, — усмехнулся я, — пантеры, что за мной гналась, да не догнала.
— Выходит, маленькая была?
— Пантера как пантера, из неё плащик мой вышел.
— Куда вышел?
— Вышел из озера, в котором орёл утонул, и пошёл куда глаза глядят.
— И как? Дошёл? — поинтересовался Дрог.
— Дойти то дошёл, только не перепрыгнул он озеро, что белый орёл тенью накрыл и где утонул, пока глаза на небо шли.
— Чего?
С трудом сдержав порыв смеха, я с хитрецой в глазах продолжил:
— Чего-чего, то небо, что шло куда глаза глядят, накрыло тенью пантеру летящую, пока тулуп орла топил, и лужа падала.
— Это… пожалуй, позже зайду, — решил ретироваться орк от такого мозгового штурма.
— Да не. Ты чё. Оставайся. Покурим…
Вырезав кривые шашки из ножки от табуретки и сложив их на шахматную доску, я оставил всё это добро на принесённом древолюдами столе и завалился на лежанку, вернее, на кусок ткани, под которым находилось сено и пара ящиков, и задремал.
Мне снилась музыка родного мира. Она легко меняла очертания. То сладка была, то грустна, то как снежный ком катилась со скалы, то ручейком спускалась вниз. Мне снилась речка, на изгибах зелена она была, змеи из неё ползли на сушу, не боясь огня и города, которого нет. В рассветном тумане я нашёл домик, зашёл и увидел на полке книгу, та лежала в пыли уже много лет, её оставил тут безумный дед, но не знал я этого, подумал и стал пыль с неё сдувать, с интересом начал строки в ней читать, ведь проныра я и озорник!
Во сне необычные сюжета стали вдруг мелькать. Про какие тут твари ходят, про невиданных зверей, про то, как с заходом солнца черти бродят по лесам. Злобный гений проснулся во мне, и начал он плясать.
А нечисть рядом! Вот она! Капает с клыков слюна, да и сам я обозлился, злой теперь — как Сатана! И пошёл я напролом, покидал их в бурелом. Стало мне легко и вольно, ночью мне в лесу — как днём!
Но не помню, чем кончается рассказ, может быть строчкой “а теперь бежать пора?”.
Музыка во мгле даём всем сил. И всё, что вылезло из земли, там и сгинет, но не я.
Перевернувшись на спину, услышал, как кто-то ко мне зашёл, я приоткрыл глаза и первым начал разговор:
— Говорят, умереть легко, жить трудно. Но для меня, похоже, наоборот.
— П-прошу прощения? — Всё пытаясь отвести от меня глаза, спросил молодой зажатый древолюд, держа в руках мясную похлебку.
— Ты знаешь, каково быть бессмертным?
Древолюд, ничего мне не ответив, помотал головой.
— Знаешь, почему то живым существам очень трудно представить, что их не станет, и мир будет существовать совершенно без их участия. Трудно ведь?
— Угу, — продолжая стоять у самого выхода, древолюд кивнул.
— Давай я помогу тебе представить. Нужно просто подумать о том, что твоя жизнь — это лишь короткое мгновение, пшик, искорка. После тебя будет примерно то же самое, что было и до тебя. Никто же не печалится по поводу того, что его не было тысячелетия до. Ты спросишь: Что по поводу вечной жизни? А это вообще кошмарный кошмар! — Отвечу я.
Моя вечная жизнь неминуемо превратится в вечные муки. Муки одиночества, я вряд ли найду красивую и умную бессмертную, муки творческого кризиса, муки отсутствия мотивации и просто муки от различных мук. Само это слово станет синонимом моей жизни, а чтобы покончить с собой, мне не хватит духа, поскольку тогда, когда я решусь на это, моя жизнь утратит смысл
