— Ну, попросили меня товарищи из КГБ рассказывать им, кто и что говорит про нашу страну нехорошее из этих вот, высокопоставленных. А мне не трудно и не зазорно. Ведь страна их морды сытые кормит, а они её хают.
— А дальше что?
— Ну, сняли по моим наводкам они парочку особо зарвавшихся. Не только по доносам, конечно, но и проверили их, очевидно, на предмет любви к Родине. Обыски провели, рыжьё и брюлики, естественно, нашли. Подчистили, в общем, область. Мне спасибо сказали и отпустили до лучших времён. А тут на днях я их снова увидел, напрягся. Прямо в Зарыбинске встретил, думал, по мою душу, ан нет. Я с ними, значит, поздоровался, чуть ли не раскланялся по старой памяти, а они — морду кирпичом и нос воротят, мол, обознались вы, молодой человек, шагайте, куда шли, да поскорее. Представляешь? Это что же такое у нас в Зарыбинске происходит, что конторские из области пожаловали, да ещё и скрытно, и от меня прилюдно отбрехались. От меня, Эдика-информатора! Я же им исправно служил.
— Вот это уже интересно, — я задумчиво постучал пальцами по панели. — Вот про это я и хотел тебя спросить. Странные вещи происходят в городе, якобы некое преступное сообщество здесь расквартировалось. Не слыхал?
— Банда, что ли? Да ну… — скептически поскреб подбородок Эдик. — Я б знал… Любой беспредел сразу на виду у моих клиентов и бегунков.
Я вздохнул. Если б всё так просто!
— А беспредела нет, — пояснил я ему. — Всё чин-чинарём. Они карманники, и на гастроли ездят в соседние города.
— Карманники⁈ Галстук мне в трусы! Ну точно… А я думаю, почему Лёвка от меня ушёл. Это бегунок мой лучший. Он щипачом раньше был, потом отсидел и завязал. Честно стал зарабатывать на жизнь, спекуляцией, а тут — хоба! И слинял вдруг ни с того ни с сего. Сказал, дескать, работёнку ему более денежную предложили.
Выговорил он это с некоторым презрением.
— Очень похоже, что его в эту группу и взяли… — кивнул я. — А как мне найти этого Лёвку?
— Запиши, конечно, адресок по-дружески. Но не знаю, вроде, там уже не живёт.
Я записал, а потом спросил:
— Опиши мне тех двоих, которых ты видел недавно.
— Кураторов?
— Ну да…
Эдик стал описывать внешние признаки КГБ-шников, я внимательно слушал и мотал на ус. Машина тем временем подкатила к нужному дому.
— Жди здесь, — велел я и вышел из «шестёрки».
Зашёл в подъезд, поднялся на второй этаж и позвонил в дверь. На улице жара, но я в плотной рубахе, без неё никак — под майкой пистолет не спрячешь. Сегодня свой взял из КХО дежурки, родненький. Куперовский ПМ мне не понравился. Холодный слишком и мрачный. А мой — тёплый и потертый. Родной, в общем.
Дверь никто не открывал. Неприятные мысли крутились в голове. Неужели Пётр Петрович не просто на звонки не ответил, а и вправду сбежал? Или наоборот — лежит там мёртвый?
Я позвонил ещё раз… Опять глухо. При этом наблюдал за дверным глазком, свет которого никто не перекрывал. Действительно квартира пустая? Конечно, меня этим не проведёшь, я обязательно проверю, пустая она или нет.
Я насел на дверь плечом, пытаясь без шума выдавить замок. Засов не поддавался. Советские замки, несмотря на свою хлипкость на вид, были сделаны на совесть. По ГОСТу. Без фомки тут делать нечего. Я снова надавил плечом.
— Ты что творишь, ирод! — послышался голос за спиной.
Я и не заметил, как сзади тихо открылась дверь соседней квартиры. На пороге стояла бабуля в цветастом платке и с веником. Зачем ей веник? Неясно. Может, это она против меня вооружилась так.
— Спокойно, гражданочка, — сказал я.
И уже хотел было привычно добавить: «милиция», но вовремя остановился. Не стоит лишний раз светиться, пусть думает, что квартирный воришка. Таких в Зарыбинске немного, но они есть. В форточки лезут, двери вскрывают. Сам на такие вызовы сколько раз с Мухтаром выезжал.
— Иди отсюда! Пока я милицию не вызвала! — размахивала бабуля веником.
— А Пётр Петрович куда уехал, не знаете? — попробовал я вступить в переговоры.
— А тебе зачем Петя? Что, квартиру ограбить? Он в милиции работает, тебя посадит!
— Так его дома нет? — не сдавался я.
— Дома он, дома! Не лезь в квартиру, поймает — посадит!
Судя по всему, бдительная соседка пыталась меня запугать и выгнать, но вышло наоборот. Непреодолимое желание проверить, здесь ли Кулебякин, только усилилось. В голове созрел план. Никогда раньше я не вламывался в чужие квартиры, но сейчас, кажется, придётся.
— Всего доброго, бабуля, — сказал я и поспешил к машине. В спину мне сыпались угрозы про участкового, управдома, дворника дяди Паши и ещё каких-то важных лиц.
— Что так быстро? — встретил меня вопросом Эдик, стоявший у машины и куривший «Мальборо».
— На стрёме стоять умеешь? — быстро спросил я.
— Чего? — сигарета чуть не выпала у него изо рта.
— Я сейчас в хату полезу, через форточку. Ты смотри, чтобы никто не поднял шум. Зырь по сторонам и, если что, любыми способами отвлекай возможных свидетелей.
— Ха! Мент в форточку полезет? Про тебя репортаж надо снять и в «Очевидное-невероятное» отправить.
— Разговорчики! — отмахнулся я. — Я полез. Если что, дай знак.
Произнёс всё это серьёзно, но не слишком. Чтобы Эдик проникся, а не струхнул случайно.
— Махнуть рукой?
Я покачал головой.
— Дурак, как я это увижу? Придумай что-нибудь другое.
— Ладно…
Я подошёл к дому с нужной стороны, задрал голову. Второй этаж — не высоко и не низко. Под окном росла огромная черёмуха, почти как лестница. Очень кстати.
Вскарабкался я на дерево с неожиданной для себя ловкостью. Удивительно, что не лазил по деревьям уже лет сорок, но руки всё помнили. Физическая подготовка пригодилась — турники не зря мучил! Подтягивания — лучшее упражнение, если хочешь легко и сноровисто лазить по деревьям.
Я был на середине пути, когда снизу раздалась песня в исполнении Эдика:
"Орлята учатся летать,
То прямо к солнцу в пламень алый,
То камнем падая на скалы…"
Зашибись он песню выбрал, приободрил меня. И какого хрена он вообще запел, да еще так фальшиво? С его голосом пожарную тревогу объявлять — самое то.
И тут до меня дошло, что это и есть условный сигнал опасности, который Эдик выбрал на свое усмотрение. Я перестал шелестеть листочками и притворился гусеницей. Замер.
— Ты чаво здесь орешь? — раздался снизу знакомый голос.
— Бабушка, а что, петь разве запрещено? — парировал Эдик.
— А ну я тебя щас!
Сквозь густую листву я разглядел, как старушка бесстрашно машет веником, что Добрыня булавой. Эдик вынужден был отступить и укрыться в «шестёрке». Бабуля, довольная победой, уселась на лавку у подъезда. Пощурилась на солнышко, убрала веник под лавку и достала из кармана передника спицы, клубок. Вязать пристроилась.
Шерстяные пассатижи! Ни раньше, ни позже! Прямо под черемухой. Она бы еще подружек сюда позвала.
Только я это подумал, как по закону подлости, а может, по другому не менее гнусному закону под названием «накаркал» из соседнего подъезда выплыла парочка похожих бабулек. У одной коробка с лото под мышкой, у второй кулек семечек в руках. Они присоединились к той, что с веником и спицами. Расселись на лавке, что-то бурно обсуждали. Смеялись и радовались непонятно чему, словно дети. Из разговоров я понял, что они собирались пойти в беседку и поиграть в лото.
Куда уходит детство? Да никуда оно не уходит! Прячется оно, чтобы потом, в старости, ка-а-ак выскочить…
Но в беседку, на мою беду, подружки так и не пошли, а я завис на черемухе. Что делать? Надо пробовать лезть дальше — вниз-то точно нельзя. И я стал карабкаться.
С дерева тут же посыпалась какая-то шелуха, и прямо на головы бабулек.
Ну все, трындец! Но, на мое счастье, одна из них в это время рассказывала байку про Брежнева, который так и не стал генералиссимусом только потому, что не смог выговорить это слово, пытаясь отдать соответствующий приказ. Бабульки задорно ржали, а я лез под шумок вверх.
