Похоже, мои планы на роскошную жизнь в родовом поместье по какой-то неведомой причине рухнули. Надо было перестраиваться, и быстро. Ну это ничего. За последние несколько десятков лет я привык к унижениям.
— Ой-ой, — я сделал испуганные глаза и втянул голову в плечи. Залепетал. — Простите, простите, приснилась какая-то чушь… Я уже опамятовался!
— То-то же! — мужик повернулся ко мне спиной.
— А есть что-нибудь покушать? — захныкал я, плетясь следом.
— Если на работе где накормят, пожрешь, — бросил мне через плечо мужик. Как к нему хоть обращаться-то? Ладно, пока выкручусь как-нибудь… — Хватай тачку и погнали. Сегодня, говорят, на Большой Подьяческой кто-то помер.
Тачку… Я по-быстрому огляделся, но не так, чтобы стало понятно, что я тут все впервые вижу и таращусь, как селянин на Исаакиевский Собор. Тачка. Какая здоровенная. Он мне предлагает одному ее тащить? В такую надо лошадь впрягать…
— Пошевеливайся! — прикрикнул пузан и снова огрел меня палкой. Из глаз полетели искры, больно было, просто жуть! Но ни бросаться в драку, ни огрызаться я не стал. Не время, ох не время еще… Сначала следовало разобраться в ситуации, понять, куда именно забросил меня Повелитель Червей. Да что там! Я пока даже не был уверен, в Петербурге ли я вообще!
Я схватился оглобли и попытался сдвинуть здоровенную телегу с места. К моему удивлению, это оказалось не так уж и сложно. Похоже, тощее тело подростка, в которого я попал, было не таким уж и слабеньким. Вот только еще бы желудок не прилипал к спине от голода…
Я выкатил повозку из закутка в центр просторного помещения. С удивлением обнаружил, что катится она, металлически позвякивая. Будто к ее дну приделан десяток-другой бубунчиков и колокольчиков. Похоже, что это все-таки не конюшня, а что-то другое. А лошадь тут стоит, потому что… Ну, потому что больше поставить негде. Но вот чем занимается мой… хм… хозяин?… я пока не совсем понимал. Пока пузан возился с засовом на воротах, я спешно оглядывался. Ага. Стены из неоштукатуренного красного кирпича. Справа — грубо сколоченные нары. Пустые. Без всяких там удобств, в виде хлипких подушек и убогих матрасов. Самый дальний от входа угол больше всего похож на контору. Там стоял обшарпанный стол-бюро, стул, который когда-то явно украшал собой более богатый дом, но потом его выкинули на помойку, где пузан его и подобрал. Закопченный бок буржуйки. Дверь в стене, наверное, в спальню хозяина. Пара здоровенных сундуков. На досках деревянного пола — слой соломы. Ничего из этого не помогло мне сориентироваться, а в то ли время меня забросил Повелитель Червей. Или сейчас я обнаружу, что вместо жандармов — стража, не генералы, а воеводы, а солдаты носят остроконечные шлемы и вооружены тяжелыми прямыми мечами.
Ворота со скрипом распахнулись. И я торопливо поволок свою повозку на выход.
Узенькая улица. Все тот же потемневший и покрытый мшистыми пятнами красный кирпич. Потемневшее дерево. Кое-как уложенная брусчатка.
Где же я, черт меня возьми?!
Пузан шагал впереди, опираясь на палку. Его длиннополая хламида развевалась на промозглом сыром сквозняке, который гулял по между этими жуткими стенам, похоже, вне зависимости от погоды. Завидев нашу крохотную процессию, замотанные в грязные тряпки нищие уползали в какие-то темные подворотни. А с помятых и пропитых лиц потаскух при одном звуке только бубунцов моей повозки сползали их дешевые блудливые улыбки. Убирались с дороги какие-то темные личности, прячущие лица под тканевыми масками, женщины с тусклыми лицами и пузатыми корзинами испуганно жались к стенам, грязные и оборванные дети расползались по норам, как тараканы на свету.
Я сделал мысленную пометку. Наше ремесло внушает страх.
Гул большого скопления людей впереди становился все отчетливее. Рынок? Или площадь?
Очень хорошо, как только мы выйдем на открытое пространство, все сразу же встанет на свои места. Только вот из-за извилистости улицы мне пока не было видно, что же там впереди…
Тащить тачку мне было все еще нетрудно. Я постепенно приноравливался не наезжать колесами на торчащие булыжники и обходить на всякий случай лужи, чтобы не завязнуть. Изначально вонь, шибавшая со всех сторон, прямо-таки вышибала у меня из глаз слезы. Такое впечатление, что обитатели этих мест никогда не моются, специально держат самых вонючих животных, устраивают помойки прямо под окнами. И испражняются на любом углу, где припрет. В молодости мне случалось бывать в нищих кварталах. Но знатоком этих мест и завсегдатаем притонов я так и не стал. Раньше казалось, что к счастью. Теперь… теперь вот я понял, что может быть, стоило больше обращать на них внимания.
Узкая улочка закончилась внезапно. Я остановился, и край тачки больно ударил меня в крестец.
— Кит! Кит! — выкрикнул я, не успев вовремя себя одернуть. Но душу захлестнул такой восторг, что поделать с этим я ничего не смог. В небе над площадью, утыканной грубо сколоченными прилавками, кривобокими ларьками, телегами со снедью, сеном и дровами, гордо поблескивая серебристым боком пролетал величественный дирижабль.
— Что встал?! — прикрикнул мой пузатый начальник и опять замахнулся палкой. Я как будто бы испуганно втянул голову в плечи и потащил повозку дальше. То и дело поглядывая на огромный летающий корабль. В душе пенистым шампанским вскипала радость. Я все-таки попал куда надо. Последнего летучего кита император приказал демонтировать, когда мне было лет пять. Помню, когда я был совсем маленьким, то всегда выскакивал на балкон, чтобы проводить в рейс каждого небесного исполина… И даже плакал, когда мне сказали, что больше я никогда этого зрелища не увижу. За что получил выволочку сначала от отца, а потом от бонны.
А значит сейчас, за несколько лет до моего рождения, дирижабли еще бороздили небеса над Российской Империей, не уступив пока что место нелепым, но юрким самолетам. Длинные и хищные сигары военных, пузатые и неспешные киты рейсовых лайнеров, сдвоенные и кольцевые махины грузовиков.
И еще я наконец-то понял, где я. Этот нищенский рынок — Сенная Площадь. Ее легко можно опознать по часовне Всеблагого Отца, шпиль которой был сейчас покрыт все еще свежей позолотой. А значит дыра, из которой мы выползли — Вяземская Лавра. Пристанище всякого отребья, ворья, беглых каторжников и дешевых шлюх. Помесь ночлежки для нищих и притона для всяких темных личностей. В газетах, которые мне на протяжении долгих лет читал светлейший князь-протектор несколько раз сообщали, что эту язву на теле имперской столицы окончательно выжгли, но она все равно возрождалась. Снова и снова. И теперь, получается, я — один из ее обитателей.
Почему я оказался здесь, а не в поместье моего деда — это другой вопрос, который мне еще только предстояло выяснить. Всякие мысли, конечно, закрадывались, но имело смысл разузнать все точно.
На звон нашей телеги народ на Сенной площади тоже реагировал нервно. Оборачивались, сжимались, как будто искали убежище, куда бы спрятаться. Но расслаблялись, увидев, что повозка пустая. Только черная тряпка какая-то на дне.
Моего хозяина… Ох, как же меня коробило даже мысленно так называть этого отвратительного пузатого дядьку, похожего на обрюзгшую свинью на тощих ножках! Но пока я еще не знал, как его называть. Впрочем, ответ на этот вопрос пришел неожиданно быстро.
— Хэй, Пугало! — распихивая народ локтями, к нам спешно шагал рослый подтянутый мужичок с выправкой бывшего военного. У него были вислые седые усы и уродливый шрам через все лицо. Правый глаз не закрывался, нижнее веко вывернуто так, что кажется, что из под глазом висит капля крови. Одежда тоже выдавала в нем военное прошлое — выцветший синий китель со споротыми знаками отличия, черные штаны и наброшенный на плечи плащ. «Пугало, — мысленно повторил я и бросил взгляд на своего пузатого начальника. — Подходящее прозвище…»
— Здорово, Кочерга, — Пугало остановился и оперся на палку. — Тебе опять что-то от меня надо, раз ты мне опять свои целые зубы демонстрируешь?
