— Молодец! Ковальский, ты настоящий герой! — Рядом со мной стоял сержант Митькевич, с воодушевлением хлопнувший меня по плечу, — Я доложу командиру, тебя надо наградить, ты очень метко стреляешь! Вот, кстати, это должно тебе пригодиться! — Он протянул мне винтовку с оптическим прицелом.
— Рад стараться, пан сержант!
— А теперь, давай позаботься о раненых, ты ведь в этом разбираешься?
— Есть!
Взяв снайперскую винтовку, я пошел по траншее в сторону своей первоначальной позиции, погрузившись в свои мысли. А подумать было о чем. То состояние боевого азарта, когда я потерял осторожность и палил по немцам, не думая о собственной безопасности, могло привести к весьма печальным последствиям. Кроме того, совершенно не стоило радоваться отступлению немцев — вскоре они вызовут авиацию, которая смешает с землёй наши позиции, а тех кто выживет после авианалета, добьют артиллерией, а там и танками с пехотой шлифанут. Так что, возвращаемся к составлению планов дезертирства, сейчас это первоочередная задача. Осмотревшись, я увидел, что поляки прямо по полю тащат в тыл раненых. «Хм, а вот и возможность!». Я заметил в окопе раненого бойца, который пытался неумело перебинтовать себе правую руку повыше локтя.
— Давай помогу!
Сев рядом с солдатом, разрезал ему рукав, промыл рану водой из фляги и туго забинтовал, по ходу дела узнав, что его зовут Вацлав.
— Пойдем, я отведу тебя в тыл.
— Да я и сам смогу дойти, попытался тот сорвать мой план бегства.
— Это у тебя шок, в любой момент может ухудшиться состояние, или даже обморок, да и винтовку с вещами надо брать с собой.
После такой убедительной аргументации поляк согласился принять помощь, и я, подхватив его винтовку и ранец, потихоньку повел бойца к лесу, там спросил направление у встречного солдата и вскоре доставил Вацлава не поляну, где производилось оказание медицинской помощи раненым. К нам подошел поляк, имеющий нарукавную повязку с красным крестом и указал, где разместить Вацлава. Я посадил того на землю, оставил ему винтовку и ранец, а сам пошел по направлению к позициям батальона, но отойдя метров тридцать, изменил направление, двинувшись параллельно фронту в восточном направлении и старательно избегая встреч с польскими военными, благо, что здесь был достаточно густой подлесок. Примерно через десять минут осторожного движения я услышал рев, издаваемый сиренами лаптежников, а затем раздался и грохот взрывов со стороны польских позиций. Теперь я более не скрывался, а, изобразив целеустремленное выражение лица, уверенно шел в выбранном направлении. Встреченные солдаты и офицеры не обращали на меня никакого внимания, было видно, что воинский порядок полностью утрачен — одни солдаты со своими командирами двигались к фронту, другие от него, третьи запрягали лошадей в телеги… Вскоре звуки бомбардировки сменились грохотом артиллерийского обстрела. Времени до появления здесь немецкой пехоты осталось совсем немного, думаю, не более получаса. Вскоре лес закончился и я вышел к грунтовой дороге идущей на северо-восток. На дороге дымились остатки разбомбленной артиллерийской колонны, далее простирались пшеничные поля. Выбора, куда идти было немного: я мог по лесу идти на север или на северо-запад, при этом я окажусь в полосе наступления Вермахта, что приведет в лучшем случае к скорому пленению, или идти по опушке вдоль дороги, но и там встреча с наступающими немцами неизбежна. Поразмыслив, я пошел вдоль дороги, подыскивая возможность скрытного передвижения в восточном направлении. В том же направлении двигались и другие польские солдаты, понявшие, что пришла пора делать ноги, их было немного, в основновном это были хмурые одиночки, но были и группы по два-три человека. Пройдя таким образом километра два, я увидел на противоположной стороне просёлка овраг, уходящий в восточном направлении и решил, что это наилучший вариант для спасения. В этом месте на дороге, видимо, недавно разбомбили обоз — вокруг были обломки телег, трупы солдат и лошадей. Здесь я подобрал лежавший рядом с трупом солдатский ранец — мой-то ведь остался в окопе. Вообще, будь запас времени, надо было бы здесь более вдумчиво помародерить, но со стороны оборонительных позиций уже раздавался звук боя — видимо кто-то из защитников Польши всё ещё был жив и героически, но безнадежно сражался с наступающим врагом. Очевидно, что долго сдерживать немцев у них не получится, поэтому, если я хочу выжить и не попасть в плен, мне нужно поскорей отсюда драпать и прятаться. Исходя из этих мыслей, я бегом преодолел двести метров по открытому полю, спустился в овраг, после чего остановился отдышаться и оценить обстановку. Осмотревшись, я заметил, что за мной увязались и другие дезертиры — трое безоружных бежали сразу за мной и уже спустились в овраг. Ещё несколько поляков сюда устало брели по полю. Твою мать! Эти ушлепки мне могут серьезно осложнить скрытное бегство. Однако, никаких вариантов дальнейших действий, кроме как улепетывать дальше по оврагу у меня не было, что я и постарался сделать, хотя передвигаться здесь было довольно трудно. Так как дно оврага заросло густой высокой травой, а бежать по склону довольно проблематично, даже учитывая мои, без ложной скромности, выдающиеся физические кондиции, двигался я со скоростью быстрого шага, матеря про себя поляков с их непроходимыми оврагами, немцев, вдруг решивших, что они самые крутые парни, фармакологов, создавших «Ареса» и самого себя, вляпавшегося в дерьмо по самые уши. Вскоре овраг привел меня к небольшой речушке, берега которой были густо покрыты зарослями кустарника. Поднявшись по склону оврага я осмотрелся. Вермахт уже сломил сопротивление поляков — по дороге, где я еще недавно шел, катили немецкие танки и броневики, а по полю, приближаясь к моему укрытию, цепью шла вражеская пехота. На часах без четверти два, на небе ярко светит сентябрьское солнце, вокруг вьются комары, подыскивая себе местечко для кормления. А из оврага на меня с надеждой смотрят восемь пар глаз, принадлежащих дезертирам, присутствие которых портило все мои планы, так как тащить их за собой — значит полностью забыть о скрытности, но и оторваться от них сейчас нет никакой возможности. Эти полностью деморализованные молодые парни, увидев уверенно двигающегося человека на уровне животных инстинктов почувствовали, что следуя за мной у них есть шанс спастись из этой кошмарной мясорубки. Я спустился вниз, пополнил флягу из бегущего по дну ручейка и обратился к дезертирам:
— Скоро здесь будут немцы, в овраге мы укрыться от них не сможем, поэтому надо перебраться через реку и спрятаться в зарослях, будем надеяться, что они туда не полезут.
После этих слов, я, сев на траву, снял с ног армейские ботинки и портянки, связал их, и, перекинув через плечо, пошел босиком в реку. Дойдя до середины, я погрузился в прохладную воду по грудь, через несколько шагов дно стало повышаться, и вскоре я уже пробирался по кустам на противоположном берегу. Все шедшие за мной поляки также переправились через водную преграду и продолжали неотступно следовать за мной. Найдя укромную, закрытую кустами со всех сторон ложбинку, я расположился в ней и приказал своим спутникам:
— Сидим здесь до темноты, не шуметь, костер не разжигать, не курить!
— Дезертиры послушно расселись на земле, а я открыл подобранный на дороге ранец и стал изучать содержимое. Так, что тут у нас? Портянки, отличный нож типа финки, переточенный из маузеровского штыка, неплохо сделано! Опасная бритва сомнительного качества, помазок, небольшой кусок мыла, три пачки сигарет, мешочек с солью, четыре луковицы, нитки, иголки, две обоймы с патронами, два коробка спичек и десяток писем. Н-да, прямо скажем, негусто, жрать кроме лука нечего, а в желудке тянущая пустота, поэтому попробуем раскулачить поляков:
— Эй, братцы, есть что поесть? Меняю на сигареты и лук! После моих слов один из дезертиров открыл свой рюкзак, порывшись в нем, отрезал кусок сала, отломил краюху белого хлеба и протянул мне:
— На, командир, — затем, взяв от меня пачку сигарет и две луковицы, одну из которых он сразу начал чистить, парень спросил с надеждой и украинским акцентом в голосе, — а дальше что?
