Комната погрузилась в гнетущую тишину. Тера видела, как слуги едва уловимо напряглись, хотя их эти изменения совершенно не касались. Вся прислуга, от горничных до дворецкого работали исключительно на семью Пикфорд и все вопросы касательно денег и времени работы решались исключительно с Освальдом и его отцом. Опасались они напрасно, хотя забастовка коснулась всех без исключения.
– О, дорогая, не стоит девушкам в высшем обществе говорить о политике. Это дурной тон! – отрезала Дина, поправляя нить перламутровых бус. Она вновь взяла чашечку в руки и допила остывший, но по-прежнему ароматный чай, оставляя на кружке еще один алый след от помады. Тера посмотрела на нее поверх тонкого ободка чашечки и скрыла горькую улыбку во все еще теплом чае.
Как и не стоит девушке в высшем обществе спать с женатыми мужчинами, Дина.
– Лучше послушайте, как моя хорошая подруга ездила в Париж. Вы не представляете! Ей удалось увидеть самого Пикассо и Фицджеральда на пляже рядом с виллой Америка. Это просто волшебное место, по ее словам, где можно выпить кофе и вдоволь посмеяться. Когда-нибудь и я там окажусь, под чутким крылом Сары Мерфи и буду курить вместе с Пабло и Зельдой!
Дина распалялась, говорила все громче и, что несвойственно для нее, жестикулировала руками. Глаза у нее сияли, как солнечные лучи на перламутровых жемчужинах, а голос звенел, словно вокруг летает миллион комаров. От высокого голоса подруги, которая не замолкала, а заливалась соловьем, хозяйка особняка невольно вжала голову в плечи, недовольно морща нос. Краем глаза Тера заметила сведенные к переносице тонкие брови Марты, которая все так же стояла в углу и терпеливо ждала приказов молодой хозяйки. Такие же эмоции испытывала и Лотти, вот только проявляла она их не скрываясь. Она кривила пухлые губы, закатывала карие глаза к потолку с лепнинами в виде длинный лоз, еле заметных листьев клена и пышных бутонов роз.
– Господь всемогущий, Дина! В мире много вещей, помимо развлечений и одежды, – возмутилась Лотти и с силой поставила чашечку на блюдце, отчего возникшую тишину прервал громкий звон. Она недовольно отодвинула от себя полупустую вазочку и посмотрела на пасмурное небо за окном. – Если не менять систему, не делать что-то на благо страны, то никакой моды и развлечений не будет. Разве я не права?
На последних словах Лотти резко повернула голову в сторону Теры, отчего ее каштановые волосы взметнулись вверх, как потревоженные хлопья снега, и тут же осели на плечах блестящим водопадом. От пронзительного, упрямого взгляда Тере стало не по себе. Она поднесла чашечку ко рту и сделала неуверенный глоток, чувствуя, как высокой ворот платья давил на шею. В голове металось множество мыслей, а от пристального внимания уже двух девушек руки мелко дрожали.
– Чем сильнее недовольство народа, тем уступчивее власть. Правители всегда опираются на народ, иначе кем править? – через какое-то время ответила она и с удивлением отметила, что голос ее звучал спокойно и даже как-то властно. Это радовало, ведь новый статус обязывал не только держать лицо перед прислугой, но и говорить красиво. Хотя этому ее научила школа с непоседливыми детьми, в которую она больше никогда не вернется.
Ты отобрал все, что было дорого мне, супруг, и запер в этом доме с наказом ухаживать. Но как ухаживать за местом, которое ненавидишь?
На ее слова Дина лишь фыркнула и вальяжно откинулась на спинку кресла, обитого мягкой, алой тканью. Закинув ногу на ногу, она накрутила на палец жемчужную нить и задумчиво кусала губы, совершенно позабыв про помаду. Хотя наверняка в ее маленькой сумочке лежала запасная, ведь не будет уважающая себя женщина выходить из дома без помады и шляпки, которая скрывала не только неудачную укладку, но и украшала образ. Так говорила Дина, когда доставала небольшое зеркало и поправляла прическу.
Тера не понимала подругу, хоть и общалась с ней больше шести лет. Иудина никогда не была примерной девочкой и прилежной учебе предпочитала светские приемы. Танцевала, пила шампанское и всегда приставала к пианистам, потому что музыканты ее слабость. Учила языки во время разговоров и всегда смеялась в ладошку, если что-то не получалось. Она любила жить в роскоши. Всегда носила дорогую одежду и знала, что будет модно через месяц, меняла украшения каждый день и красила губы алой помадой. А еще Дина была до безобразия любвеобильной. Она встречалась с мужчинами, спала с ними, принимала от них дорогие подарки и ходила на приемы. И ей было не важно, женаты они или свободны, ведь многие из них для нее на одно лицо. На самом деле Тера не знала наверняка, спала ли подруга когда-нибудь с Освальдом или делала это сейчас. Она лишь знала, что была бы рада подобному исходу, ведь ей бы уделяли меньше внимания.
– Какие вы скучные.
– Поговаривают, жемчуг вышел из моды, – как бы между прочим заметила Лотти, разглаживая подол юбки. Она невольно посмотрела на сестру, до подбородка укутанную в строгое платье, которое повсеместно носили полвека назад. Однако, несмотря на старомодность, Тере шли именно такие строгие наряды, которые подчеркивали ее стать, фигуру и делали ее неприкосновенной на вид.
Лотти по-настоящему любила и восхищалась сестрой, желая быть похожей на нее во всем. Любила безмерно, но не понимала и не принимала покладистости Теры, ее постоянного спокойствия и легкого равнодушия. Когда-то ей даже казалось, что у сестры отсутствовало собственное мнение, ведь та была послушной девочкой, которая безропотно ходила вслед за строгой матерью на уроки фортепиано и чтения. И это усиливалось с каждым годом, перерастая в раздражение, злость, ненависть. Лотти не любила, когда, приходя в слезах ища утешения, получала от сестры лишь слабую улыбку и слова о том, что родителям виднее. Ненавидела отсутствие поддержки со стороны Теры, но всегда понимала ее и поддерживала. Любила.
– Жемчуг никогда не выйдет из моды, милая моя, – поцокала языком Дина и промокнула белоснежной, хрустящей салфеткой губы. Алая помада отпечаталась на ткани, отчего Тера невольно скривилась. – Он любит ловить золото своим перламутровым боком.
Не стоит возносить в лик святых обычных людей, ведущих праздный образ жизни, дорогая Дина.
– Однако для ловли золота нужно солнце, а сейчас… – скучающим тоном проговорила Тера и посмотрела в окно. Еще утром небо было бледно голубым с редкими, сизыми облаками, а сейчас густые, ватные тучи, количество которых увеличивалось на глазах, наливаются чернотой. Картина за окном представляет собой кадр из немого кино: краски блеклые, высокие ели окрасились в темно-серые тона, а завывающий ветер переносил мелкие дождевые капли и стучал по окнам. – Сейчас за окном дождь собирается.
Дина вскинула тонкие бровки, непонимающе посмотрела в окно с массивными ставнями из красного дерева. Заметив серость за стеклом и черные тучи, она поджала криво накрашенные губы, с которых уже смазалась помада. Комната погрузилась в тишину, которую прерывал лишь свист ветра, трепет стекла и мигающий свет лампы под потолком, которую включила Марта. Неожиданно Дина цокнула языком и потянулась к небольшой сумочке из черной кожи, имеющей форму прямоугольника и большую золотую бляшку.
– Думаю, нам следует откланяться.
Дина достала круглое, небольшое зеркальце и аккуратно накрасила губы алой помадой. Перекрывая неровные очертания густым, красным цветом, который поблескивает в светел лампы, она придирчиво осматривала прическу, макияж и украшения.
Прошу, не оставляйте меня наедине с ними. Не уходите.
– Хорошо, я вас провожу, – через некоторое время ответила Тера и дрожащими руками погладила подол изумрудного платья. Отпускать подругу и младшую сестру не хотелось, как и не хотелось вновь быть один на один с Освальдом.
Тера встала, поправляя длинные рукава с белоснежными кружевами. Изумрудное. Тера ненавидела зеленые тона, предпочитая им алые или черные, однако Освальд настоял, как настоял и на легком платье с множеством переливающихся страз, которое оголяло круглые колени и острые локти. Как и раньше, она не принадлежала себе, лишь выполняла пожелания и следовала тенью сначала за матерью, а теперь за мужем. С одной стороны, ей удобно быть тенью, а с другой постоянно выполнять чужие поручения больше не хотелось.
