Дурацкий красноватый свет, обшарпанные стены, потрескавшиеся плиты под ногами, толстые, плохо покрашенные решетки, какие-то допотопные камеры наблюдения по углам коридора — может, еще и запись на видеокассеты ведется? Я чувствовал себя героем тупого психотриллера про тюремный эксперимент или что-то еще, такое же затертое до дыр и пошлое.
Судя по всему, на улице уже царила ночь, так как в четвертом секторе было очень тихо. Нет, кто-то храпел, кто-то — шептался, где-то слышался тихий мат, но в целом — это было совсем не то, чего я ожидал от эдакого человейника-колодца этажей в пять! В центре сектора — атриум, по периметру — камеры с решетчатыми дверьми. Никакого личного пространства, в каждой камере — по три-пять заключенных. На каждом этаже — камер двадцать, значит всего тут рыл триста-пятьсот… Дофига! Я даже вздохнул глубоко, поминая Роршаха из одного старого фильма про спившихся супергероев. Их всех заперли со мной… Понять бы еще: кого — их?
— А кто тут сидит? — решил все-таки спросить я у охраны.
Один из молодых да резких от моей реплики дернулся, взмахнул дубинкой, которая уже трещала электрическим навершием, но тот, что был постарше, поумерил его пыл:
— Этот Хероплетов нормально себя ведет, хотя и упоротый… То есть — упертый, по всей видимости. Ему предстоит тяжкая ночка, он имеет право знать.
Мы поднимались по металлическим ступеням лестницы на четвертый этаж, а потом шли вдоль перил, и сквозь решетки дверей на меня пялились десятки и сотни пар глаз. Снага, гномы, люди… Пара до крайности зачмыренных эльфов. Два тролля. И ни одного урука. Ну да, мои сородичи скорее бы размозжили себе голову о стену, чем сели в тюрьму. Что характерно — еще тогда, на Земле, одним из моих самых страшных кошмаров была тюрьма. Не такая американоподобная, правда, а наша — постсоветско-хтоническая, но — по сути те же яйца, вид сбоку.
— Рецидивисты тут сидят, вот кто. Те, кого поймали второй или третий раз, и совершенно уверены, что на подонке клейма ставить негде, но вину пока доказать не могут… Или не хотят. Превентивный арест, про-фи-лак-ти-чес-кий! Ты зря на Ацетонова бычить начал, если бы не разорался — посидел бы в одиночке, пока Храпов не явится. Это всего-то денька три-четыре, вы, уруки, народ крепкий, что тебе четыре денька… А тут — тут вон их сколько, а ты один.
— Гы, — сказал я. — Тут кормят?
— Завтрак, обед, ужин. Между ними — тяжкий физический труд, прогулка и сон, — пояснил дружелюбный старый охранник. — Но тебе это вряд ли светит. Встретимся в лазарете, утречком. Мы пришли, тебе сюда.
Рация крепилась у него на плече, и он сунул дубинку в гнездо на поясе, прижал освободившейся рукой кнопку и сказал:
— Федорыч, открывай четыре-двадцать.
Дверь камеры с гудением зуммера отодвинулась в сторону.
— Проходи, становись спиной к решетке. Закроется дверь — расстегну наручники.
На самом деле я уже дважды примерялся — разорвать цепи я бы смог, стоило только приложить усилия. Но потом отковыривать браслеты с запястий и лодыжек? Не, пусть уж лучше ключиками… Так что я снова сделал смиренный вид и подождал, пока старшой из охраны скажет:
— Два шага вперед, — обозначая, что я могу быть свободен, по крайней мере — в пределах камеры.
Затопали ботинки, конвоиры удалились, а я с удовольствием хрустнул суставами, наслаждаясь движениями конечностей и вглядываясь во тьму. И тьма взглянула в ответ — четырьмя парами ярко-желтых, светящихся глаз!
— Ур-р-р-р… — прорычал кто-то глухо и гортанно. — Чер-р-р-рный ур-р-р-рук!
— А каков он на вку-у-у-ус? — с подвыванием поинтересовался другой.
— И кр-р-р-репко ли он спит?
Зрение мое уже переключилось в ночной режим: смутить порождение урук-хая отсутствием ярких источников света не получится! И я скорчил рожу: песьеглавцы! Вот же кого не ожидал тут увидеть! Это какой-то подвид зоотериков типа — волки-оборотни или вообще — отдельная местная раса? Кинокефалы, которых Геродот с Гесиодом как раз размещали на севере Азии? Я все-таки склонялся к первому варианту, потому как на волков они походили как… Как псины ледащие, короче. Такие себе лохматые дворняжьи рожи, волосатые руки-лапы, про хвосты ничего нельзя было наверняка сказать — жопами они ко мне не поворачивались.
— Ша! — сказал я и хрустнул пальцами. — Вас жалеть не буду, песьи дети.
— Бр-р-р-ратья, у нас тут бор-р-р-рзый чер-р-рный ур-р-р-рук! И его к нам посадили спе-ци-аль-но!
— Давайте сожр-р-р-рем у него ноги? Он не помр-р-р-рет, а мы пер-р-р-рекусим…
— Ноги я вам мои жрать не дам! — погрозил пальцем я. — Только попробуйте, псины.
— Обзывается! Мы не псины, урук! Мы — чекАлки!
— Да мне похер, — сказал я. — Не полезете ко мне — я не трону вас.
— Он нас не тронет… Он думает, что может нам угрожать… — сутулые собаки приближались, принюхиваясь. — Ты урукочеловек? Твоя мама расставила ноги перед орком?
— А твоя — перед блохастым кобелем? — уточнил я, стоя в показушно расслабленной позе. — Как думаешь, кому повезло меньше — ей или ему?
Конечно, они кинутся на меня, это как пить дать. Но если я хоть что-то понимал в собачьих (вольчих, шакальих, орочьих) стаях — то первым кинется вожак. Так внутри стай принято. Ну, про Акеллу ведь все знают, да? Пока он не промахнется — он главный! А я понятия не имел — кто именно из них главный, и поэтому обоими глазами пытался следить сразу за всеми четырьмя кабыздохами.
— РОАР! — один из шелудивых оттолкнулся передними конечностями, придавая себе дополнительное ускорение, и стремительным домкратом рванул вперед, целясь своей пастью вроде как мне в пах. Грязный извращенец!
Я встретил его ударом кулака в нос, крепко — так, что даже рука моя заныла от столкновения с лицевыми костями. Второго встретил выпендрежным ударом обеих ног в прыжке, отправив песьеглавца в полет через всю камеру. Третьему почти удалось цапнуть меня за руку, но хрен там — только кусок рукава оторвал, и тут же был схвачен второй рукой за грудки и оприходован твердым урукским лбом опять же — в нос! Ну, то есть я хотел в переносицу, классически — но слишком у псины выдающаяся морда лица. Была. Теперь — вогнутая.
— Не-не-не! — завизжал четвертый, видимо, впечатленный скоростью и решительностью расправы. — Я всё понял! Не меня-а-а-у!
— Тогда сам! — предложил я. — С разгону.
Во мне клокотал норадреналин, прошло всего каких-то секунд пятнадцать, и этого было крайне мало для реализации моих кровожадных наклонностей. Да и маны у меня по ощущениям накопилось после стычки на мосту через край — еще бы, такие редкие твари как киберэльфы, наверняка уже и на татау проявились, пока меня в этот Бурдугуз везли… Так что рявкнул я, наверное, громче, чем следует, потому как шакалёнок обреченно заверещал:
— И-и-и-и! — и с разгону врезался башкой в стену и упал.
— Офигеть, ты неадекват, — прокомментировал я. — Какая у вас койка свободная была?
— Л-л-любая!
Мне нужно было сделать обмотки на руки, потому что по всему выходило — это будут очень долгие дни, пока Рикович меня не найдет. А сквозь рукав нет-нет да и посверкивало золото, и только тот факт, что последний из собачьих могикан забился в угол и прятал мохнатую рожу в коленях, спасал меня от разоблачения. Вот поймут, что я не просто так погулять вышел, а имею сверхъестественные рояли на правом предплечье — и всё! Переведут в тюрьму для магов, а там меня размотают, как Бог черепаху. Или как Роксана — Сархана в свое время.
Так-то они наверняка подумали, что я просто урук-беспредельщик, и решили наказать, посадив к самым злобным местным паскудам. Знали бы про татау — определили бы или в карцер с хитрым экранированием, или в помещения для магов-мутантов-киборгов, не совсем же они идиоты!… Хотя киборгам и тюрьма не нужна: выними батарейки — и всё, наслаждайся холодным железом, чучело.
Я уселся на ближайшую, воняющую мокрой псиной кровать, поморщился, скомкал постель вместе с матрасом и бросил в поскуливающего шакала, который мигом соорудил себе в углу что-то вроде гнезда, приспособленец. Даже на голой фанере было приятнее, чем гипотетически — в этом блошином домике! С шерстью на подушке, фу!
