Что такого, - проворчал Резанов, - "Э-э-э, аполитично рассуждаешь, - голосом товарища Саахова из фильма "Кавказская пленница", невесть как вытащенным из моей памяти, проскрежетал Резанов: - "Ты есть кто? Ты есть сокесарь Императора России здесь! А не простой приезжий переселенец. Значит, соответствовать должен. И нашим людям здесь приятно чествовать представителя Императорской семьи, как признание их заслуг, что они не гости тут безродные, а хозяева настоящие. Я тебе, Сергей Юрьевич, поражаюсь. Иной раз мыслишь с умом государственного мужа, а порой рассуждаешь как ребятёнок. Ты, как-никак, властитель этих мест
соответствовать должен. Глянь, иноземцев порядочно: испанцы, американцы, французы, англичане. Торговцы, просто зеваки. Видишь, мелькают их кафтаны там на берегу. Вот то-то! И они будут своим правительством эту встречу расписывать".
А встречают по одёжке!"
- "Тьфу ты!" - в сердцах чуть было не плюнул я на палубу, но вовремя сдержался. Об этом я и не подумал. И, понурившись, передал ребенка. Кончите, для порядка отбрёхиваясь, поплелся облачаться.
Поманил Сидора, который стоял возле зятя: - Пойдём, Сидор батькович, поможешь мне нарядиться.
У старого слуги Резанова аж глаза засияли - в кои-то веки будет помогать барину облачаться!
Как и мне, Сидору особо было нечего делать в Петербурге, и поэтому он намеревался в Русской Америке, в средиземноморском калифорнийском климате встретить свою старость, благо и его зять Орлиный коготь и дочка, и внучок, - все были рядом.
Подле Петьки нянька Мигеля приподняла над бортом Ольгу, дочку Резанова от первого брака. Девочка во все глазёнки пялится на неизведанный и потому пока страшный берег, прижимая любимую куклу. Зыркнула в мою сторону, я подмигнул, и личико маленькой барышни осветилось радостной улыбкой. Эх, как мало нужно ребенку для счастья...
А у меня перед глазами всплывают личики обеих моих дочек, какими они теперь стали? Скулы сводит от нестерпимого стремления вернуться. И тут же прошибает холодный пот: стоп, а ведь там я слепой! Спотыкаюсь на ровной палубе, Сидор бросается поддержать барина, трясу башкой, мол "всё в порядке". Встряхиваюсь и внутренне: а и фиг с ним! Пусть слепой, но со своими, а здесь своим я себя так и не почувствовал, так, приправа к Резанову.
В каюте слуга принялся за священнодейство. Ох, и натерпелся я, покуда он все шнурочки, застёжки, пуговки, петельки приладил.
Когда я вновь выбрался на палубу, морщась от полузабытых ощущений жмущего то под мышками, то под коленями, то в вороте сокесарского облачения, подлетела радостно возбужденная Кончита: - Коля! Как ты мужественно выглядишь! - она подхватила меня под локоть и прильнула щечкой к предплечью, снизу лучисто заглядывая в глаза.
Гормоны Резанова взбурлили, дыхание перехватило и у меня.
И я вернул комплимент: - Катюша, ты так прелестна в этом платье!
Вновь уступил место Резанову, и они засюсюкали.
А перед моим внутренним взором с чёткостью кинокадра, словно живая возникла моя Машка. Аж скулы свело. Внутри защемило от дикого желания оказаться рядом со своими.
Обвёл взъерошенным взглядом палубу.
У ближнего к берегу борта стоит Прокоп. Бедолага с самого утра парится в своем мундире губернского секретаря. Ещё и в залив не входили, а он уже потел в нём. И как не бился его будущий родственник Фернандо, носить чиновничью одежду Прокоп так и не умеет. Вон, шпага неприкаянно болтается. Сразу видно человека, который с оружием не в ладах. А вот светописец в футляре на груди сжимает обеими руками. Видимо, это единственный привычный ему предмет, который его хоть немножко успокаивает, но смотрится это со стороны смешно. А орден Святой Анны, Высочайше пожалованный за цветную светопись, надраенный до солнцеподобного сияния не загораживает, выпячивает.
Созданные Прокопом ростовые светопортреты Императора и царской семьи обрели оглушительную популярность не только в России, вся «просвещённая» Европа ими очарована. Вот и на "Юноне" один в кают-компании на видном месте наклеен. Так что заслужил парень свой дворянский чин.
"Юнона" во главе флотилии идёт вдоль берега к причалу, а по суше за
