— Не курю. Здоровье берегу, — просипел я, постепенно переходя из стадии «отрицания» сразу к «компромиссу».
Гнев — это мимо. Чего злиться-то? Даже если я сбрендил — это всяко лучше, чем помер. Но я не сбрендил. Я — это я. Здоровее, свежее — определенно. Может — подлечили? Или это, как его… Путешествие души? Тут о чем угодно задумаешься, в такой ситуации!
— Ну, со здоровьем-то теперь у вас проблем нет, — хмыкнула дама. — Я выписку видела. Меня Наталья Кузьминична зовут. Пруткова моя фамилия.
Я фыркнул: Кузьминична, значит. Пруткова. Ну-ну. Но в удостоверение, которое она мне протянула — глянул. Ни бельмеса не понял: убрала она его быстро, но там все было сплошь на латинке, хотя фотка ее имелась. С круглой печатью с этим орлом странным… И фамилия-имя именно эти значились, пусть и на транслите.
— А вы не фыркайте… — она спрятала удостоверение в карман и снова взялась за планшет. — Вы лучше скажите, как вас зовут, раз уж мы решили начать всё сначала. Я ведь должна понять, в каком состоянии ваш рассудок. В выписке об этом ни слова, психиатр вас не обследовал. Итак, фамилия-имя-отчество?
— Георгий Серафимович Пепеляев, — отчеканил я, потому как терять мне было совершенно нечего.
— Место рождения и род занятий?
— Вышемир, Беларусь. Учитель истории, географии, обществоведения.
Я заметил, как Пруткова слегка поморщилась при упоминании Беларуси, и сделал себе в мозгу зарубку. Похоже, она тоже из тех, кто разводит бурю в стакане: Беларусь, Белоруссия, вот это вот всё. Или есть какая-то другая причина? Но в целом — похоже, все сошлось. Тут мои имя-отчество тоже принадлежали мне, что бы ни значило это «тут».
— Так… Ладно, учительствовали… Служили-то где?
Служил я после универа именно там, где она и сказала в начале беседы: в 52-м отдельном специализированном поисковом батальоне главного управления идеологической работы Министерства обороны Республики Беларусь. Но почему-то мне казалось, что если я брякну все как есть — получится не очень. Поэтому начал я медленно:
— Отдельный, специализированный…
— … гвардейский его высочества цесаревича Феодора Иоанновича поисковый батальон! — кивнула она. — То есть долговременная память у вас в порядке. Что касается сути операции, во время которой вы, господин Пепеляев, получили контузию — запрос отправим куда следует, нечего об этом в земщине языком трепать. Война недавно отгремела, и каждый из нас исполнял свой долг на своем месте…
А я подавился слюной и кашлял довольно долго. Потому что мне захотелось спросить примерно, как тому типу из фильма про Шурика: «Какой-какой матери?» Точней «Какого-какого Иоанновича?» И «Какой-какой земщине?» И еще много всяких «каких-каких». Но желание это я подавил. Потому что или она сбрендила, или я, или — никто. Просто факты, которыми я располагаю, в нынешних условиях потеряли актуальность. Источники информации утратили доверие. А для настоящего историка это значит что? Надо искать другие источники, а до этого — молчать в тряпочку и не плодить абсурдные теории.
В коридоре в это время послышалась какая-то суета, гул голосов, даже — ругань. В палату влетела Лидочка Горшкова с напуганным лицом и зачастила:
— Там эти… Из юридики! Но им же нельзя! Они же не могут просто так…
Брови Натальи Кузьминичны взлетели на самый лоб, выражая высшую степень изумления и возмущения. Дверь в палату вдруг распахнулась с грохотом, настежь, при этом вторая, меньшая, створка, которая была намертво закреплена и, похоже, открывалась только чтобы вывезти каталку или перенести мебель, саданула о стену с такой же силой, как и первая, широкая. Порыв ветра ударил в окна, окно звякнуло — и на мои глазах на стекле проявилась трещина! Точно такая же, как… Как в РНПЦ! На том же самом месте!
— Магия в земщине⁈ — рявкнула Наталья Кузьминична навстречу входящим в палату мужчинам весьма живописной наружности. — Жевуский! Это снова ты? Забываешься, старый хряк? Здесь вам не Несвижская юридика, Радзивилловы прихвостни!
— Госпожа штабс-капитан, ну, какая магия? — расплылся в довольной, как у объевшегося сметаны кота, улыбке старший из них: седоватый и лысоватый мужчина, крупный, мясистый. — Так, ветерок подул, дверцы открылись… Сквозняки-с! Земские больницы, сами понимаете. И, на минуточку, не прихвостни — а самые настоящие Радзивиллы! Вот тут со мной — пан Кшиштоф Радзивилл, представитель рода, с предложением к господину Пепеляеву.
Магия вне Хогвартса. Дерьмо-то какое. Вот тут-то меня и пробрало снова. Даже в груди печь начало! Гнев? Ну, пусть будет гнев. Что за ересь такая произошла со мной этой ночью⁈ Где я оказался⁈ Зачем я убил дракона? Почему я здоров? И что это за дерьмовая манера — врываться в больничную палату⁈ Магия⁈ Какая, дерьмо собачье, магия⁈ Гнев клокотал внутри и стремился вырваться наружу, кажется — еще секунда, и я кинулся бы на этих троих с кулаками, но — вдруг почувствовал, как браслет наручника впился мне в запястье, оставляя болезненные красные следы.
А тот голос сказал:
— МОЙ ПАРЕНЬ. ВСЁ ПРАВИЛЬНО — ОНИ БУДУТ УНИЧТОЖЕНЫ. МЫ СОЖРЕМ ИХ ВСЕХ. ИСПЕПЕЛИМ. СО ВРЕМЕНЕМ. А ПОКА — СМОТРИ, СЛУШАЙ, ЗАПОМИНАЙ.
Мне хватило выдержки не подпрыгнуть на кровати. Сожрем? Сроду людей не кушал, и впредь не собирался. Хотя лысая башка крупного дяди, который прошел в своих сапожищах прямо на середину помещения, вызывала бешеное желание по ней стукнуть. Вообще — все трое, и этот боров, и двое молодых — выглядели не менее претенциозно, чем Пруткова. Позеры какие-то, морды кирпича просят. Желтые сапоги, пышные кафтаны странного кроя, богато изукрашенные пояса… На груди у каждого — гербовый щит с тремя охотничьими рогами на серебряном поле. Радзивилловский герб! Однако…
Я уже устал удивляться, если честно. И злоба куда-то ушла, мне даже удалось не выругаться, когда один из двух молодых визитеров — небритый и с явно воспаленными после недавних алкогольных возлияний глазами на красивом, но порочном лице, шагнул вперед и протянул мне какую-то карточку типа визитки:
— Пан Пепеляев-Горинович? Клан и род князей Радзивиллов предлагает вам покровительство. Мы найдем применение и вашим способностям…- сказал он. А закончил непонятно: — И их отсутствию. Поверьте — не в ваших интересах тянуть с решением. Мы умеем быть щедрыми к верным людям и безжалостными к врагам.
Карточку я взял. И посмотрел в глаза этому… Кшиштофу? Честно — я не из тех белорусов, которые фанатеют от древних шляхетских родов типа Радзивиллов, Огинских, Гаштольдов и Ольшанских. Я историк, и примерно представляю, как именно складывались отношения у ополяченных панов с моим народом. Поэтому бегать по потолку от радости не собирался — и мне было все равно, ряженые они, психи ненормальные или настоящие Радзивиллы. Всё — одинаково плохо.
— На сим настало время удалиться, — раскланялся по-шутовски толстый Жевуский. — До побачення, госпожа штабс-капитан. До побачення, пан Пепеляев-Горинович.
И за каким хреном они про Гориновичей вспомнили?.. К чему это вообще?
В этот самый момент в палату вбежала целая толпа вооруженных людей — похоже, запоздало среагировала охрана, но, увидев кафтаны и гербы визитеров, служивые несколько замешкались, возникла суета, но Жевуский позволил увести себя, Кшиштофа и третьего, оставшегося неизвестным.
— Господи Боже! — когда навязчивые посетители нас покинули, Пруткова прошлась туда-сюда по палате и горестно вздохнула: — Какой-то дурдом. И курить хочется… Послушайте, Пепеляев, вы же видите — нам тут не дадут поговорить спокойно. А и вам, и мне очень хочется во всем разобраться. Верно?
— Да, — выдохнул я, пытаясь справиться с вновь накатившей на меня злостью. — Разобраться хочется. Ничего не понятно.
— Как вы себя чувствуете? — участливо поинтересовалась она.
— Кажется, лучше, чем за последние несколько лет, — честно признался я.
— Хм! Неудивительно. Вы ведь дракона убили… Сущность высшего порядка! Убили же? — глаза этой женщины стали похожи на стволы крупнокалиберных пулеметов.
